Дело авиаторов - мифы или реальность?

КОММЕНТАРИЙ К ФОТО: немецкие солдаты-гренадёры (чёрные воротники и погоны) и "стрелки" с трофейным пулемётом "максим". Правда, вот в чём вопрос - как они собираются его транспортировать?.. Кроме того, обратите внимание на вооружение: одни короткие винтовки (kraus) k89 "маузер". Даже у обер-ефрейтора, командира неполного отделения  (крайний слева брюнет, с галунным кантом). А то, что он командует такой малочисленной группой -  возможно, свидетельствует о потерях или о подготовки на должность КАНДИДАТ В ОФИЦЕРЫ...В РККА командирам отделений с 1942-го "прочно" полагался ППШ-41, так как на их должности ставили самых лучших стрелков.В вермахте и СС пистолет-пулемётами тоже полагалось вооружать лучших из лучших, но весь вопрос стоял в "процентовке" выпуска этого вида оружия. С 1939 по 1945 гг. выпуск самого распространённого  MP38/40 исчислялся скромной цифрой - 1,5 млн. А в СССР за этот же период самый серийный ППШ-41 перевалил за 5 млн.


«Ворошилов:   Вот и Мерецков. Этот пролетарий, чёрт возьми.
Мерецков:   Это ложь. Тем более что я никогда с
Уборевичем не работал  и  в Сочи не виделся.
Ворошилов:    Большая близость с ним у этих людей. Итак, в восемь часов у меня…»
       (Из стенограммы выступления И.В. Сталина на Расширенном заседании Военного Совета при наркоме Обороны 2 июня 1937 г.)

             
      
Кирилл Афанасьевич Мерецков это  бывший командующий Ленинградским военным округом, что позорно провалил первый этап боёв за карельский перешеек. Этот генерал, которого Александр Бушков  назовёт «самым странным маршалом», возглавит в 1941 году мобилизационный отдел Генштаба. Это по его вине все мехкорпуса будут лишь на 20-30 % укомплектованы автотранспортом и дивизионной артиллерией, а почти 500 тыс. призывников попадут в руки врагу. Их по какой-то странной случайности отгрузят и отправят по месту службы уже накануне. Это по вине товарища Мерецкова они окажутся в германских концлагерях. Кирилл Афанасьевич будет арестован вскоре после начала военных действий. Ему якобы отобьют все почки и вырвут из спины куски мяса, чтобы «выбить» нужные показания. А показания уж очень интересные: в разговорах с командующим Западным Особым округом Д.Павловым он призывал того держаться союза с рейхом. При этом говорил, что если Гитлер нападёт, то «ни мне, ни тебе хуже не будет». А в августе 1941 года товарища Мерецкова выпустят «…на основании  указания директивных органов по соображениям особого порядка», за которыми просматривается сам товарищ Сталин. Уже с сентября он опять в строю. С отбитыми почками, с выдранными из спины кусками мяса…

Интересны факты биографии нашего краскома. В партию большевиков вступил уже в феврале 1917 года. Тогда же становится организатором Судогородского уездного комитета РСДРП. В мае уже избран секретарём этого комитета, и июле назначен начальником штаба уездной Красной гвардии. Для рядового царской армии – рост слишком быстрый! Но далее: после ранения в 1918 году он был рекомендован на учёбу в военную Академию РККА. Стал слушателем первого набора. И самое главное: за время учёбы он дважды проходил стажировку на фронте.

Вот как свидетельствует сам Кирилл Афанасьевич об одной из своих командировок уже в 1920-м, в ходе войны с Польшей:

   «В те дни в Житомире со мной случилось одно происшествие. Занятый делом, я не мог подумать о квартире и сказал об этом коменданту штаба дивизии.  Тот нашел мне комнату и дал адрес, сказав, что в этом доме живет будто бы бывший генерал-губернатор. Прихожу я  туда  с  ординарцем.  Встречает  нас молодая  хозяйка со своим отцом и говорит, что комната занята для господина  красного офицера,  начальника  разведки.  "То  есть  для  меня",  -  пояснил  я   ей, расположился и ушел в штаб, а там заметил коменданту, что кто-то проболтался жителям и они знают о квартирантах  лишнее:  плохо  храните  военную  тайну, дескать».

     Интересна также трудовая биография будущего маршала СССР. Работать начал ещё при царизме, с малых лет. Но работал вплоть до февраля 1917 года в основном на предприятих, принадлежавшим обрусевшим немцам. Судите сами: «путёвка в жизнь» началась на металлическом заводе Торгового Дома Э.Э.Бордорф. Затем трудовые будни продолжились на кузнечно-слесарной фабрике Макса Лемана в Марьиной роще. Об этом месте работы Мерецков напишет в своих воспоминаниях: «Макс Федорович  Леман  имел  в Марьиной Роще собственный дом. Туда, на Шереметевскую, мы (!!!-Авт.) не  раз  носили  с фабрики образцы новых изделий, и там я по-настоящему увидел, как живут богатые люди, увидел уже не с улицы через окно, а вблизи».

    Чуть далее Кирилл Афанасьевич пишет:

«В свободное время я любил ходить по городу. Постепенно обошел  чуть  ли не всю Москву, а чтобы  не  потеряться  и  не  блуждать,  шел  всегда  вдоль трамвайных линий. Было их тогда  сорок:  тридцать  шесть  номерных,  паровая Петровско-Разумовская линия и еще три кольцевых - А, Б и В»

  Не знаем, какой истинный характер носили эти прогулки, но… не обучался уже тогда юный Мерецков методам ухода от наружного наблюдения и сбору разведданных «по объектам»? Вернее, не занимался ли кто с ним по этому профилю? Во всяком случае, ничто другое в Москве, кроме блуждания вдоль трамвайных путей и их пристального изучения его не интересовала. Никакая другая достопримечательность душу не трогала.

   Не думаем, что все рабочие, носившие изделия на дом своим хозяевам-немцам, обязательно оказывалась вовлечёнными в агентурную сеть германской разведки. Однако такая честь до революции выпадала не каждому. К тому же, Кирилл Афанасьевич уже тогда, будучи квалифицированным рабочим, занимался революционной деятельностью. Как-то: участие в стачках. По словам товарища будущего маршала, возле него, предположительно «крутился» провокатор. Но на заметку уездной полиции, не говоря уже  о губернском жандармском управлении, наш герой отчего-то не попал. Зато переходил с место на место и работал на престижных предприятиях. Ссылаясь на то, что зарплаты были небольшие, он не поясняет: откуда брались деньги на поездки по революционным делам? Неужто большевистская ячейка только одалживала? Один раз за ним погналась полиция и чуть было не арестовала. Но не более того. Никакие сумрачные личности с оранжевыми револьверными шнурами за ним не явились. Обыска не учинили. На допросы не тягали…

  Препоследним местом работы Кирилла Афанасьевича стал… московский химико-технический институт им. Д.И.Менделеева, где он «слесарил» при мастерских «Промышленного училища в память 25-летия царствования императора Александра II». Явный «ящик», имевший отношение к Генеральному штабу императорской России. Специализирующийся ещё тогда на подготовке агентуры и изготовлению образцов порохов, горючих смесей и химического оружия. Как попал туда молодой революционер, ещё и «наследивший» на рабочих митингах, остаётся только гадать.

    Но ещё более интересно – последнее место работы.  Перед февралём 1917-го, перед своим призывом в ряды старой армии и отправкой на фронт (туда он, по собственному признанию не горел попасть!) Кирилл Афанасьевич числился при граммофонной фабрике обрусевшего немца Турубинера, что освобождала от службы и работала над некими военными заказами. Что за заказы, Кирилл Афанасьевич скромно умалчивает.

   По другим источникам его всё-таки призывают, но он остаётся служить в частях Судогорского гарнизона. Опять-таки загадка. Учитывая, что с момента зарождения Советской власти в родном городе и Нижегородской губернии, Мерецков, выражаясь современной терминологией, определён на должность военкома.

    Недолго предположить, что Кирилл Афанасьевич, будучи призывником или рабочим попал на заметку царской военной разведки. Деятельность этого отдела Генштаба императорской России курировали такие военспецы РККА, как генерал Бонч-Бруевич и полковник Антонов-Овсеенко. Ярые германофилы! (Последний был братом небезызвестного большевика, что низложил Временное правительство, а затем ведал Политуправлением РККА.) Их переход на сторону Страны Советов во многом обеспечил разгром белых армий. А тонко продуманная тактика и стратегия Брестского мира привела к тому, что германский оккупационный контингент на Украине и Белоруссии препятствовал тамошним поручикам Голициным и корнетам Оболенским. Что, к слову сказать, совсем к миру не стремились. Напротив: у белого движения было неуёмное желание возобновить войну с тевтонами. А пришедший на место свергнутого гетмана Скоропадского германский ставленник Петлюра, поиграв в сепаратизм, также создал массу неудобств для Добрармии А.А. Деникина. В частности, через Украину были пропущены красные части из дивизии  Жлобы. «Ширые викраинцы» им препятствий не чинили.

   Что же до самого товарища Мерецкова, то «стажировки на фронте» в ходе учёбы в Академии РККА были ничем иным как разведмероприятиями. Их проводило Регистрационное управление РККА, прообраз Разведуправления. Как мы знаем, в ту пору эту контору возглавлял Уншлихт, что в 1918-м был направлен в Мюнхен поддерживать восстание германских пролетариев и солдат. Последующий хозяин Я.Берзин был также активным сторонником пакта Радек-Секта, а также активными троцкистами.

   В 1931 году Мерецкова направили на учёбу в Германию.  Фолиантов с дарственными надписями от Гинденбурга, в отличие от Якира, он не получил. Но, судя по всему, результаты учёбы кого-то устроили. По возвращению из «служебной командировки» Кирилл Афанасьевич служит начальником штаба Белорусского военного округа. А в 1935 году он становится начальником штаба особой Дальневосточной армии. Служит под началом товарища Блюхера.

