Между Шапкой Войновича и Шинелью Гоголя Известия 2

Между Шапкой Войновича и Шинелью Гоголя "Известия" 26 сентября 2007


О Войновиче говорить — легко и свободно. В нем живет наше детство-отрочество-юность, наше прошлое, настоящее и будущее. Он какой-то весь свой, домашний и при этом абсолютно неуловимый.

У меня с ним общее даже "дело оперативной проверки" с окрасом "антисоветская пропаганда и агитация с высказываниями ревизионистского характера". Я проходил по такому делу как "Лесник", а Войнович почему-то значился "Гранин". Интересно, а вдруг Гранин был "Войнович"?

Оперативная проверка — это, попросту говоря, травля и слежка. Чем же оказался неугоден автор песни, которая понравилась самому Хрущеву: "Заправлены в планшеты/ Космические карты,/ И штурман уточняет/ В последний раз маршрут./ Давайте-ка, ребята,/ Закурим перед стартом...". Правда, потом "закурим" заменили на "споемте", а Войновичу дали прикурить на Лубянке во время "профилактического допроса". Почему он остался жив, вернее, едва жив после сигареты лубянского душеведа, это навсегда останется тайной живучего организма. Кто это сделал, знаем. Ему и доски мемориальные, и проспект его имени. На пыльных тропинках далеких планет останутся чьи-то следы.

Но не будем о грустном. Ведь Войнович, вернее, имидж его — это человек смеющийся. Вот только над кем и над чем смеется он с Чонкиным? Или над Чонкиным? Сама фамилия популярного персонажа таит в себе анаграмму "чокнутый". Сравнение Чонкина со Швейком писатель не очень-то приветствует. Швейк просто блаженствует в имидже идиота. Чонкин спасается, как может, там, где спастись нельзя. Лев Толстой велит любить своих героев. Иначе, мол, ничего не получится. Я же заметил, что Войнович слегка недолюбливает Чонкина. Когда национальный характер схвачен, от него тотчас хочется избавиться. Иван-дурак хорош в сказке. А если тебе в жизни скажут: мол, здравствуй, Иванушка-дурачок, мало кому понравится.

В тоталитарном государстве придурковатость — единственная форма самозащиты, если ты не герой. Требовать же от людей повседневного героизма просто не гуманно. Поэтому герой — Чонкин. Всюду, где приказ начальника — закон для подчиненных, идиотизм является законом и неизбежностью. Швейк, Чонкин или мистер Питкин, какая разница. Высмеивается в принципе ситуация, при которой взрослый человек должен беспрекословно слушаться. Неудивительно, что вполне лояльный писатель оказался врагом номер два после Солженицына. Войнович обозлился и дал своим гонителям прикурить в антиутопии "Москва 2042". Много чего предсказал с точностью до деталей.

Мы смотрим на Войновича с улыбкой, как он сам того желает. Однажды в статье я сравнил его с Гоголем. Он отнесся к этому иронически. Но попробуйте только сказать, что его живописные работы — отнюдь не Моне и не Пиросмани, и тень детской обиды обязательно пробежит по лицу...

Больше всего я люблю его "Шапку". Она действительно в чем-то сопоставима с "Шинелью" Гоголя. Не знаю, радоваться или печалиться, что многие подтексты и контексты этого шедевра ускользают от сегодняшнего читателя. Акакий Акакиевич ХХ века ценой жизни добывает для себя драгоценную ушанку и умирает, прижимая к груди заслуженный мех. Как же не вспомнить, что в самых дерзких своих мечтах настоящий Акакий Акакиевич подумывал: "А не пустить ли куницу на воротник?".

Главное отличие Войновича от Гоголя в том, что ему не приходится фантазировать. Он просто пишет правду. Ой, что это я сказал? Неужели, чтобы говорить правду, нужен какой-то особый талант? Не знаю, как в других странах, а в России только очень талантливые люди правдивы. И Войнович, несомненно, принадлежит к этому избранному кругу. Шапку ему соболью! Но не ценой жизни, а чтобы жил как можно дольше. Мы все в этом кровно заинтересованы. Я от всей души желаю Войновичу дожить до той самой даты в Москве 2042-го. И чтобы не все из его пророчеств сбылись.