Юрий Кулишенко

Муравьи – рабовладельцы

Многие считают, что рабство – изобретение человеческого общества, и пытаются точно подсчитать, сколько тысяч лет оно официально длилось. Но есть более древние существа, которые используют рабский труд не один уже, вероятно, миллион лет. Их знает каждый – это муравьи.
Недалеко от Байкала, в пади Большие Коты, у дороги, лежал большой плоский камень. Днем его хорошо прогревало солнце, и поэтому в прохладные вечера под ним было еще тепло. Под этим привлекательным камнем и устроила свое гнездо -муравейник самка Формика сангвинеа. Так звучит по латыни название Кроваво-красного муравья-рабовладельца.
Иногда любопытные дети или прохожие приподнимали камень и с удивлением видели суету необычного, разнородного населения. Туда-сюда, распахивая жвалы, носились крупные насекомые с темно-коричневым почти черным брюшком и яркой красной грудью. Некоторые из них хватали коконы с расплодом и бежали вниз по подземным ходам, но большинство раскрывало грозные челюсти и искало врагов, в которых можно было бы их вонзить. Другие же, гораздо меньшие, сплошь черного лакированного цвета, были заняты исключительно собственным спасением и спасением расплода – вынесенных погреться под камень коконов. Первые были хозяевами гнезда, вторые – их рабами. Рабов звали Черный блестящий муравей или Формика пицеа.
Черные муравьи попали сюда не по своей воле, их принесли в виде коконов муравьи-рабовладельцы после нападения на муравейник  муравьёв Формика пицеа. Добыты были  эти коконы не без кровавых схваток с хозяевами.
Вышедшие из коконов в новом муравейнике черные рабы ухаживали за яйцами и личинками, кормили хозяев из зобика, ремонтировали ходы и галереи и, даже, могли участвовать в обороне гнезда. Появившись из коконов среди муравьев Формика сангвинеа, они не знали другого отечества и не помнили своих сестер и свою царицу-мать из ограбленного муравейника. Здесь в новом жилище, они стали полноправными его членами, напоминая в чем-то янычар у турок.
Шло время, все дальше уходил в прошлое набег, жизнь текла своим чередом, и “рабы “, естественно, старели. Они теряли подвижность, подолгу замирали на месте и часто погружались в сон, не зная, что уходят в вечность. Кровавые сангвинеа все реже встречали своих рабов-слуг и начинали беспокоиться. Они выбегали на поверхность и группками рыскали по окрестностям. Инстинкт гнал их в поход за новыми пленниками, покоившимися сейчас в коконах. Это мог быть Бурый лесной муравей с матово-черной спинкой и блестящими черными боками – Формика фуска,  или матово-черный с блестящим брюшком Формика гагатоидес, но в пади Большие коты поблизости от гнезда рабовладельцев обитали только  Формика пицеа.
Пробираясь сквозь сплетения трав и нагромождений камней, вдоль большой дороги, казавшейся муравьям пустыней, двигался отряд разведчиков сангвинеа. Они то рассыпались в стороны, то собирались в тесные группы, пугая шумом беготни и запахом всякую прочую беспозвоночную живность.
После долгого пути передовая пятерка разведчиков вылетела на полянку. По краям ее качались стройные зеленые стволы злаковых трав, а в центре высилась огромная массивная гранитная скала - камень. Разведчики насторожили свои антенны: запахло муравейником пицеа!
Отряд рассыпался по поляне в поисках гнезда. Недолгая беготня увенчалась успехом, под тенью скалы таились входы в гнездо будущих рабов. А вот и сами хозяева гнезда – небольшие черные муравьи. Они были заняты своими хозяйственными делами. Столкнувшись с разведчиками, стремительные и подвижные пицеа подняли тревогу и стали нападать на сангвинеа. Разведчики не ответили на их вызов и обратились в бегство: их задача по розыску гнезда пицеа была выполнена.
Торжествующие победители быстро успокоились, и жизнь в муравейнике вновь потекла своим рутинным путем. В обширных камерах грелись под основанием тёплой скалы коконы, чистились и кормили друг друга из зобиков мирные муравьи-обыватели; самка в самом укромном месте гнезда выставляла вперед брюшко и откладывала очередное маленькое, беленькое  яичко. Ухаживающие за ними муравьи-няньки уносили в жвалах будущих сестер - бесплодных самок, в пакет таких же беленьких яиц. Наступил вечер, и все вокруг погрузилось в оцепенение.