   После учёбы в Германии, штабной работы (до неё он служит в 20-х в штабах 1-й Томской сибирской дивизии и 24-й стрелковой дивизии) Мерецков отправлен в Испанию. Состоит военным советником при республиканском штабе. Как вы понимаете, плотно контактирует с товарищем Павловым, главным военным советником Республики. Поначалу обученные ими интернациональные бригады (в числе оных отдельная дивизия анархистов) громят Марроканский корпус на реке Харама и экспедиционный корпус франкистов под Гвадалахарой. Но затем, обученная же Павловым и Мерецковым дивизия от ПОУМ (троцкистская организация) поднимает под той же Гвадалахарой мятеж. Открывается фронт… Плюс ко всему, у наших военспецов вдруг случается «помутнение». Они отрицают целесообразность массированных танковых атак. Присланные БТ и Т-26 начинают использовать малыми группами: ротами или батальонами. Эту же тактику подхватывает небезызвестный О.Кассадо, что в декабре 1937 года поднимет мятеж против Республики. А представитель Особого отдела НКВД Болотин при Республиканском штабе, что занимает там аналогичную должность, никак этому не противодействует. Даже «шлёпает» одного из испанских командиров, что сопротивляется измене.

   Впрочем, троцкистский мятеж под Барселоной Кирилл Афанасьевич отчего-то не описывает. Будто и не было его вовсе. Равно как и троцкизм вообще, что впрочем, присуще всем военноначальникам,  опубликовали свои мемуары.  Зато по возвращению в СССР в июне 1939 года он попадает на совещание в наркомате обороны. Предстаёт там пред грозны очи Ворошилова и, конечно же, Сталина, с которым знаком ещё с Гражданской войны. Как не трудно догадаться, речь на совещании заходит о недавнем процессе по заговору военных, в числе коих Тухачевский и Уборевич. С последним Мерецкову довелось служить в войсках московского округа:

   «Когда на совещании мне  предоставили  слово,  я  начал  рассказывать  о значении военного опыта, приобретенного в Испании. Обстановка была  трудная, из зала слышались отдельные реплики в том духе, что я говорю не  о  главном.

   Ведь ни для кого не было секретом, что я долгие годы  работал  с  Уборевичем бок о бок. И. В. Сталин  перебил  меня  и  начал  задавать  вопросы  о  моем отношении к повестке совещания. Я отвечал,  что  мне  непонятны  выступления товарищей, говоривших здесь о своих подозрениях  и  недоверии.  Это  странно выглядит: если они подозревали, то  почему  же  до  сих  пор  молчали?  А  я Уборевича ни в чем не подозревал, безоговорочно ему верил и  никогда  ничего дурного не замечал. Тут И. В. Сталин сказал: "Мы тоже верили  им,  а  вас  я понял  правильно".  Далее  он  заметил,  что  наша  деятельность  в  Испании заслуживает хорошей оценки; что опыт, приобретенный там, не пропадет; что  я вскоре получу более высокое назначение; а из совещания  все  должны  сделать для себя поучительные выводы о необходимости строжайшей бдительности.

     Отсюда видно, что И. В. Сталин высоко ставил откровенность и прямоту. Я и в дальнейшем не раз убеждался в этом. Вскоре начальник  Управления  кадров Наркомата  обороны  А.  С.  Булин  сообщил,  что  я  назначен   заместителем начальника Генерального штаба Б. М. Шапошникова».

             Как видим, в атмосфере 1937-го, якобы царившего повсеместно страха и доносов с арестами, Мерецков отчего-то не боится. Как говорится, за словом в карман не лезет. И вождю это нравится. Что, впрочем, не раз подчёркивают в своих мемуарах многие военачальники и политические деятели, с коими ему довелось работать. В их числе Рокоссовский, Громыко, Мерецков и Жуков.

         Из мемуаров Мерецкова мы так и не узнаем, какой же отчёт он предоставил как военный советник по начальству (в числе коего был, несомненно, и глава Разведуправления Голиков) по своей очередной командировке. Но в воспоминаниях он подробно описывает свои похождения с молодыми анархистами из соответствующей бригады, что названа, кстати, именем  Н. Махно. То Мерецкова, по его же просьбе, выводят к аванпостам франкистов. Так, что виден горящий костёр. Но – пронесёт. То ли часовые в Марроканском корпусе несмышленые, то ли ещё что-то. Затем Мерецков советует одному из младших командиров той же бригады «почиститься» от скрытых фашистов. По всей республиканской Испании проходят митинги под соответствующими кумачёвыми лозунгами с призывом выявить и уничтожить «пятую колонну». И Мерецков эти акции не осуждает. Ибо ему, как профессиональному разведчику да ещё работнику Генштаба, должно быть понятно: если республиканское правительство игнорирует указания советских военных советников по реорганизации тыла, то это явный признак агентурных «вливаний». С коими, понятное дело, надо бороться. Прежде всего, с теми, кто саботирует решения военного и гражданского руководства.

    Одним словом, в Республиканской Испании и в СССР происходит «великая чистка». И там, и здесь люди, в том числе военные, с пониманием относятся к этим противошпионским и противодиверсионным мероприятиям. Иначе…

     Мерецков приводит в главе «Харама» эпизод боевых действий, который мне хочется воспроизвести:

    «Тем временем мы  встретились  с  командиром  11-й  интербригады  Гансом Каале, по тревоге поднявшим свою бригаду, а  с  фронта  приехал  комбриг-50. Начали мы его расспрашивать о положении. Он спокойно рассказывает,  что  его бригада отступает и  нет  гарантий,  что  она остановится.  -  А  вы  зачем приехали? - Как зачем? Обедать!

    Мы  подумали,  что  комдив-12  тут   же   отстранит   от   командования легкомысленного комбрига. Но тот не менее спокойно пригласил  его  к  столу. Иначе отнесся к делу товарищ  Ганс.  Разложив  карту,  мы  посоветовались  и наметили  меры,  которые  необходимо   предпринять   немедленно,   а   также определили,  как  использовать  интернационалистов  и  все  другие  резервы, которые подойдут сюда, с тем чтобы превратить этот участок в костяк  обороны и плацдарм для контрнаступления. Комдив-12 согласился со всеми предложениями и  спокойно  ушел  обедать.  Комбриг-50  поехал  с   нами,   по   шоссе   на северо-восток. Навстречу  брели  безоружные  солдаты,  как  раненые,  так  и здоровые. Завидев нас, они поспешно спускались с шоссе в грязь и  стремились спрятаться    где-нибудь    в    стороне.    Издали    доносился     сильный артиллерийско-пулеметный  огонь.  По  мере  приближения   к   фронту   поток отступавших возрастал. На 93-м километре Французского шоссе мы наткнулись на штаб 50-й бригады. Настроение там было неважное, боем  он  не  управлял.  Из всех  офицеров  только  молодой  и  энергичный  коммунист,   командир   2-го батальона, вел себя достойно. Он останавливал отступающих, пытался сколотить из них труппы («роты», искаженное от германского”troppentalle” -  Авт.) и вернуть назад.

     Что же случилось? Выяснилось, что,  пока  танки  стреляли  в  фашистов, пехота держалась в обороне. Но вот  у  танкистов  кончились  боеприпасы, подошло к концу горючее, и они отправились, заправляться. Пехота  сейчас  же восприняла это как сигнал к отступлению и стала отходить на юг. Тем временем немецкие и итальянские самолеты бомбили ее и расстреливали из пулеметов. Две республиканские  батареи,  поставленные  для  стрельбы  по   танкам   прямой наводкой, были увлечены общим потоком, снялись с  огневых  позиций,  и  тоже стали отходить. Тут же за ними влез на машины штаб 50-й бригады  и,  обгоняя пехоту, помчался в тыл. У километровой отметки были  в  тот  момент  полтора десятка  солдат,  три  танка  и  несколько  командиров.  Впереди   показался противник. Перед ним отходили, пятясь в  нашу  сторону,  остатки  бригады  - самые стойкие из ее бойцов, Вдоль шоссе ползла прямо на нас группа  в  15-18 итальянских  танков.  За  ними  двигалась  автомобильная  колонна   В   трех километрах от нас из леса открыли огонь фашистские батареи. Справа от  шоссе поле было пустым до самого горизонта, а слева вдали виднелись какие-то люди, цепочкой шедшие на юго-запад. Позднее мм узнали, что это наступало  головное подразделение франкистского батальона "Америка".

   Дорогой читатель! Тебе эти красочные эпизоды отступления, близкого к панике, ничего не напомнили? Честно говоря, они немного похожи на начало польской компании в описаниях Хайнца Гудериана, когда дивизия Померанских гренадёр бежала только под угрозой атаки польской кавалерии. И, конечно же, эпизод в воспоминаниях Гречанинова про отступление конно-механизированной группы Болдина. Да и многие другие эпизоды начала Великой Отечественной войны. Кстати, чуть раньше Мерецков повествует о своем визите в штаб испанской бригады. Командир этой бригады боится выйти во двор, покрытый грязью. Встречает их в обшарпанной комнате, небритый и грязный. На привычный вопрос доложить обстановку докладывает, что у него имеются лишь старые данные. Новых де ещё не раздобыли, ибо вчера ещё здесь были франкисты. Похоже, ой как похоже…
   
       Впрочем, ближе к теме. Комиссаром Дальневосточной завесы (фронта) в 1918-м был назначен Тухачевский. По приказу товарища Троцкого, наркома по военным и морским делам, а также председателя Реввоенсовета. Именно под его руководством товарищ Мерецков сражался под Казанью.  Именно по его рекомендации товарища Мерецкова могли определить на учёбу в Академию Красной армии. А в 1931 года началась «чистка» РККА от военспецов, то есть бывших царских офицеров и генералов. Многих уволили, 3 000 арестовали. (С 1917 года в ряды Красной армии вступило около 70 000 бывших офицеров.) Проводили эти «репрессии» по указанию Троцкого всё тот же Тухачевский, а также небезызвестный товарищ Бубнов, что тоже комиссарил на фронтах Гражданской. В том же году Мерецкова направляют учиться по обмену опытом в Германию. Кто его рекомендовал, надеюсь, уточнять не стоит.

