Оглушительная тишина отрывок

                Я всегда верила, что любовь на землю
                приносят ангелы.
               
                Я всегда верила, что они живут на земле,
                пока жива любовь, и оберегают её, как
                мать  оберегает ребенка – от невзгод, боли и страданий.
               
                Я  не знала, что смерть ангела  имеет вкус сырой земли,
                смешанный с кровью и солеными  слезами.



 Мы смотрели наивным  детским взором  в бездонные, цвета молодого мха глаза  этой взрослой, красивой женщины. От ее тихого, гипнотизирующего шепота, по коже муравьиной стаей ползли мелкие мурашки.
 Она закурила сигарету. Вдохнула полной грудью сладковато- горький дым, немного задержала его в легких, и неспешно выдохнула тонкой струйкой через едва приоткрытые губы. Марево  сигареты полетело в ночь, и она, устремив взгляд за его сероватой дымкой, откинувшись в кресле-качалке, начала свой рассказ.
 Я расскажу вам, как разбиваются ангелы….
 Я расскажу вам, как  они переживают падение….
 Нет, пожалуй, не так.
 Я расскажу вам, как умирают ангелы, несущие любовь.
 Я расскажу вам,  каков вкус  скрипящей на зубах земли смешанный с запахом крови и соленых слез.

 Рассвет едва  дребезжал. Было начало пятого.
Я вышла  босая, окутанная одной простыней, на холодное, но очень нежное деревянное крыльцо.
Меня потрясывало.
Но  не от предрассветной росы, раскинувшейся   ледяными брызгами на молоденьких листьях смородины, малины и облепихи.
И не от легкого, едва уловимого, северного ветра.
Меня колотило от того, что прошедшую ночь я провела с мужчиной.
Мужчиной, которого не любила.
Мужчиной, который обожал меня со взмаха ресниц до кончиков напедикюренных пальцев.
Мужчиной, которого я терпела, из уважения  и  нисхождению к его любви.
Мужчиной, которого не смогла полюбить, потому, что любила другого.
Меня трясло.
Крупная  дрожь прокатывалась по мне подобно приливу волн, перебирая каждый нерв  моего растерзанного за ночь тела.
Меня трясло, подташнивало и туманило сознание.
Я шла по накаленной, после ночи,  холодом траве, не замечая сотен иголок, впивающихся  в мои ступни.
Шаг. Второй. Третий. Сколько их было я не помню….
В глазах пелена, в мышцах дрожь.  Ноги гнутся, икры ослабевают, подкашивая тело и склоняя его к горизонту.
Я падаю на колени, в  холодную и мокрою траву, из последних сил сдерживая  на груди окоченелыми пальцами, промокшую простынь.
Хочется  выть в голос, сливаясь в унисоне голосов утренних птах и шелеста листьев, но звука нет.
Сидя  в  ледяном изумруде травы, я, словно в трансе, раз за разом нагибаюсь к земле,  в безуспешной попытке прокричать:
-Господи, помоги….
Но даже голос не подчиняется мне, будучи солидарен всему телу, за проделанное над ним насилие….
Под раскинувшимся  предрассветными небом, окрашенным первыми лучами, я роняла  в зеленую траву  безмолвные, кровавые  слезы, бороздившее моё сердце тернистой, ухабистой тропой.
Не знаю сколько прошло времени.
Не знаю, как сумела подняться и повернуть обратно к крыльцу.
В горячечном бреду я брела к  дубовым ступеням  лишь с одной мыслью: Уехать…Убежать…Раствориться….Исчезнуть….Умереть….
Сквозь  вереницу мыслей, звуков и  запахов предрассветной атмосферы,  вдруг прозвучало:
- Нормально все? – с презрительной интонацией, крадучись, почти  шепотом, с  едва сдерживаемыми слезами и злостью.
Я застыла. Не смотря на то, что физически уже давно была замерзшая насквозь.
Этот голос  я могла узнать по вибрации воздуха обволакивающего меня. Для этого не нужно было оборачиваться. Все мышцы парализовало.
Рассвет вдруг превратился в закат.
А вместо ожидаемого  потепления, температура почему-то очень быстро ползла вниз…
Я не оборачивалась. Но чувствовала его взгляд каждой молекулой своего заиндевевшего тела.
Этот взгляд, обдающий меня ненавистью  с  головы до пят, был таким истошно громким в своем молчании, что хотелось зарыться головой в землю, лишь бы приглушить звук.
Почему-то  замолкли утренние птахи…
И даже неукротимый ветер больше не дразнил своими прикосновениями молодую листву…
И тишина не была гробовой.
И не была смертельной.
Нет.
Она была непревзойденной.
Она  непревзойденно  оглушительно играла погребальный марш над останками моей души, которые в эту самую секунду катились снежным комом в леденящие объятия тоски, одиночества и боли, цепляя за углы и выбоины оголенными нервами и  раздирая в кровь беспомощные остатки сердца.
Бледно-розовый рассвет по - дьявольски цинично  плевался искрами восходящего солнца на пылающие заревом боли останки моей любви и моей жизни.
Я молчала.
Слезы, ручьями текущие по щекам,  разъедали солью бархат кожи.
Я молчала, стоя с каменно-прямой спиной и гордо поднятой головой, сотрясаемая разрядом накатывающих как удар электрошока, вздохов.
Секунды казались годами.
Мы стояли неподвижно.
Я, не в состоянии повернуться, он – не в силах подойти ко мне.
Палач, с занесенным над головой  смертника, топором.
Только никто из нас не мог понять, кому же в этот рассвет досталась роль палача.
Я не видела его лица. Но сквозь эту тишину, я слышала, как по его лицу текли слезы, шурша кривыми дорожками по трехдневной щетине.


полный текст здесь: http://www.proza.ru/2012/08/17/232