Утром следующего дня в муравейнике сангвинеа стало нарастать возбуждение. Чем сильнее грело восходящее солнце, тем интенсивнее становилась беготня муравьев-разведчиков, и их короткие тычки усиками соседей по муравейнику. Вскоре толпы муравьёв сангвинеа стали выбегать из-под камня и носиться по окрестностям.
Сотни лап поднимали глухой топот, и от их топота  земля дрожала и гудела. Заблудшие клопы-солдатики в панике неслись прочь, с треском налетая на изломанные прошлогодние остатки сухих листьев. Красивые бабочки, накрывая тенью своих  крыльев целые отряды муравьев, покидали ароматные цветы.
Наконец беспорядочная беготня муравьев сангвинеа оформилась в одном преобладающем направлении, и они растянулись длинной колонной вслед за разведчиками. Под громогласное шуршание тысяч лап начался марш кровавого рабовладельца за добычей.
В азарте и в вожделении добычи авангард часто отрывался от бегущей следом колонны и уходил далеко вперед, но, не слыша гула и  сотрясения почвы от ударов лап колонны и не ощущая интенсивного запаха сородичей, передовые группки муравьев-разведчиков замедляли свой бег, сбивались в кучки, топтались и кружились на месте или  даже поворачивали обратно, навстречу колонне. Но вот на горизонте поднималось пыльное облако, тревожно начинали подрагивать травы, а земля наполнялась шумом – это приближалась основная масса муравьев. Почуяв ее приближение, ободренные разведчики-проводники вновь бросались вперед.
В гнезде пицеа в этот солнечный веселый день было мало муравьев. Большая часть фуражиров разбрелась по зеленым, туманным от падавшего сверху сквозь листья света,  джунглям. Муравьи пицеа были заняты в отдалении от своего муравейника поиском пропитания,  изучали новые участки и не слышали ни топота, ни запаха приближающейся колонны грабителей.
Небольшое количество рабочих мирно копошилось на полянке, убирая мусор с дорожек, поправляя входы в гнездо и просто греясь на солнышке. Под скалой, в галереях и камерах, муравьи-няньки облизывали и кормили похожими на слюну выделениями яйца, переносили в более теплые камеры тяжелые коконы и чистили белых изогнутых огромной запятой личинок. Снаружи было тихо и светло, чуть шумел слабый и ласковый ветерок, да солнечные лучи грели охладившийся за ночь камень-скалу.
Вдруг отдаленный, пока еще неясный шум начал заполнять окрестности, он оформился в тяжелый гул, и воздух стал наполняться запахом врагов и опасности. Вот уже закачались верхушки трав, и над ними возникла легкая дымка пыли. Не успели рабочие пицеа, бегавшие перед входами в гнездо насторожиться и сообразить в чем дело, как из-за толстых шероховатых стеблей с грохотом и шумом, тяжело топая, вылетела орда передовых отрядов кровавых муравьев.
Их авангард сразу же, с ходу, смял растерявшихся пицеа, а хлынувшие следом муравьи сангвинеа мгновенно  затопили сотнями разгоряченных от бега тел полянку, яростно забурлили у входов в муравейник пицеа. Над скалой в считанные секунды повисло облако невесомой пыли вперемежку с едким запахом атаки и опасности.
Быстро ориентируясь в темных проходах и подземных туннелях, кроваво-красные сангвинеа рвались на запах коконов к камерам с расплодом. Повсеместно происходили жестокие стычки, разбитые пицеа пытались организовать отчаянное сопротивление, вцеплялись в лапы  нападавших сангвинеа и повисали по двое и даже по трое на одном разбойнике, но тщетно. Ни удары челюстей, ни закрывание входов в галереи своими телами не помогало несчастным пицеа: свирепых сангвинеа было намного больше и они были сильнее. Кроваво-красные вертелись на месте, изгибались, дробили тяжелыми жвалами тела пицеа и отсекали им головы. Те погибали в конвульсиях, но не разжимая своих неподвижных уже челюстей.