       В своих воспоминаниях помимо всего прочего Мерецков открывает нам интересную деталь из биографии репрессированного маршала РККА И.Уборевича:

   «Откуда же прибыл в МВО  этот  человек?  Где  и  как  он  сформировался?

   Иероним Петрович Уборевич, будучи старше меня всего на полгода, успел пройти исключительный  по  насыщенности  событиями  боевой  путь.  Сын   литовского крестьянина, он 17-летним юношей вступил в революционный кружок,  через  два года был осужден царским судом  за  политическую  агитацию,  еще  через  год окончил курсы при Константиновском артиллерийском училище, стал на  Западном фронте командиром батареи и сражался в  1916  году  на  Висле,  Немане  и  в Бессарабии.

   В марте 1917 года подпоручик Уборевич, добровольный лектор  солдатского университета, вступил в ряды РСДРП (б). Затем он командовал ротой,  а  после Великого Октября -  революционным  рабоче-крестьянским  полком,  сражался  с германскими оккупантами. В феврале 1918 года, раненный в бою, попал в плен и был посажен немцами в военную тюрьму.  Бежав  из  плена,  был  направлен  на Северный фронт, где отличился, последовательно  командуя  батареей,  полком, бригадой и  дивизией.  Осенью  1918  года  его  наградили  орденом  Красного Знамени.

   С осени следующего года Уборевич - на Южном  фронте,  уже  в  должности командарма-14, где он руководит одной  из  важнейших  операций  по  разгрому деникинцев. Затем он командует 9,  13,  5-й  армиями,  Народно-революционной армией Дальневосточной республики, является помощником командующего войсками Украины и Крыма, Тамбовской губернии, командующим войсками Минской губернии, военным министром ДВР (которое возглавил Блюхер – АВТОРЫ) .

    Трижды  краснознаменец,  Уборевич  награжден  также  почетным   золотым оружием. В 1922 году Иероним Петрович был избран членом ЦИК СССР и оставался им до конца своей жизни. В конце 1923 года он стал  помощником  командующего Западным фронтом, с лета 1924 года состоял для особо  важных  поручений  при Реввоенсовете, а в ноябре 1924 года  направился  на  Украину,  где  исполнял должности заместителя командующего, начальника и комиссара штаба Украинского военного округа. С февраля 1925 по ноябрь 1927 года он  командовал  войсками Северо-Кавказского военного округа, являясь с 1926 года  членом  Постоянного военного совещания при РВСР. Наконец, в 1927 - 1928 годах Уборевич учился  в Высшей военной академии германского генерального штаба.

    Иероним  Петрович  активно  проводил   в   жизнь   решения   партии   и правительства.  Его  статьи  и  исследования  о  подготовке  комсостава,  об обучении  и  воспитании  войск  часто  печатались  в  военных   журналах   и выпускались отдельными  книгами  и  брошюрами.  Таков  был  военачальник,  с которым мы встретились в ноябрьские дни 1928 года».

Что тут скажешь? Нарочно хотел оставить этот фрагмент без комментариев. Но, тем не менее: побывавший в германском плену (почему-то именно в военной тюрьме, а не в лагере для военнопленных), Иероним Уборевич после побега (бежал один или с группой?.. при каких обстоятельствах?..) спешно переведён на другой участок фронта. Хотя в должности понижен не был. Можно предположить, что особый отдел при ВЧК его на заметку взял. Однако никаких компрометирующих фактов о поведении в германском плену не обнаружил, если таковые вообще было кому сыскать.  (Мог, скажем, бежать один. Если это вообще был побег, а не «срежессированная подстава».) Кроме того, интересно, что осуждённый царским судом за революционную деятельность Уборевич всего через год беспрепятственно оканчивает курсы при Константиновском артиллерийском училище. Это в 1916 году. Через год с небольшим он, носивший погоны прапорщика (эквивалент звания «младший лейтенант») становится подпоручиком (лейтенантом).

Как видим, ни революционная агитация с последующей судимостью и, скорее всего с неотбытым сроком наказания, ни германский плен карьере будущего маршала и «трижды краснознамёнца»  как-то не вредили.

 Кстати, недолго предположить, что учёба  при  военном отделе рейхсвера могла быть связана и с военно-техническим сотрудничеством в области производства и применения отравляющих веществ. Вспоминая, что молодой Мерецков работал слесарем в Москве при химико-техническом институте им. Менделеева, это также недолго предположить. Ну, а насыщенность его трудовой биографии местами работы на предприятиях, владельцы коих имели «тевтонские фамилии», может навести на другие интересные размышления. Не рекомендовал ли кто тех или иных краскомов для внедрения в те или иные партии, затем в Красную армию сразу же на командные должности, на учёбу  Академии этой армии, а затем на учёбу в рейхсвере? Не проверялись ли те или иные краскомы чуть ли не с младых ногтей теми или иными господами или их помощниками, что зачастую носили военные, жандармские и полицейские мундиры?

Кстати, интересная подробность. Во многих источниках повествуется о том, что М.Тухачевскому покровительствовал некий Н.Н.Кулябко старый большевик. Он сошёлся с будущим красным маршалом ещё со времени учёбы того в Александровском юнкерском училище. После прибытия Тухачевского из германского плена вместе с Авелем Енукидзе рекомендовал его Троцкому на должность военного комиссара Красной армии. Кто же такой этот загадочный старый большевик? Никто иной, как бывший начальник киевского охранного отделении полковник Кулябко, чей секретный сотрудник Михаил Богров застрелил в киевской опере бывшего премьер-министра П.Столыпина. После этого Кулябко выгонят их охранки. Он устроится в германскую фирму «Зингер», что торговала швейными машинками. После октября 1917-го вместе с бывшим товарищем министра внутренних дел Джунковским примет деятельное участие в формировании органов ВЧК. А в 1937-м сразу после ареста М.Тухачевского напишет протестующее письмо Сталину. Ответом на него будет немедленный арест и расстрел. В этом же году, что примечательно, будет арестован и расстрелян Джунковский. Напомним, это бывший шеф московского жандармского управления, бывший товарищ (заместитель) министра внутренних дел и бывший куратор секретного сотрудника охранного отделения Родиона Малиновского. (Бывшего депутата Думы от РСДРП (б), близкого к Ленину человека.) Ранее по обвинению в подготовке покушения на Сталина, а также в шпионаже на Германию той же участи будет удостоен Авель Енукидзе. В это же время репрессирован ещё более загадочный старорежимный «кадр» - бывший генерал-лейтенант отдельного корпуса жандармов А.И.Спиридович, шурин Кулябко. Он до февральской революции возглавлял охрану царствующих особ. Впоследствии стал ялтинским градоначальником.

 Надеемся, что вы помните, как в дни Романовских торжеств на молодого портупей-юнкера Тухачевского обратил внимание сам император, когда тот нёс караульную службу в московском Кремле. Не исключено, что его величество подтолкнул обратитить внимание никто иной как генерал Спиридович, начальник его личной охраны. Естественно, по совету своего родственника Кулябко.

Все четверо – повторимся! -  после октябрьского переворота 1917-го перейдут на сторону новой власти. Будут оказывать активное содействие в формировании органов ВЧК-ГПУ-ОГПУ – НКВД. Прежде всего, они будут подбирать кадры для советских правоохранительных органов. Вспомните, что Г.Ягода был раскрыт после ареста как секретный сотрудник Жандармского управления аж с 1909 года. А матрос Павел Дыбенко, любовник или гражданский муж Анны Коллонтай, ставший наркомом военно-морского флота, что клянчил у американского военного атташе пособие для своей сестры, тоже был нечист по этой части. В ходе следствия в 1937-м будет установлено, что ещё в 1906-м, обвинённый в «смуте», он будет вынужден оформить секретное сотрудничество с Жандармским управлением. К тому же странно, что, проживающая проживающей в США сестра не помешала ему продвинуться на высокие командные должности, получить доступ к высшим военным секретам. Кроме того в Америке скопилось немало эмигрантов из России после Гражданской войны. Так вот, именно участники белых армий были приравнены в правах к американским военнослужащим: им и выплачивались равные пособия и военные пенсии. Так что просьба Дыбенко на этом фоне выглядела, по меньшей мере, весьма странно, если не сказать больше.

Кстати, в своих мемуарах Лопухин, бывший министр внутренних дел, будет признаваться в том, что в ближайшем окружении царя он вычислит некое высокопоставленное лицо, планировавшее совместно с левыми эсерами покушения на августейших лиц. Что «утечка» произойдёт благодаря информации Е.Азефа. Тот обнаружит, что задолго до разработки «эксов» штаб боевиков будет знать точную структуру охраны, время и место маршрутов августейших особ. Как знать, уж не Спиридович ли это был? И как знать, уже ни мести своего бывшего шефа так боялся Лопухин, когда отказался назвать очевидное: Спиридовича  организатором несостоявшихся покушений на царскую династию и фактически организатором, как первой, так и второй революции? Учитывая многочисленную зарубежную агентуру, что бывший ялтинский градоначальник задействовал для ВЧК-ОГПУ-НКВД, Лопухина можно понять. Скорее всего, именно Спиридович с Кулябко и Джунковским организовали через «Фермера» (не они ли помогли его «вербануть»?) похищение, а затем убийство главы РОВС генерала  Кутепова, а также похищение с переправкой в Москву на Лубянку его преемника - генерала Миллера? Ого, такие шутить не любят, очевидно, помыслил Лопухин. И вовремя прикрыл «варежку», когда парижские издатели стали настаивать на разглашении тех или иных фактов. И даже предлагать баснословные проценты от прибыли.

 И последнее: не эта ли старорежимная мафия управляла Страной Советов вплоть до 1937-го, пока её не вычистили? Пусть даже путём расстрелов по спискам, многих напрасных жертв? Уж кто стоял за этими «приписками», надеемся – не следует уточнять? Как не понять Сталина, сказавшего, правда, по другому поводу:  «каста проклятая»…

Кроме всего прочего, обращаем внимание на интереснейший факт. В начале 1935 года от брата своей первой жены А.С.Сванидзе Сталин получил письмо. В нём говорилось, что комендант Кремля Петерсон совместно с членом президиума и секретарём ЦИК СССР Енукидзе при поддержке командующего войсками Московского военного округа Корка из-за «полного расхождения со Сталиным по вопросам внутренней и внешней политики» составили заговор с целью захвата власти. Заметьте, что эта информация была не «выбита» на допросах, но получена в конфиденциальном письме. К тому же  Петерсон был человеком  Троцкого. 17 апреля 1920 года Лев Давидович, будучи председателем Реввоенсовета,  самолично утвердил его в должности коменданта Кремля. В ходе Гражданской войны Петерсон побывал у него начальником личного бронепоезда, а также на короткое время начальником охраны (до Павлуновского).

