Четвертый цикл

В тот вечер я шел от железнодорожной станции по направлению к центральной улице города. Странно, я ее совсем не помнил. Может, только мостовые, выложенные серым камнем, едва мерцающие фонари в пелене тумана, дождь, бесконечный дождь. Там, где я был все это время, дождя не было. Такое положение вещей не радовало. Я с трудом переносил тепло, даже при виде серого облачка  поднимал вверх лицо и ждал, что прохладные капли зальют бесконечную желтую пустыню.
Сумерки наступили раньше обычного. Нельзя было различить вечернюю полутьму от тумана. Блеклым пятном просвечивал сквозь туманную мглу мрачный задымленный закат - казалось, что на серой промокашке выступили капельки солнечных лучей. Я не узнавал ничего, словно блуждая по лабиринтам собственной памяти. Как давно я здесь не был…
Сегодня  я снова изменил цвет неба. После ветренного дня оно становилось светлым, словно смывало чешую. И даже пахло от него непонятной сладостью. И все как-то менялось. Люди с довольными лицами проходили мимо, они не знали причину необъяснимой радости. Теперь же я понял,что изначально наши усилия увенчаны невыносимым фактом разочарования. С окон доносился запах крепкого кофе и карамели, это место  манило, словно  ночное море, похожее на огромного зверя, теплое, зовущее, пульсирующее кровью.
- Ты опоздал, - твой глухой голос из того смутного коридора все еще звучал в моей голове и  казался точкой по ручью настороженного слуха в ночном городе.
- Ты прощаешь меня ?
- Как всегда.
В темном освещении кафе мы сидели друг напротив друга. Через просветы в решетчатом окне прозрачным шелком падал лунный свет. Помещение утонуло в сумраке, отчего казалось, что спираль в электролампе накалилась еще ярче.
- Когда ты приехал ?
- Полчаса назад,
- И сразу позвонил ?
- Да
- Странно все, - твой взгляд был направлен в распахнутое темное окно, за которым была стена, скрытая мраком, а за стеной царила непроглядная ночь, наполненная небом и воздухом, - У тебя простуженный голос, - говоришь ты и бросаешь лед в водку, словно индейцы в горные озера сотни украшений.
- Как раз тут можно взять  кофе с перцем
- Разве такое бывает?
- Конечно, еще и с белым.
- Чудеса, как летит время.
- Когда мы здесь были?
- Больше трех лет назад.
- Ты все помнишь, я помню только кофе с перцем.
-  Время имеет значение. Это то, что нельзя изменить, разве что в другом, каком-то иллюзорном мире. А ты все меняешь этот мир, я вот думала, зачем. Ведь, по сути, ничего не меняется. Все люди плетут паутину, в которой  уютно и тепло. А с твоими возможностями вообще нельзя нигде появляться. Тебе самому бывает страшно ?
- Нет, - говорю я. Может, я сказал что-то другое,  мы делаем это постоянно, подрезая углы любой определенной и неопределенной вещи. Можно просто молчать о главном. Все остальное – лишь часть переговоров. Труднее всего – врать о том, что  ничего не меняется, - Когда страшно, только привычка помогает идти дальше, как ни в чем не бывало. Когда умеешь ходить, не прикасаясь ногами к земле, трудно научиться стоять на ней.
- Как там Младший ?
- Он радостный в последнее время, и без причины. Иногда, ему кажется, что он в пустыне. И может, окажется, что он все-таки прав.
- Передавай от меня привет.
- Передам.
Я встал, взял свой полупустой рюкзак.
- Все, что я могу сделать для тебя, это молчать, - сказал я
- Молчать ?
-Да, не просить пойти со мной.
- Ты же просишь
Она взяла его руки в свои и крепко сжала.
- Я не могу, понимаешь
Я чувствовал твое сомнение,  но в считанные минуты оно таяло в моих ладонях, и я вдруг почувствовал себя сытым и довольным, почти успокоившимся – впрочем, всегда ненадолго. Все, что я мог, – исчезнуть за миг до того, как противник нанесет решающий удар.  И это почти всегда случалось само собой, помимо моей воли, прежде чем он успевал сообразить, что происходит. Краденая сила, вероятно, дорожила возможностью оставаться в полюбившемся ей сосуде, иного разумного объяснения всем этим чудесным спасениям нет. Но все это были дешевые фокусы, как и раскрашивание облаков.
Ты поцеловала меня в щеку и ушла. Ты хотела все забыть. Я знал, что тебя тронуло мое непередаваемое одиночество. Ты впервые увидела все мое существо как бы изнутри. Может быть, это открытие произошло благодаря сумеркам, или на тебя подействовал шорох ветра, или то, как я держал этот ветер  в руках? Или  я впервые был таким.
В городе было тихо, только слышен рокот машин вдалеке, и вот только уже небо другое, темнеет, становится цвета переспелых слив, оно трескается, опадая кусками, становится темно-синим куполом с огромными, переливающимися, близко приближенными к глазам звездами. Я слежу за ним, глядя долгое время в одну точку. Оно, темнея, синело, местами приобретало чернильную глубину, пенясь пропитанными чернотой облаками. Люди проходили с обыкновенным выражением лица, значит, они не догадываются о непонятной синеве, они не думают о тишине в вихре городской жизни, они не хотят  вечно ехать в тишине между дорогами и мертвыми горами, чтобы не забыть, что висишь на тонкой ниточке, в непоправимом одиночестве, в пустоте вновь повторяющихся событий, вечно ехать  по синеющим листьям всю свою жизнь, проходя четыре цикла
Я снова шел в сторону вокзала. В поисках выхода, то есть способа обрести спокойствие, я пытался собрать воедино обрывки усвоенной когда-то информации.
Народ толпился между этажами. Я шел вверх по лестнице на последний этаж, где террасу уже окутал поздний мрак. Я только мельком взглянул на происходящее внизу с широкого парапета. Лабиринты домов уходили вдаль. Люди на заднем плане были озарены странным мерцанием.
В последнее мгновение я понял, что войдя в жизнь мы в одиночку прокладываем себе дорогу по этим четырем циклам. Внезапный холод вдруг добавил мне храбрости. И я шагнул с парапета с таким спокойствием, с каким делали это до меня все боги.
Ночную темень пронзал дождь
17-04-2011