Михели

Родителей моей любимой бабушки, Моисея и Лию Михелей, я не знала. Они умерли задолго до моего рождения. Не было в нашей семье и их фотографий. А у младшей бабушкиной сестры Зины на стене висели их большие фотопортреты. Сейчас они находятся у меня.

Как рассказывала мне бабушка, прадедушка Моисей был жестянщиком. У него был двухэтажный дом в Царицыне, нынешнем Волгограде. На первом этаже была мастерская, в которой он работал. Помогали ему восемь рабочих. Они лудили и паяли кастрюли, самовары и другие металлические предметы быта.

На втором этаже жили. Семья была большая: три сына, Яша, Мотя и Митя, и четыре дочери, Рая, Роза, Женя и Зина. Было еще двое детей, но они умерли во младенчестве.

Моя прабабушка Лия, или Елена (меня назвали в ее честь), была очень интересной женщиной. Так рассказывали мне, да я и сама это видела на ее фотографии. С нее на меня смотрела гордая, статная, красивая женщина. Все называли ее Екатериной Второй, говорила бабушка.

Прадедушка Моисей умер очень рано, в 1898 году. Елена в тридцать восемь лет осталась вдовой. Горе не сломило ее. Она отпустила рабочих, оставив лишь одного своего дальнего родственника, и сама стала хозяйкой в мастерской. Часть жилых комнат на втором этаже она стала регулярно сдавать артистам, приезжавшим в Царицын на гастроли. Благодаря этому ее дети постоянно имели контрамарки и просмотрели массу оперных и драматических спектаклей.

В детстве я очень завидовала бабушке – она слышала Собинова и Шаляпина, видела столько спектаклей, сколько я, наверное, не смогла за всю свою жизнь. Мне казалось, что бабушка и сама была немного актрисой. Как-то я сказала ей об этом, а она засмеялась: «Я-то что, а вот мой младший брат Яша – тот действительно был актер».

Однажды поздним вечером, когда все дети спали, а мать ушла в гости, десятилетний Яша завернулся в большую белую простыню, подошел к спящей няньке, разбудил ее и грозно спросил: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» Несчастная нянька обезумела. Она вскочила и, бросив незапертый дом и спящих ребятишек, убежала. Больше делать было нечего, и Яша пошел спать. Его братья и сестры «Отелло» смотрели, пугать больше было некого.

Когда мать вернулась домой, она обнаружила открытую настежь дверь. Дети спали, а няньки не было. Она очень удивилась. Наутро нянька вернулась и попросила расчета. «Да что случилось?» – удивилась моя прабабушка. «Да ведь Яшенька с ума сошел! Пришел ночью в простыне, взял за грудки да и говорит – молилась ли я на ночь. И назвал меня как-то чудно – кто-то, вишь, ему привиделся. Ведь и убить мог!» Няньку прабабушка успокоила. Артисту попало. Но дядя Яша, каким я его знала, оставался артистом в душе до глубокой старости.

Интересно, что всех бабушкиных братьев и сестер я в детстве звала не дедушками и бабушками, а дядями и тетями, как звали их моя мама и ее сестры.

Так вот, дядю Яшу Михеля я знала и любила. Он часто заходил к нам на Большой Каретный, и мы с бабушкой постоянно навещали его в Косом переулке. В большой коммунальной квартире он с женой тетей Лелей и дочкой Светланой занимали две комнаты, которые были так заставлены мебелью, что даже мне, маленькой худенькой девочке, трудно было найти там свободное пространство. Меня поражали кресла, пуфики, какие-то удивительные канапе, туалетные и ломберные столики. Но самое главное – у них в столовой стояло пианино, мечта всего моего детства.

Бабушка однажды рассказала мне, что когда-то вся эта квартира была дяди Яшина, а потом его уплотнили, и еще хорошо, что на троих оставили две комнаты, а не одну. Поэтому-то комнаты и были так заставлены, ведь им хотелось сохранить как можно больше любимых вещей. А тетя Леля, Ольга Ивановна, оказывается, не только умела играть на пианино. Она в молодости пела цыганские романсы, выступала в концертах вместе с известной всей Москве Лялей Черной. Я считала ее красавицей, русской красавицей, потому что тетя Леля была русской, а не еврейкой, как мы все.

Дядя Яша с тетей Лелей очень тепло относились к моей бабушке и ее дочкам, потому что в свое время они дружили с моим дедушкой Ильей Синельниковым. Он не раз помогал бабушкиным братьям, видимо он имел возможность им помогать. Когда же он заболел и умер в 1924 году, оставив бабушку и трех дочерей практически без средств к существованию и крыши над головой, дядя Яша с тетей Лелей взяли к себе жить мою пятнадцатилетнюю маму. Мама часто рассказывала мне, как хорошо ей жилось в этой семье. Она чувствовала себя там, как у себя дома.