   21 марта 1935 года появилось «Сообщение ЦК ВКП(б) об аппарате ЦИК и тов. Енукидзе». В нём помимо всего прочего говорилось:

  «Многие из участников и в особенности участниц кремлёвских террористических групп… пользовались прямой поддержкой и высоким покровительством тов. Енукидзе. Многих из этих сотрудниц тов. Енукидзе принял на работу и с некоторыми из них сожительствовал» .

   Бывшая супруга Сталина Мария Сванидзе так охарактеризовала Енукидзе, который приходился ей родственником:

«…Будучи сам развратен и сластолюбив – он смрадил всё вокруг себя, - ему доставляло наслаждение сводничество, разлад семьи и обольщение девочек. (…)В учреждение набирался штат только по половым признакам… Контрреволюция, которая развилась в его ведомстве явилась прямым следствием всех его поступков: стоило ему поставить интересную девочку или женщину и всё можно было около носа его разделывать…» 

    Здесь уместно вспомнить о показаниях Ежова о вызове через Лечсанупр Кремля в 1936 году профессора Нордера, сотрудника Абвера. Кроме того, о том, кого именно он обследовал;  практических всех военных, что будут проходить по заговору военных в 1937 году.  Сопоставив следующие факты, что Авель Енукидзе покровительствовал наряду с Кулябко  маршалу Тухачевскому, мы получим ещё более интересные выводы.  А именно: не являются ли Кулябко-Енукидзе-Тухачевский-Ежов звеньями одной агентурной цепи?

   По версии исследователя Арсена Мартиросяна, Кулябко хорошо знал Ульянова-Ленина через своего дядю Юрия Павловича Кулябко и его жену Прасковью Ивановну, которые вступили в РСДРП ещё до революции 1905 года. Они не раз встречались с Лениным, будучи в эмиграции, пока их родственник служил в Отдельном корпусе жандармов, а затем по Охранному отделению. Кроме того, связующим звеном Кулябко и Ульянова выступает семейство убийцы Столыпина. Дело в том, что Сергей (Веньямин) Евсеевич Бодров (партийные клички «Фома», «Валентинов»), а также Валентина Львовна Бодрова  также приятельствовали и с Владимиром Ульяновым-Лениным, с Надеждой Крупской и Максимом Горьким. Ещё более интересный факт – С.Е.Богров после революции 1917-го будет устроен Троцким на службу в наркомат иностранных дел. Затем по протекции Ленина вместе со своим братом уедет навсегда в Германию.

   Об этом свидетельствует Арсен Мартиросян :
 
«Николай Николаевич Кулябко в феврале 1918 года, когда произошла «чудесная» встреча Тухаевского с ним, состоял членом ВЦИК по работе с военными комиссарами и одновременно был военным комиссаром обороны Москвы. Но самое важное: Кулябко как и все члены ВЦИК, был избран по прямому согласованию и утверждению его кандидатуры представителями германской разведки при Ленине, майором Любертсом (шифрованная подпись «Агасфер») его помощником лейтенантом Гартвигом (шифрованная подпись «Генрих»)».

   Повторимся, у Кулябко будут другие влиятельные знакомые из охранительных структур старой России. Это Ф. Джунковский, бывший начальник Жандармского управления Москвы, а также бывший товарищ (заместитель) министра внутренних дел, а также генерал-лейтенант Отдельного корпуса жандармов А.И.Спиридович, что ведал охраной августейших лиц. Оба перейдут на сторону советской власти и примут непосредственное участие в формировании органов ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Кулябко «вычистят» в 1937-м, Джунковского чуть раньше, по делу Ягоды. Как знать, имели ли эти лица, во-первых, причастность к германской разведке, а, во-вторых, к убийству С.М.Кирова? Во-первых, стиль покушений на Столыпина и Кирова необычайно схож. И там, и здесь замешан якобы фанатик-одиночка. Только в случае с Богровым это сотрудник царских спецслужб, а в случае с Николаевым крен идёт явно на сотрудничество с политическим отделом НСДАП  или Абвер. Последнее вероятней всего, так как Канарис действовал со своим ведомством во взаимодействии с рейхсминистерством Риббентропа. А сотрудник последнего, если помните, спешно отбыл из СССР после свершившегося покушения. Кроме того в обоих случаях от «тел» заведомо убрали профессионалов-охранников, заменив их любителями. В случае с Кировым это был бывший сексот Борисов, в случае со Столыпиным – казачий хорунжий, что не имели соответствующих навыков. В обоих случаях незадолго до выстрела оба охранника почему-то находились на приличном удалении от «тела», что также настораживает. Похоже, обоих кто-то заранее проинструктировал в определённый момент это сделать, хотя уставом личных телохранителей всех времён и народов полагается делать как раз обратное.


   Майор Любертс и лейтенант Гартвиг – подчинённые Вальтера Николаи, главы кайзеровской военной разведки. Кроме того, оба проходят по контактам с генералом того же ведомства Карлом фон Хаусхоффером. Который является зачинателем «Общества по изучению наследия предков» (Туле) которое ещё называют «Германенорден». Штаб-квартира этого «ящика», что являлся прикрытием для деятельности ведомства Вальтера Николаи и Карла фон Хаусхоффера находилась как раз в Ингольштадте. Где, напомним, сидел в заключении военнопленный поручик М.Тухачевский.

   По «делу авиаторов» проходит нарком ВВС П. Рычагов, на чьей совести  в том числе бездарная подготовка лётного пополнения  1941-го. Эту подготовку он проведёт «в худших германских традициях», о чём речь пойдёт позже. Кроме того Рычагов бросит  необоснованное обвинение Сталину: «Аварийность будет высокая, пока вы заставляете нас летать на гробах!» Между тем, авиапарк ВВС укомплектован в значительной степени новыми машинами. В аварийных ангарах стоит менее 10 % от общей численности. В своих воспоминаниях контр-адмирал и нарком ВМФ Кузнецов изрядно подивится такой дерзости. Это произойдёт до войны. Причём на заведании государственного комитета оброны (ГКО). Сталин снимет за хамское поведение товарища Рычагова с занимаемой должности и направит его на учёьу в Академию им. Фрунзе. Бывшего наркома арестуют 24 июня,  в один день  с Мерецковым. Кроме этого по «делу авиаторов» в мае-июне 1941 года арестованы ещё 40 генералов и офицеров. В их числе Штерн (командующий Киевским военным округом), что разработал план разгрома 6-й японской армией при Халхин-Гол, а затем  отличился с обратным знаком в ходе «зимней войны», а также известный нам по делу группы Сурица-Майского-Литвинова-Павлова с Кольцовым.  Павлов (командующий  Западным Особым военным округом) с рядом штабных работников  арестуют по обвинению в заговорах и подрыве боеготовности Красной армии. Следствие будет тянуться до октября 1941 года. Все будут расстреляны, по выражению Марка Солонина, в «четыре захода»: 22 июля 1941 года – Павлова и его сослуживцев, 16 октября – прочих армейских генералов, 28 октября, без всякого приговора в Куйбышеве – Штерна, Рычагова и прочих генералов ВВС, 23 февраля, по приговору Особого совещания НКВД – всех оставшихся.


   Казалось бы, вот ужас! Какая жестокость тирана-Сталина! Тот же Солонин не преминул упомянуть, что последнюю группу расстреляют в День Красной Армии. А после войны в Куйбышеве на месте расстрельного участка  разобьют парк.

   Правда, Солонин не забыл упомянуть и тот факт, что помимо Мерецкова по делу авиаторов будет освобождён нарком вооружений Б.Ванников.  20 июля его возвратят в наркомат, по выражению того же Марка Солонина, «прямо из тюремной камеры». Позже его назначат наркомом боеприпасов СССР. За участие в Спецпроекте № 1, которым будет руководить бывший нарком НКВД и генеральный комиссар госбезопасности Л.П. Берия (создание ядерной бомбы), он станет героем Советского союза. Кроме того, дважды Героем за другие заслуги. Вопрос: как им работалось вместе – якобы жертве и якобы палачу? Ещё вопрос: почему безо всякого лечения, после «страшных пыток» товарищ Ванников в июле 1941 года попадает в свой служебный кабинет? Что – пытали из рук вон плохо? Или зажило на Ванникове мгновенно?

  Сам Ванников так прокомментирует в своих мемуарах эти события:

   "В первых числах июня 1941 года, за две с половиной недели до начала Великой Отечественной войны, я был отстранен с поста Наркома вооружения СССР и арестован. А спустя менее месяца после нападения гитлеровской Германии на нашу страну мне в тюремную одиночку было передано указание И. В. Сталина письменно изложить свои соображения относительно мер по развитию производства вооружения в условиях начавшихся военных действий.

   Обстановка на фронте мне была неизвестна. Не имея представления о сложившемся тогда опасном положении, я допускал, что в худшем случае у наших войск могли быть небольшие местные неудачи и что поставленный передо мной вопрос носит чисто профилактический характер. Кроме того, в моем положении можно было лишь строить догадки о том, подтвердило или опровергло начало войны те ранее принятые установки в области производства вооружения, с которыми я не соглашался. Поэтому оставалось исходить из того, что они, возможно, не оказались грубыми ошибками, какими я их считал.

   Конечно, составленную мною при таких обстоятельствах записку нельзя считать полноценной. Она могла быть значительно лучше, если бы я располагал нужной информацией.

