Рыбалка, как военная дипломатия

НИКОЛАЙ АНАНЬЧЕНКО - http://proza.ru/avtor/anastav  - ТРЕТЬЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «ВСЕНАРОДНАЯ ПОБЕДА» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ


(Из книги монологов "Байки для Михалыча")

          Нет, Михалыч! Рыбалка, это не болезнь. Это образ жизни. Даже целая философия. Наверное, в генах у нас сидит потребность к добыче. Хотя, с другой стороны, у некоторых тяга к этому занятию все мыслимые размеры переходит. Вот сосед мой, Витька Доровских, если хотя бы раз за неделю на рыбалку не съездит, так сыпью покрывается. По всему телу, говорит, зуд идёт. Я думаю, это уже излишек.
          Я с малолетства к рыбалке приучен. И отец мой и дед – все рыбачили и для души, и для пропитания. Но вот нам с тобой вопрос пропитания не очень важен, а бросить это дело ни как не возможно. А отец мой и на фронте иногда рыбку ловил при случае.
          В войну я совсем ещё пацаном был. Но работать приходилось по полной взрослой норме. Потому как больше некому было пахать-сеять. Мужики все, как один, воевали. Вот и батя мой всю войну прошёл. До лейтенанта дослужился – были тогда какие-то краткосрочные командирские курсы. Так он на них после второго ранения обучился. А закончил войну в Австрии, где-то на  самой границе с Германией.
          Как-то, уже после девятого мая, остановилась их рота на большой ферме. Отец рассказывал, что такого ухоженного хозяйства, таких огромных свиней никогда ранее не видывал. Поступил им приказ оставаться там до особого распоряжения. Расположились они, огляделись. Удивительно, но ни одного мужика нет. Хозяйка, дамочка средних лет, понятно, радости от их присутствия не проявляла. А все войска командование предупредило, что за мародёрство, за грубое отношение к местным жителям будут строжайше наказывать, вплоть до растрела. Поэтому весь личный состав роты к хозяйке со всем почтением, даже помогали по хозяйству. Постепенно она оттаяла. Улыбаться начала.
          Однажды отец увидел в чулане удочки. От их вида он просто ошалел. Мы ведь как рыбачили – срубишь ровную тонкую лесину, ошкуришь её, подсушишь, вот и удилище. Леска, хорошо коли плетёнка из конского волоса была, а то и сучёная суровая нитка годилась. А здесь всё в заводском исполнении. Складные удилища, настоящая леска, разноцветные поплавки – просто чудо.
          Отец хозяйке показывает на них, можно, мол, взять их, порыбачить. Та губы поджала, и пренебрежительно этак, спрашивает: «Фишер?». Это по ихнему рыбак значит. Отец головой закивал. Она плечами пожал и ушла. Минут через десять приносит чемоданчик, подаёт отцу и говорит: «Презент». Подарок, мол. Открыл отец этот чемоданчик, а там круглые мотки лески разной толщины, и наборы крючков, поплавки. Сказочное богатство для рыбака.
          Взял батя удочки, рядом с хлевом накопал червей и пошёл на местный пруд. Пруд, Михалыч, отдельного рассказа требует. Берега чистые, под деревьями скамеечки сделаны. Над водой мостки сооружены, чтоб не лезть в саму воду и рыбачить в полное своё удовольствие. А на мостках приспособления для закрепления удилищ. Всё это для русского мужика из далёкой Сибири настоящим чудом казалось.
          Расположился. Только забросил, сразу поклёвка. Подсёк, вытащил карасика с ладошку. Снял его и аккуратно в воду отпустил – пусть, мол, подрастает. Клёв знатный был. Мелочь отпускал,  что покрупнее – на кукан сажал. Увлёкся, ничего вокруг не замечает.               
          Вдруг, слышит: «Herr Offecir! Herr Offecir!». Обернулся и обомлел. Стоят три немца в военной форме, правда, без погон. Старший, пожилой уже мужик, улыбается, головой кивает чему-то и традиционно «Гитлер капут», говорит. Автоматы кинули под ноги отцу, а один ещё и фауст-патрон в придачу. Пожилой на удочки кивает и радостно так говорит: «Ich bin auch Fischer». Потом повёл рукой вокруг и объяснил: «Das ist main Haus». Хозяин, значит, объявился. Почесал отец затылок, собрал автоматы, закинул их за плечо. Жестами показывает хозяину на удочки, сматывай, мол.
          И вот, Михалыч, представь картину: раннее утро, по мощёной дорожке от пруда к хозяйскому дому движется процессия: впереди три немца с удочками и куканом с рыбой, а сзади отец мой с тремя автоматами на плече и фауст-патроном подмышкой.
          На другой день переводчик из штаба рассказал, что хозяин этой фермы со своими приятелями уже три дня прятался в погребе. Им же внушали, что русские солдаты – сущие звери, всех расстреливают, всё грабят и прочее. И тут они увидели, как батя пришёл рыбу ловить. А когда он мелочь назад в пруд стал отпускать, решили, что русские вполне нормальные люди, раз рыбалкой так увлечённо занимаются. Вот и решили сдаться именно этому рыбаку. Раз рыбёшку отпускает на волю, то и им ничего плохого не сделает.  А отца, за взятие пленных медалью наградили.
          И вот что интересно, Михалыч. У бати наград боевых много было, трижды ранен был, даже благодарность главнокомандующего имел. Но почти ничего не рассказывал. Не любил вспоминать. А вот про рыбалку эту я от него раз десять слышал. И с такой радостью, с таким удовольствием он это рассказывал, будто и не было за всю войну дела более важного, более достойного.
          А хозяина этого вскоре отпустили, потому что ни в каких боевых действиях он не участвовал и был насильно мобилизован всего две недели назад. Мужик этот и чемоданчик со всем рыбацким добром, и удочки – всё отцу подарил. Этот подарок – единственное, с чем вернулся батя с фронта. Со всей округи к нему мужики приходили полюбоваться на его необычный трофей. И я сподобился порыбачить этими снастями. Но это, как говорят, уже совсем другая история.
          Вот плесни-ка, Михалыч, мне кружечку чайку. А то, смотрю чайник во всю пыхтит, нас не дождётся. Давай глотнём за отцов наших, за их победу.