Я любила всю дяди Яшину семью, но особенно была привязана к его дочери Светлане. Я понимала, что Светлана – моя тетя, но воспринимала ее как старшую сестру. Во-первых, потому что ее отца я называла дядей, а во-вторых потому, что Светлана была старше меня всего на двенадцать лет. Это я сегодня могу сказать «всего», а для восьмилетней девочки – когда я впервые попала на день рожденья Светланы, ей тогда исполнилось двадцать, двенадцать лет – это огромный срок. Когда же через десять лет я попала на тридцатилетие Светы, то я уже была восемнадцатилетней девушкой и снисходительно посматривала на именинницу как на женщину средних лет как минимум.

Я чувствовала, что Светлана меня любит. Она часто делала мне подарки, водила в театры. Особенно запомнился первый ее подарок. Он в один день принес мне большую радость и затем сильное огорчение. В 1943 году, вернувшись из эвакуации, мы обнаружили, что многие наши вещи пропали. Пропала и моя любимая кукла с закрывающимися глазами, подарок моего отца еще до войны. Мне было тогда шесть лет, все два года нашего пребывания в Алма-Ате я вспоминала эту куклу и мечтала, что вернувшись в Москву смогу постоянно с ней играть. Поэтому огорчение было слишком сильным.

Когда Светлана об этом узнала, она подарила мне свою куклу, с которой играла еще в конце двадцатых годов. Ее кукла тоже была с фарфоровым личиком и с закрывающимися глазами, как и пропавшая моя. Как я была счастлива, как обцеловала Светлану! Конечно, мне захотелось тут же показать подарок подружкам с нашего двора, ведь ни у кого из них не было такой красивой куклы. Я выскочила во двор и тут же, налетев на какой-то камень, упала. Кукла вылетела из моих рук, и ее красивая фарфоровая головка разлетелась на множество осколков. Мое тогдашнее горе описать невозможно. Я ведь даже одного часа не поиграла с этой чудесной куклой.

Удивительно, но это была моя последняя кукла. Больше я в куклы никогда не играла.

Двух других бабушкиных братьев, Мотю и Митю Михелей, я в детстве никогда не видела. О брате Мите и его семье я кое-что слышала. Знала, например, что его жену звали Рахиль, что у него было две дочери, Люба и Туся. Слышала, что Люба – красивая женщина, и что когда-то за ней ухаживал известный артист МХАТа Михаил Яншин. Знала, что у обеих сестер есть дети, то есть мои троюродные братья и сестры. Но ни разу никто из Митиной семьи не приезжал к нам в гости, и ни разу не ездили к ним мы. Я неоднократно спрашивала у бабушки, почему так случилось, ведь со всеми ее сестрами и с братом Яшей наша семья дружила. Внятного объяснения я так и не получила. И бабушка, и мама говорили, что Митина семья богатая, и им с нами неинтересно. Я этого не понимала и собственно истинной причины этого не знаю и до сих пор.

И только однажды, в 1955 году, я увидела дядю Митю. Я тогда уже была студенткой, и как-то раз тетя Ася предложила мне пойти с ней в магазин женского платья «Светлана» на Кузнецком мосту. Она рассказала мне, что бабушкин брат Митя работает каким-то начальником в этом магазине, и он обещал ей помочь купить котиковую шубу. Я тогда очень удивилась: оказывается, и с этим братом бабушки были какие-то отношения в нашей семье. О том, чтобы в свободной продаже появились тогда котиковые шубы, не могло ведь быть и речи.
Пришли в магазин, я познакомилась с дядей Митей. Тетя Ася купила шубу, и вдруг дядя Митя, посмотрев на меня, попросил нас обождать и принес в примерочную два платья моего размера производства ГДР. Я была просто счастлива, представляя как приду назавтра в институт на лекции в импортном платье.

Во время нашего визита к дяде Мите подошел какой-то юноша, поговорил с ним и ушел. «Это мой сын, – сказал нам дядя. – Вы понимаете, не от Рахили, конечно». У дяди Мити оказался внебрачный сын! Я была потрясена.

Больше я дядю Митю никогда не видела.

А дома я узнала от бабушки удивительные вещи о ее братьях. Оказалось, что во времена НЭПа они все, да и мой дедушка Илья Синельников, имели свой бизнес. Как я поняла тогда, три брата Михеля, Яков, Мотя и Митя, владели магазином женской одежды и домом моделей на Кузнецком мосту. В конце двадцатых годов прошлого века, когда НЭП закончился, государство у них собственность отняло, а Якова и Матвея арестовали. Младшему брату Мите удалось спастись, потому что братья оформили его продавцом. Я, конечно, подробностей не знаю, но Якова вскоре освободили из-под ареста, а Матвей был направлен на строительство Беломоро-Балтийского канала.

В середине пятидесятых годов, уже после смерти Сталина, Матвей был реабилитирован и вернулся в Москву. Тогда-то я и встретила его впервые. Бабушка рассказывала о нем как о красивом, интересном мужчине, а я увидела больного измученного старика.

Мне всегда хотелось узнать побольше о жизни бабушкиных братьев в начале ХХ века. Я часто думаю, что название магазина «Светлана» на Кузнецком мосту не случайно. Или магазин назвали в честь дочки дяди Яши, или дочку свою он назвал как свой магазин... Кто знает?

Сегодня никого из этих людей нет. Жаль, что я так мало о них знаю!