   Так или иначе, записка, над которой я работал несколько дней, была передана И. В. Сталину. Я увидел ее у него в руках, когда меня привезли к нему прямо из тюрьмы. Многие места оказались подчеркнутыми красным карандашом, и это показало мне, что записка была внимательно прочитана. В присутствии В. М. Молотова и Г. М. Маленкова Сталин сказал мне:

— Ваша записка — прекрасный документ для работы наркомата вооружения. Мы передадим ее для руководства наркому вооружения.

  В ходе дальнейшей беседы он заметил:

— Вы во многом были правы. Мы ошиблись... А подлецы вас оклеветали..."

   Сталин, к тому времени Председатель Государственного Комитета Обороны, подписывает такую бумагу:

   «ГКО удостоверяет, что товарищ Ванников  Борис Львович был временно подвергнут аресту органами НКВД, как это выяснено теперь, по недоразумению, что т. Ванников считается в настоящее время полностью реабилитированным. Т. Ванников Постановлением ЦК ВКП (б) и СНК СССР назначен замесителем наркома вооружения и по распоряжению ГКО должен немедленно приступить к работе в качестве заместителя наркома вооружения».

   На суде, после «кровавых истязаний», бывший командующий Зап ОВО Д.Павлов откажется от обвинений в шпионаже, в которых признается в ходе следствия. Кроме того товарищ Павлов открестится на суде от другого обвинения: участие в заговоре высшего командования РККА. Его расстреляют по другому обвинению, которое он признал на следствии и частично на суде: за «бездействие власти, нераспорядительность и развал управления».

  А вот выдержка из показаний Павлова:

«Уборевич и Мерецков  всему командному составу прививали германофильские настроения, говорили, что нам надо быть в союзе с Германией, так как германскую армию они очень высоко ценят…  Мерецков всегда внушал мне, что Германия в ближайшее время воевать с Советским Союзом не будет, что она глубоко завязла в своих военных делах на западном фронте и в Африке…»

Впрочем, не будем голословными. В ходе освободительного похода в сентябре 1939 года органы особого отдела НКВД зафиксировали такие интересные настроения среди военнослужащих:

«Я не могу воевать. Как я буду колоть хотя бы немца, когда он такой же рабочий, как и я…» (Красноарммец 34-й танковой бригады Московского военного округа Орехов).

«Для чего все это нам нужно, у нас и так много своих бедных, которых не обеспечивают, а тут ещё берут себе украинцев. Украинцы самый плохой и вредный народ, я с украинцами жил и знаю их» (Младший командир 2-го прожекторного полка в/ч 4820 Ленинградского военного округа Золотарёв).

«Вот тебе и красный империализм. Говорили, что чужой земли не хотим, а как увидели, что можно кусочек захватить, сразу об этом забыли (а как же утверждения Тухачевского и Троцкого об экспансии мировой революции? – Авт.). Немцы, когда Судеты захватывали, тоже писали что они немцев защищают, а там немцев как раз столько, сколько белорусов и украинцев в Польше. Мы кричали: агрессоры, а теперь сами то же делаем… Хорошо чужими руками жар загребать. Немцы разбили Польшу, а мы на готовое идём» (Слушатель 3-го курса командного факультета Академии химической защиты Адамашин).

                И далее, в другом духе:

               «Шли, шли вперёд, а теперь назад, ведь украинцев и белорусов и здесь много (в Польше – Авт.). Почему мы не могли бы и их освободить?» (Красноармеец 96-го  стрелкового полка  Насибулин).

               «Почему это так, что была намечена граница по р. Висла, а теперь по р. Буг (в соответствии с пактом 1939 года граница изначально намечалась по реке Буг – Авт.). Не есть ли это уступка СССР Германии?» (Красноармеец 283 стрелкового полка Рудавка).

               «Я заражён красным милитаризмом (совсем по Тухачевскому – Авт.): нам нужно захватить Варшаву» (Работник 3-го отдела артиллерийского управления РККА  майор Володин).

               «…теперь мы, освободив Белоруссию и Украину, должны будем подумать о выходе к Балтийскому морю, тем более что и в Литве тоже есть бывшие белорусские территории, теперь можно нажимать и на Румынию, она быстро отдаст Бессарабию» (Преподаватель военно-воздушной Академии РККА  полковник Плешаков).

               Согласитесь, что когда одна группа военнослужащих открыто осуждает действия руководства страны, а другая так же открыто зовёт к «красному милитаризму», то армейской дисциплиной это не назовёшь. К тому же примечально мнение красноармейца «как я буду воевать», не желающего  колоть «хотя бы немца», потому что тот такой же рабочий. Рассуждения о том, что украинцы плохой народ и поэтому их не следовало освобождать, а также сравнение полититики СССР с политикой третьего рейха тоже патриотическими не назовёшь. В любой армии мира за подобное по головке не гладят. Заговори, скажем , сейчас американский солдат в таком духе: политика США в Ираке и Афганистане мало чем отличается от политики нацистской Германии… Ну, а что до количества бедных, то это утверждение явно перехлёстывает. Действительно, до 1938 года стране жилось нелегко. Но кризис был преодолен, и трудящимся стали по карману такие «предметы роскоши», как наручные часы и костюмы из материала «бостон», что считался престижным в Европе.  Цена первых – 30 рублей, а костюмы стоили от 300 до 400 рублей. Это притом, что среднемесячная заработная плата рабочего и служащего укладывалась именно в 300-400 рублей. Кроме того, СССР в 30-х и 40-х годах входил в десятку держав с наиболее дешёвым и лучшим питанием. Из рациона советского человека были исключены так называемые продовольственные суррогаты, т.е. добавление в продукты консервантов. К тому же не стоит забывать о бесплатном образовании всех уровней и медицинском обслуживании, что даже не снилось жителям всех европейских государств.  И последний комплимент: командир вступившей на нашу землю 2-й панцергруппы Гудериан откровенно признаётся в своих мемуарах, что школы и спортзалы, которые большевики выстроили для народа, были на высшем уровне.

 Вот какие показания дал на суде Д. Павлов,  бывший генерал армии,  бывший командующий  Западным  фронтом и особым военным округом:

     «...еще в начале июня я отдал приказ о выводе войск  (подчеркнуто в тексте – Авт.)  из  Бреста  в лагеря.  Коробков  же моего приказа  не выполнил,  в результате   чего  три  дивизии  при  выходе  из   города  были  разгромлены противником...»

     Коробков,  генерал-майор,  командующий 4-й  армии,  дал на суде следующие показания:

     «...виновным    себя   не   признаю...,   показания   Павлова   я категорически   отрицаю... Приказ  о  выводе  частей  из  Бреста  никем  не отдавался. Я лично такого приказа не видел...»

     Оказавшись на  очной ставке с Коробковым,  Павлов тут  же изменяет свои показания, как перчатки.  Между двумя подследственными, бывшими генералами РККА,  происходит примечательный разговор:

     «Подсудимый Павлов:
     -  В июне  по  моему приказу был  направлен командир  28-го стрелкового корпуса  Попов  с  заданием  к  15  июня все войска эвакуировать из Бреста в лагеря.

     Подсудимый Коробков:
     - Я  об  этом не  знал.  Значит, Попова  надо  привлекать  к  уголовной ответственности...».

   Если предположить, что вездесущие диверсанты из полка «Бранденбург» в ночь на 22 июня успели перерезать все телефонные провода и подземные телеграфные кабеля, то остаётся ещё и радиосвязь. Совсем ни к чему посылать (надеюсь, ни по матери!) командира стрелкового 28-го корпуса Попова с ответственным и секретным заданием к коменданту Брестской крепости. Тем более, если приказ был отдан до 15 июня 41-го, когда ещё не бомбили и не стреляли. Но Павлов, по сути дела признаётся то ли в преступной халатности, то ли…

Первый допрос бывшего генерала армии Павлова произошёл 7 июля 1941 года. Его допрашивали: временно исполняющий обязанности начальника следственной части 3-го Управления НКО СССР старший батальонный комиссар Павловский и следователь 3-го управления НКО младший лейтенант Комаров. В качестве обвинения ему предъявляется ни «военно-троцкистский заговор», как это пытается представить М.Солонин в книге «На мирно спящих аэродромах», но «предательскую деятельность».

Вот фрагмент допроса того же дня, около 16-00:

Павловский:

Если основные части округа к военным действиям были подготовлены, распоряжение о выступлении вы получили вовремя, значит, глубокий прорыв немецких войск на советскую территорию  можно отнести лишь на счёт преступных действий как командующего фронтом.

Павлов:

Это обвинение я категорически отрицаю. Измены и предательства я не совершал.

Павловский:

На всём протяжении госграницы только на участке, которым командовали вы, немецкие войска вклинились глубоко на советскую территорию. Повторяю, что это результат изеннических дейтвий с вашей стороны.

Павлов:

Прорыв на моём фронте произошел потому, что у меня не было новой материальной части, сколько имел, например, Киевский военный округ»

     Лишь в 16-10 старший батальонный комиссар  выдаёт свой козырь – под самый конец допроса: «Следствием установлено, что вы являетесь участником заговора ещё в 1935 г. И тогда имели намерение в будущей войне изменить родине. Настоящее положение у вас на фронте подтверждает эти данные». Но в ответ он слышит: «Никогда и ни в каких заговорах я не был и ни с какими заговорщиками (?!?-Авт.) не вращался. Это обвинение для меня чрезвычайно тяжёлое и неправильное с начала до конца».

     Любой следователь, даже первогодок, вам скажет: сочетание «никогда и ни в каких заговорах я не был и ни с какими заговорщиками не вращался» с головой уличает ложь подследственного.  Он попал в ходе умелых действий следователя или следственной группы в так называемый «момент истины». Иными словами, его так уличили косвенными и прямыми (последних более чем достаточно) уликами, что он вот-вот сломается и «начнёт петь», то есть говорить правду. Давать те самые правдивые показания, которые нужны следствию. Ибо в вопросе бригадного комиссара Павловского даже отдалённо не прозвучало  о том, что Павлов в 1935-м «вращался с заговорщиками». Коли так, то у ведущего следствие оказались на руках такие весомые компроматериалы, что Павлов невольно выдал себя с головой. Своим же якобы оправдательным ответом.