Армия сангвинеа, не обращая внимания на потери,  штурмовала камеры с расплодом. Сангвинеа уничтожали сопротивлявшихся защитников и захватывали коконы. Большие, размером с самих разбойников-сангвинеа, коконы с самками пицеа оставляли их равнодушными. Рабовладельцам нужны были только небольшие коконы будущих рабочих.
Когда сангвинеа прорвались к расплодным  камерам, сражение приняло иной характер. Стычки почти повсюду прекратились, стороны перестали нападать друг на друга. Пицеа торопливо спасали свои коконы, а  сангвинеа их похищали. Противники наперегонки расхватывали коконы, и даже старались отнять их друг у друга и унести в разные стороны. То там, то здесь из выходов выскакивали маленькие черные пицеа и большие красные рабовладельцы с коконами в жвалах. Красные муравьи бежали в сторону своего муравейника, а черные пицеа – в укромные уголки за своим гнездом. Прошло ещё немного времени и широкий поток рабовладельцев с коконами в жвалах потек вдоль дороги к плоскому камню, своему гнезду, а десятки пицеа, тоже с коконами, разбегались прочь от родного гнезда и складывали их кучками среди травы и под обломками коры, валявшимися на земле, ориентируясь по следам своих сородичей и запаху спрятанных ими коконов. Бросив коконы в общую кучу, они спешили обратно в гнездо за новыми.
Повсюду в укромных уголках высились небольшие коричневатые горки коконов, которые быстро таяли, если на них натыкались сновавшие вокруг возбужденные кроваво-красные рабовладельцы, или росли, когда к ним стекались пицеа. Некоторые из пицеа, пытаясь спастись от шнырявших поблизости мародеров сангвинеа, тяжело вскарабкивались с коконами в жвалах на стебли трав и замирали там без движения. Их лапы судорожно вцеплялись коготками в стволы зеленых трав.
Когда ушедшие на писки корма рабочие и разведчики пицеа стали возвращаться к гнезду под камнем, они   тотчас бросались в схватки с агрессорами, несущими в жвалах коконы. И минут через двадцать цвет сражения резко изменился. Теперь кроваво - красный оттенок почти исчез с полянки перед гнездом пицеа, и здесь закипели черные вихри лакированных панцирей. Они быстро выносили оставшиеся в гнезде коконы и пытались выхватить их из жвал рабовладельцев.
По какой-то негласной договоренности и пицеа и сангвинеа без коконов избегали схваток друг с другом и пугливо шарахались в стороны при встречах. Казалось, что на заключительном  этапе сражения возникло почти бескровное  состязание,  кто захватит в свое владение больше коконов – кроваво-красные или лакированно-черные!
Прошел еще час-другой, и кроваво-красные рабовладельцы практически исчезли с поля боя. Хотя по округе все еще носились возбужденные сангвинеа, у гнезда остались лишь их трупы, вперемешку с убитыми  черными муравьями, да остановленные пленные сангвинеа, растянутые на земле вцепившимися в их лапы пицеа. Поскольку пицеа, да и вообще все муравьи пленных не балуют, всем захваченным сангвинеа грозила смерть от кислоты, которой их обрызгивали пицеа, и от ран нанесенных их жвалами.
Взрытая тысячами лап земля еще парила под ярким солнцем, а мирные заботы уже охватили хозяев скалы. Среди потерянно бродивших и прятавшихся с коконами лакировано-черных муравьев все больше появлялось тех, кто в  деловитой суете выносил мусор и комочки земли из галерей, приводил в порядок входы и заносил в гнездо уцелевшие коконы.
К вечеру тропинки были расчищены, уцелевший расплод в коконах уложен в камеры под скалой и муравейник пицеа печально затих.
Оцепенел в ночной прохладе и муравейник сангвинеа, где рабы-пицеа встретили победителей, накормили их и принялись чистить и складывать в камеры гнезда принесенные коконы, с дремлющей в них молодой сменой рабов - помощников.
Но можно ли назвать их рабами? Они ведь пользовались всеми правами в новом муравейнике, и даже защищали его в случае опасности.