      Весь следующий допрос, что проходил 9 июля с 12-00 по 15-10, бывший командующий Западным фронтом упорно отрицал, что является членом некой «организации». Этот термин был выбран следствием. Он даже избегал её в своих ответах. Кроме того отрицал своё членство в ней. У следствия видимо были весомые данные, что Павлов состоял с 1935-го в военно-троцкистской организации РККА. Допрос был закончен следующим утверждением Павловского: «Следствие убеждено, что вы умышленно предали фронт и будет разоблачать вас в этом».

      Лишь на допросе 11 июля Павлов сознаётся:

     «Действительно основной причиной поражения на западном фронте является моя предательская работа как участника заговорщической организации, хотя этому в значительной мере  способствовали и другие объективные условия, о которых я показал на допросе 9 июля т.г.»

В своём иррациональном опусе «Беру свои слова обратно» В.Резун слёзно причитает о судьбе генерала Коробкова, командирах из штаба 4-й армии, включая начальника военторга и начальника ветслужбы. Их всех расстреляли по приговору  трибунала. Особенно Владимира Богдановича смущает судьба главного ветеринара. Мол, его-то, за что злодей Сталин пустил в расход? Лечил де казённых лошадок. Спрос с такого командира невелик. Однако самое малое, за что судили и расстреляли штаб 4-й армии, называется в соответствии с военной терминологией предельно чётко: за трусость и дезертирство. Причём, бежали доблестные комэски буквально с первыми же выстрелами германской артиллерии по ту сторону Буга. С воем первых «шкукас» обрушивших с изогнутых крыльев первые же осколочно-фугасные бомбы на город Брест-Литовск и форты легендарной крепости, что держалась без них около недели, а на отдельном участке – до месяца. А сопротивление организовали и возглавили майор Гаврилов с другими младшими  командирами.

Кроме того, вернёмся к теме о предвоенных данных генштаба РККА о силах и намерениях вермахта. 18 сентября 1940 года в записке наркома обороны СССР С.Тимошенко и начальника (тогда ещё) ГШ К.Мерецкова «Об основах стратегического развёртывания Вооружённых сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 годы» без зазрения совести говорилось о наличии у Германии 10 000 танков. То же самое указывалось в плане стратегического развёртывания от 11 марта 1941 года за подписью наркома Тимошенко и генерала армии Жукова, сменившем на этом посту Мерецкова. На самом деле к 1 марта 1941 года общее количество «панцерс» и «штурмгещютц» на 1 июня 1941 года составило свыше 5,6 тысяч (И.Пыхалов. Великая и оболганная война. Со ссылкой на Б.Мюллер-Гииллебанд. Сухопутная армия Германии… С.726-727).

 Правда, не стоит закрывать глаза на данные Франца Гальдера о почти 4 тыс. трофейных танках, что числились в вермахте на 1941 год. Но тогда получается, что в трофеи посчитаны все танки разгромленных союзных армий, включая польскую. Все до единого, включая подбитые и сгоревшие (почти вся бронетехника ходила на бензине). Сие настораживает. Тем паче, что ни о применении польских ТР7, ни о массовом применении французских лёгких «Гочкисов» и «Ренаултов» на восточном фронте свидетельств не сохранилось. Тяжёлые же «Сомуа» наряду с захваченными КВ применялись лишь в 1942 году в боях за Севастополь.

В своих воспоминаниях «На службе народу» Мерецков поражает нас толи откровенным незнанием военного дела, то ли прикрытым цинизмом. А именно, описывая бои на Карельском перешейке, он приводит следующий момент:

«К 12 декабря была преодолена полоса обеспечения, прикрывавшая главную полосу линии Маннергейма. После короткой разведки боем войска попытались прорвать её с ходу, но не сумели сделать это. Во время артиллерийской подготовки финские солдаты перебрались из траншей поближе к проволочным заграждениям. Когда же артиллерия ударила по проволоке, чтобы проделать проходы для красноармейцев, противник опять отошёл в траншеи. Танковый командир Д.Г.Павлов  (!-Авт.) не разобрался в обстановке. Ему представилось (выделено А.Бугаевым– Авт.), что это наши ворвались в траншеи противника. Он позвонил по телефону К.Е.Ворошилову. Нарком обороны, услышав о происходящем, приказал прекратить артподготовку. Пока выясняли, что случилось, время ушло, и ворваться в расположение врага на его плечах не удалось».

Я не случайно оставил курсив таким, каким он был не в исходном тексте воспоминаний, а в книге «День «N» Неправда Виктора Суворова» Андрея Бугаева. Автор, объективно анализируя военно-промышленный потенциал СССР (преувеличивая, правда масштабы «чистки» 1937 года, а также обвиняя Сталина в страхе перед Гитлером), справедливо выводит – наша страна не собиралась нападать на Германию и покорять весь мир. Но его близорукость просто поражает. Хотя то, что простительно Бугаеву при всей его любви к Родине, не простительно Мерецкову, что возглавлял Генштаб, а затем 4-е (мобилизационное) управление РККА. А до этого планировал зимнюю компанию 1940-41 гг. по освобождению Карельского перешейка. (Не беру освобождение в кавычки принципиально: до присоединения Карелии к СССР Ленинград был приграничный город. Его можно было запросто обстреливать из тяжёлой артиллерии. А маршал Маннергейм недвусмысленно заявлял что «не вложит меч в ножны», пока не увидит всю Карелию с ленинградской областью в составе Суоми.) Как мог командующий Автобронетанковым управлением генерал Д.Павлов связываться напрямую с наркомом обороны маршалом К.Е.Ворошиловым? Да ещё по вопросам прекращения артподготовки? А причина, которую он будто бы приводил в телефонном разговоре, вообще неприкрыто «шибает» либо шизофренией, либо провокацией. Как могли залёгшие в траншеях красноармейцы, хоть бы и одетые поголовно (чего по вине Мерецкова не было на первой стадии операции!) маскхалаты, во время артподготовки нашей артиллерии достичь проволочного заграждения, не повреждённого артиллерией, и ворваться в финские траншеи? Да ещё – под ураганным огнём железобетонных дотов «Поппиус» и «Миллионный» (речь идёт о сражении за Выборг), что простреливали своим огнём с сопок всё предполье и свой же передний край? Причём, простреливали ни фронтальным, а фланкирующим огнём: амбразуры с «максимами» располагались на боковых стенах, что препятствовало расстрелу в упор из полевых орудий. Именно эти доты, каким-то странным образом проглядела разведка ЛВО, которой командовал товарищ Мерецков. Более того, по свидетельству очевидцев, когда наша пехота почти вытеснив финнов  из траншей в первый раз, понесла потери от внезапного огня дотов, откатилась, Мерецков немало удивился. Он решил, что командиры ошибаются и приняли за доты… финские танки.

Именно Павлову принадлежит «авторство» той самой танковой атаке БТ и Т-26, что после губительного артобстрела проскочили за линию траншей, но были в предместье Выборга встречены огнём из 37-мм «Бофорсов». Кстати, эти же танки могли бы, подобравшись поближе, расстрелять те же доты в амбразуры из 45-мм пушек 20 К или 30 К (Т-26). Хотя бы попытаться это сделать, ибо 76-мм дивизионки ЗИС-3 или те же «сорокопятки» было не дотащить по открытой местности да ещё под пулемётным огнём. Но танки, будущий начальник Автобронетанкового пустил в отрыве от пехоты в оперативную глубину. Что впоследствии происходило и с мехкорпусами Юго-Западного особого округа.

Кстати, были же в РККА самоходки СУ-5, снабженные 50-мм орудиями, даже мортиры на этой базе. Почему же Мерецков, планировавший эту операцию, отказался от их участия? Защищённые бронёй, они помогли бы уничтожить пехоте через амбразуры расчёты ДОТОв. Но Мерецков до этого не додумался. Или не захотел додуматься по другим причинам. По тем же причинам он привёл под Выборг не полностью укомплектованные дивизии, да ещё территориального комплектования, из других регионов СССР. Во-первых, не обученных современному бою, во-вторых, почти без тяжёлой артиллерии.

К сведению читателя: большинство дотов, предшествующих Выборгскому участку линии Маннергейма, были обнаружены советской военной разведкой задолго до начала этой «неславной» войны. И соответственно, почти сразу же уничтожены. Они имели лишь амбразуры фронтального огня. Редко в них были оборудованы капониры для 50-мм пушек. «Парового отопления» (по Суворову-Резуну) они также не имели. А настоящие морозы, под 40 градусов, по свидетельству нашей и финской метеослужбы, ударили лишь в феврале 1941 года. До этого под сапогами красноармейцев и финских солдат хлюпала зачастую лишь талая вода. Правда, финские сапоги были утеплены войлочной подкладкой. В ночное время (если заблаговременно их высушить!) они грели. А нашим бойцам приходилось разводить костры, что привлекало огонь снайперов-«кукушек» и артиллерии.
 
   Правда, на следствии  Павлов всё-таки запоздало кается:

«Допустил  преступную ошибку, что авиацию разместили на полевых аэродромах ближе к границе, на аэродромах, предназначенных для занятия на случай нашего наступления, но никак не обороны».

   Здесь нам важно понять один момент. Штабы всех уровней любой армии мира – система взаимосвязанная. Подчинённая, согласно субординации, «мозговому центру» (по определению маршала СССР Г.В. Шапошникова) – Генеральному штабу. Именно в этой конечной инстанции утверждаются все планы по развёртыванию войск. Расположению складов, полевых и запасных аэродромов. Но на утверждение в Генштаб эти планы отсылаются из штабов военных округов. А наш Павлов, сделав такое признание, снова пускается в оправдательные рассуждения. Дескать, он «физически не мог» проверить правильность докладов подчинённых командиров ВВС о рассредоточении авиации. К тому же интересен сам характер признания. В то время, когда из Государственного комитета обороны (ГКО), возглавляемого Сталиным, идут директивы в наркомат обороны о подготовки войсками полевых укреплений, о маскировке полевых аэродромов, усилении средства ПВО, бетонировании взлётно-посадочных полос (!), командующий Западного  ОВО Павлов действует по-своему. Он отдаёт приказ о выдвижении авиации вплотную к границе. Как и двух дивизий, которые оказываются заперты в стенах Брестской крепости. Их, несмотря на директиву, он тоже «физически не мог»?.. Или всё-таки морально?

  В своей секретной (до  1988 г.) монографии Л. М. Сандалов  описывает эту ситуацию:

    «...Брестская  крепость оказалась ловушкой  и  сыграла  в  начале войны роковую  роль для войск 28-го стрелкового  корпуса и всей 4-й армии... большое  количество личного  состава частей  6-й и  42-й стрелковых  дивизий осталось  в крепости не  потому,  что они имели задачу оборонять крепость, а потому, что не могли из нее выйти...».

   Далее:

     «...настоятельно  требовалось  изменить дислокацию 22-й  танковой дивизии, на что, однако, округ не дал своего согласия...»

   Сандалов - накануне войны полковник, начальник штаба 4-й Армии, в своей монографии о боевых действиях армии пишет с потрясающей искренностью. В правдивости его повествования сомневаться не приходится. Сандалов был в числе тех 40 000 командиров, что были уволены из РККА в 1937-38 гг. Но затем часть из них была восстановлена в прежних должностях.

   В своём исследовании «Бочка и обручи или когда началась Великая Отечественная война» Марк Солонин рассуждает на эту же тему:

   «Самое  же  главное в  том,  что  дивизии  легких  танков  (а  вооружена „брестская" 22-я тд  была одними только Т-26)  на  берегу  пограничной реки  делать совершенно нечего. Сначала артиллерия должна  подавить  систему огня противника, затем пехота должна навести переправы и захватить  плацдарм на вражеском берегу  -  и  вот только после  этого  из глубины  оперативного построения  в прорыв должна ворваться танковая орда.  Именно  так докладывал высокому Совещанию (в декабре 1940 г.) главный танкист РККА генерал  Павлов, именно поэтому в „красном пакете" районом сосредоточения для  22-й  тд был  указан отнюдь не  восточный  берег Буга, а деревня  Жабинка в 25 км  от Бреста! Что  же помешало  спрятать 22-ю тд  в лесах еще восточнее этой самой Жабинки?  Уж  чего-чего,  а  леса в Белоруссии хватает. Кто  и  зачем загнал танковую дивизию в лагерь „на ровной местности, хорошо просматриваемой со  стороны  противника"?  Кто  и  зачем  запер  две  стрелковые  дивизии  в „мышеловку" старинной крепости?»

   Остаётся только подивиться столь явной близорукости исследователя. Мало того, что он в ходе своего произведения пытается убедить читателя, что войну начал товарищ Сталин.  (Дескать, вторгся он в Финляндию 22 июня 1941 года! А Гитлер лишь поспешил на помощь своему союзнику-Маннергейму.) Но… Подчёркивать столь явную причину столь нелепым «кто и зачем» можно с таким же успехом, как и другие вопросы. А именно: кто и зачем запер в «мышеловку» на границе созданные товарищем Павловым мехкорпуса, не оснащённые автотранспортом и артиллерией? Кто и зачем отозвал накануне войны полевую артиллерию на приграничные полигоны? Кто и зачем…

    Дальнейшее нам поможет увидеть другой эпизод. Когда товарища Павлова снимали с должности, прилетевшие из Москвы в Могилёв маршалы Шапошников и Ворошилов, тот сказал следующее:

«К сожалению, мои возможности были ограничены. Всё, что я вам сейчас докладываю о поведении противника, Генеральный штаб знал. Что касается меня, то я, как командующий округом, не имел права своей властью передвинуть хотя бы одно соединение к государственной границе. Когда я за несколько дней до войны просил Генеральный штаб разрешить округу посадить войска в окопы на границе, меня резко одёрнули. Мне было сказано, что я паникёр, ничего не понимающий в политике человек, и предложили не дразнить немцев.

-      При этом делали ссылку на сообщение ТАСС, - заметил маршал Шапошников.

- Совершенно правильно, -  подхватил Павлов, - и мне приходилось читать это сообщение командующим армиями и начальникам служб, когда, прямо скажу, они припирали меня фактами к стене».

   В ответ на эти оправдания уже отстранённого от должности командующего Западным фронтом, Ворошилов, по свидетельству его адъютанта, совершенно верно заметил:

 «…Если вы были так уверены в нападении немцев, как сейчас утверждаете, то кто мог вам помешать, скажем, рассредоточить и замаскировать самолёты на аэродромах, привести в состояние боевой готовности истребительную авиацию. Разве вам требовалось указание из Москвы, чтобы вывести танки, артиллерию и автомашины из парков и гаражей в леса, которыми так богата Белоруссия. Я уж не говорю об этих злополучных артиллерийских сборах. Оставить пехоту без артиллерии и в то же время ждать вторжения врага по меньшей мере легкомысленно…»

   Обратим внимание: никто поначалу не вешает на Дмитрия Павлова обвинения в троцкизме или военных заговорах. Идёт внимательный разбор его предвоенной деятельности. Обнаруживается, на наш  взгляд, уникальная подробность, что даёт предельно ясный ответ о причинах неготовности к Большой Войне. А именно: Генштаб, коим командует генерал армии Жуков, запрещает командующему Зап ОВО «посадить за несколько дней до войны войска в окопы». При этом обвиняемый ссылается на сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года, где Сталин назвал слухи о готовящемся нападении СССР на Германию не соответствующими действительности. Опять-таки, Павлову запрещали приводить войска в боевую готовность со ссылкой на главу партии и советского государства!

   Вы только вдумайтесь в этот бред? Раз товарищ Сталин распорядился опубликовать подобное сообщение, то «не моги» ни танк, ни пушку, ни бронемашину развернуть для обороны. Якобы, товарищ Сталин покарает, ежели узнает о таком самоуправстве. Но именно в то время политическое руководство требует от армии усиления бдительности и повышение обороноспособности! Именно в то время поступают распоряжения о восстановлении старых укрепрайонов (УРов) на «линии Молотова», на новой границе. Промежуточные полосы между железобетонными коробками ДОТов требуется занять войсками в отрытых полевых позициях. А Генштаб со ссылкой на известное сообщение…

В своей речи на суде 22 июля 1941 года бывший генерал армии Павлов помимо того, что не признает себя участником военного заговора, признает себя виновным в том, что «не успел проверить выполнение командующим 4-й армии Коробковым моего приказа об эвакуации войск из Бреста», скажет:

«Я признаю себя виновным в том, что директиву Генерального штаба РККА я понял по-своему и не ввёл её в действие заранее, то есть до наступления противника. Я знал, что противник вот-вот выступит, но из Москвы меня уверили, что всё в порядке, и мне было приказано быть спокойным и не паниковать.Фамилию, кто мне это говорил, назвать не могу».

        Кстати! Уважаемый читатель, тебе наверняка покажется странным, но постановление на арест Павлова утвердил ни Сталин и не Берия, но нарком НКО маршал С.Тимошенко. Он же собственноручно подписал его. (А.Б.Мартиросян, правда, утверждает, что на этом постановлении – подпись Г.Жукова.) При аресте 4 июля 1941 года генералу армии и бывшему командующему Западным фронтом сказали, что «он арестован по распоряжению ЦК». 

        Удивительно последнее. Мы уже знаем, что с  февраля по август 1941 года военная контрразведка была выделена из НКВД в 3-й отдел НКО. То есть подчинялась наркому обороны Тимошенко и начальнику генерального штаба Жукову.

        Более интересны обстоятельства, сопутствующие аресту бывшего командующего Западного особого военного округа. 30 июня 1941 года Дмитрия Григорьевича вызвали в Москву. Якобы приказ исходил от Сталина, но вызвал товарища Павлова пока ещё начальник Генштаба генерал армии Жуков. «Первый, к кому он зашёл» (по О.С.Смыслову. «Генерал Абакумов. Всесильный хозяин СМЕРШа».) был именно Жуков. 2 июля  Павлова принял нарком иностранных дел Молотов. На следующие сутки Павлов уехал в сторону Смоленска. Причины его отъезда до конца не ясны. Доподлинно известно, что нового назначения он в Москве при встрече со своим верховным начальником, начальником Генерального штаба РККА Жуковым он не получил. А 4 июля 1941 года Павлов был арестован сотрудниками 3-го отдела НКО в г. Довске с туманным определением: «по распоряжению ЦК». Хотя аресты подобного уровня согласно уголовному законодательству СССР могли производиться лишь с санкции прокурора, в данном случае военного, и утверждаться в обязательном порядке главой наркомата. В данном случае маршалом Тимошенко, наркомом обороны. Последнее правило, кстати, было введено по инициативе наркома НКВД и генерального комиссара ГУГБ Л.П.Берия.

        Думаю, что сие должно намного прояснить ситуации: кому же реально принадлежала власть в СССР накануне великой и страшной войны. Получается, что группе высокопоставленных военных, но никак, ни политическому руководству во главе с товарищем Сталиным, коего по определению Хрущёва и Жукова стало принято считать чуть ли ни главным виновником разгрома. Весьма интересным авторам представляется, что круг лиц, с коими официально общался Д.Павлов перед арестом, ограничивался Жуковым и Молотовым. Дело в том, что последний, хоть и являлся членом государственного комитета обороны (ГКО), созданного по решению Сталина незадолго до войны, но, строго говоря, к РККА не имел прямого отношения. Зато имел отношение к пакту Молотов-Риббентропп августа 1939 года, был знаком по гимназическим годам с будущим канцлером 3-го рейха Иоахимом фон Риббентроп, что вместе с ним проживал до революции 1917-го в Петербурге.

        Кроме этого в деле бывшего генерала армии Павлова фигурирует ещё одно обстоятельство. У передовых частей, особенно в районе Брестского УРа, незадолго до войны были изъяты боевые патроны и снаряды. Включая противотанковые гранаты. Орудия 45-мм также оказались без бронебойных снарядов, получив в качестве боеприпасов учебные болванки, могущие лишь пробить броню. Этот факт, начиная с брежневских времён, признавался отечественной историографией. (Даже в художественном произведении И.Стандюка «Война» этому уделено важное место в повествовании.) Горючее для механизированных корпусов почему-то оказалось на складах в Майкопе.

        Николай Кириллович Попель приводит такой факт:

 «Я не успеваю сесть в машину. Из дома напротив переезда, не различая дороги, едва не угодив под грузовик, бежит полковник Фотченко.
 
— Кириллыч, дорогой!

Мы так взволнованы встречей, что не можем начать разговор. Петя пытается знакомить меня с обстановкой и сразу же перебивает себя:

— Я из окна Михаил Михалыча твоего приметил... Может, зайдешь ко мне в штаб? Нет? Ладно, давай хоть здесь присядем в тенечек.

Мы зашли в сад, легли на траву, расстегнули воротники, сняли фуражки. С радостью смотрю на Фотченко. Что-то чуть непривычное в его лице. Не подозревал, что у блондина Пети густая черная щетина на щеках. Он брился ежедневно, а сегодня, видно, не успел.

— Трудно, ох, до чего трудно! Нет бронебойных снарядов, мало противотанковой артиллерии, а у Гитлера и того и другого хватает, навез. Я ведь с ним, сукиным сыном, знаком. Подготовился он крепенько, всерьез. Учел Каса дель Кампо. Там две машины против одной республиканской пускал — не получалось. Так здесь, проститутка усатая, по четыре бросил. И все равно не получится! Если бы ты видел, как мои орлы дерутся... Снаряды кончатся — на таран идут...»

    Уличенный и здесь, Павлов вновь пытался находить смягчающие обстоятельства. Как вы уже догадались, ссылаясь на известное сообщение ТАСС. Хотя, по-моему, всё ясно: у командующего военным округом есть прямой, непосредственный начальник, чьи приказы он обязан выполнять от «ать» до «ять». Это – начальник Генерального штаба, генерал армии Г.Жуков. И никакие газетные или журнальные вырезки для него дублирующими или опровергающими приказы данного лица не являются. Ссылка на них, тем более в оправдании своих преступных деяний, есть факт вдвойне преступный. Подтверждающий ранее совершённые беззакония.

    В последнем слове Павлов в частности заявил:
               
    «Мы в данное время сидим на скамье подсудимых не потому, что совершили преступления в период военных действий, а потому, что недостаточно готовились в мирное время к этой войне».

   Кроме того, в боекомплект танков в составе мехкорпусов да и стрелковых дивизий будут в изобилии составлять лишь осколочно-фугасные снаряды. Бронебойных же выстрелов будет немного – 13 на ствол. А подкалиберных снарядов, могущих на расстоянии 1000 метров пробить 80 мм броню не будет вовсе. Они будут наличествовать лишь в боекомплектах противотанковых бригад Юго-Западного фронта. Примечательно, что подобные штаты боекомплекта (БК) будут утверждены начальником генерального штаба Г.Жуковым и наркомом обороны С.Тимошенко.

   Вот, как встретил известие о начале войны товарищ Павлов по воспоминаниям И.Болдина «Так началась война»:

«В тот субботний вечер на сцене минского Дома офицеров шла комедия «Свадьба в Малиновке». Мы искренне смеялись. Веселил находчивый артиллерист Яшка, иронические улыбки вызывал Попандопуло. Музыка разливалась по всему залу и создавала праздничную атмосферу.
 
Неожиданно в нашей ложе показался начальник разведотдела штаба Западного Особого военного округа полковник С. В. Блохин. Наклонившись к командующему генералу армии Д. Г. Павлову, он что-то тихо прошептал.

— Этого не может быть, — послышалось в ответ. Начальник разведотдела удалился.

— Чепуха какая-то, — вполголоса обратился ко мне Павлов. — Разведка сообщает, что на границе очень тревожно. Немецкие войска якобы приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы.

Затем Павлов слегка коснулся моей руки и, приложив палец к губам, показал на сцену, где изображались события гражданской войны. В те минуты они, как и само слово «война», казались далеким прошлым.

Никто из сидящих в зале, а тем более люди невоенные, даже предполагать не мог, что буквально рядом начинается поистине чудовищная война, которая повлечет за собой огромные жертвы и разрушения, тяжкие страдания и уничтожение бесценных культурных и научных богатств, созданных человеческим гением.

Я смотрел на сцену, но ничего не видел. Мозг будоражили страшные мысли. Неужели начинается война? Неужели все эти нарядно одетые женщины и мужчины, так заразительно смеющиеся, безмятежно отдыхающие в этом прекрасном зале, совсем скоро должны будут на себе испытать ее ужасы?

Невольно вспомнил события последних дней, которые произошли на белорусской земле. 20 июня 1941 года наша разведка донесла, что в 17 часов 41 минуту шесть германских самолетов нарушили советскую государственную границу. Ровно через две минуты появилась вторая группа немецких самолетов. К ним подвешены бомбы. С этим грузом они углубились на нашу территорию на несколько километров.
 
Командующий 3-й армией генерал-лейтенант В. И. Кузнецов сообщил из Гродно: вдоль границы, у дороги Августов—Сейни, еще днем были проволочные заграждения. К вечеру немцы сняли их. В лесу в этом районе отчетливо слышен шум многочисленных моторов.
Далее, разведка установила: к 21 июня немецкие войска сосредоточились на восточнопрусском, млавском, варшавском и демблинском направлениях. Основная часть германских войск находится в тридцатикилометровой пограничной полосе. В районе Олыпанка (южнее Сувалки) установлена тяжелая и зенитная артиллерия. Там же сосредоточены тяжелые и средние танки. Обнаружено много самолетов.

Отмечено, что немцы ведут окопные работы на берегу Западного Буга. В Бяля-Подляска прибыло сорок эшелонов с переправочными средствами — понтонными парками и разборными мостами, с огромным количеством боеприпасов.
 
Пожалуй, можно считать, что основная часть немецких войск против Западного Особого военного округа заняла исходное положение для вторжения...

А спектакль продолжается. В зале по-прежнему царит атмосфера покоя. Кажется, никто и ничто не в силах ее нарушить».

Заметим, что во времена хрущёвской оттепели, в 1957 году, бывший генерал армии Павлов был посмертно реабилитирован. Равно как и все, проходившие по «делу авиаторов». На реабилитации Павлова настоял к тому времени уже маршал и министр обороны СССР Г.Жуков. Его приказом №01907 от 15 августа 1957 года будет отменён приговор НКО, который он сам возглавлял, от 28июня 1941 года, по делу Павлова и других командармов Западного фронта.
 
31 июля 1957 года Военная коллегия Верховного суда СССР вынесет по известному делу следующую формулировку, согласуясь с доводами Генерального прокурора СССР:

«Прорыв гитлеровских войск на фронте обороны Западного особого военного округа произошёл в силу неблагоприятно сложившейся для советских войск оперативно-тактической обстановки и не может быть инкриминирован Павлову и другим осуждённым как воинские преступления, оскольку это произошло по независящим от них причинам».

Ныне в ряде военных энциклопедий, а также книг по довоенному и военному периоду, он характеризуется исключительно с положительной стороны. Превозносится его неоценимый вклад в развитие механизированных корпусов Красной армии. В своем публицистическом романе «Маршал Жуков» В.Карпов написал о том, как к нему обратилась с письмом дочь расстрелянного Д.Павлова. Она просила развеять все клеветнические слухи, что тиражируются в СМИ об её покойном отце.  Какие именно, сами, поди, догадались.
   
Хотя в изданной в 1978 году Советской военной энциклопедии, 6-й том, говорится:

«В сложных условиях начального периода войны, не имея регулярных и точных сведений о ходе боёв, состоянии своих войск, Павлов не сумел проявить должной твёрдости и инициативы в управлении войсками фронта».

В издании «Великая отечественная война. 1941-1945.Энциклопедия», 1985 год, читаем о Д.Павлове следующее:

«В первые дни войны командовал Западным фронтом. В связи с допущенными просчётами в руководстве войсками был отстранён от занимаемой должности».

   Оставлю это без комментариев. На суд читателей и всего поколения. Оставшегося жить после Великой Отечественной Войны несмотря ни на что и вопреки всему.

   Кстати, о пытках. На хрущёвском следствии из бывшего начальника Следственного управления НКВД генерала-лейтенанта Влодзимирского удалось вытянуть такие признания:

   "В моём кабинете действительно применялись меры физического воздействия… к Мерецкову, Рычагову, … Локтионову. Били арестованных резиновой палкой, и они при этом, естественно, стонали и охали. Я помню, что один раз сильно побили Рычагова, но он не дал никаких показаний, несмотря на избиение».

  Я нарочно не ставлю никаких комментариев к "стонали и охали". По одной простой причине - когда бъют резиновой палкой со всей силы, то охи и ахи уступают место истошным воплям. Поэтому можно судить о качестве избиения и вообще подвергнуть сомнению это притянутое за уши заявление Влодзимирского. Следователи которого да и он сам "раскалывали" большинство агентов Абвера, засылаемых из диверсионный школ "Цеппелин", "Аргус" и т.д.  Причём большинство "расколотых" не просто признавались в преступных деяниях, но - отправлялись по собственной воле в тыл и внедрялись в состав учебных центров Абвера. Либо - начинали вести вместе  с сотрудниками  НКВД (НКГБ) радиоигры.

  И наконец: следствие по Делу авиаторов началось в мае-июне 1941-го, а было закончено в октябре того же года. Вряд ли  подследственные выдержали бы физически и морально каждодневные избиения резиновыми палками - даже охая и ахая...

   А теперь самое интересное: большинство арестованных по Делу Авиаторов получило свои высокие назначения до начала действия советско-германского пакта о ненападении 11 сентября 1939 года. Заменив на ответственных постах РККА репрессированную «команду» Тухачевского-Уборевича. И Павлов, и Рычагов, и Штерн, что разработал план разгрома 6-й японской армии под Халхин-Гол. Проходила эта операция аккурат 20-21 августа 1939 года  -   до заключения этого пакта. И вступления гитлеровских дивизий в Польшу. В то же время Жуков, по рекомендации маршала Шапошникова, начальника Генштаба, утверждён в должности командующего группой советско-монгольских войск. Совпадение? Может быть, да, а может…