Катя и Глеб

Кате было четырнадцать лет, когда в её жизни впервые появился Глеб, однокурсник брата.
И этот человек перевернул все её представления об окружающем, о простых истинах, о добре и зле.
 
Сказать, что Катя влюбилась без памяти – значит, ничего не сказать.
Она перестала ощущать себя, как живое существо.
Ей стало казаться, что она просто часть Глеба,
к примеру третья его рука, или нога, или его чёрный, пронизывающий глаз.

Внешне Глеб был некрасив – среднего роста, чуть полноватый, с неестественно всклокоченными волосами и каким-то виноватым и потерянным взглядом. Но это впечатление от его обыкновенности и даже неприкаянности исчезало,
как только Глеб начинал читать стихи.
Его глубокий, сочный голос, казалось, заполнял собой всё окружающее пространство.
Катя чувствовала, что от этого голоса нет спасения.
Хоть беги на край света – он догонит, достанет, схватит за горло, лишит сил и дыхания.
И она смирялась, лишаясь своей телесной оболочки и полностью растворяясь в этом человеке,
не обращавшем на неё никакого внимания.

Глеб, как выражался Катин брат Володя, подавал большие надежды.
Он был из вундеркиндов, из тех нечаянных гениев, которые иногда случаются на земле, проносятся метеорами,
опалив многих и никого не согрев. Катя этого не знала.
Но при мысли о Глебе ей становилось сладко и страшно.

Глеб приходил вместе с Володей, оставался на час-другой, всегда сидел молча, в беседах участия не принимал и,
самое странное – сидя рядом, всегда казался отсутствующим и необязательным в этой обстановке.
Но вот его просили прочесть стихи.
Глеб вставал, он всегда читал стихи только стоя, несколько минут переминался с ноги на ногу,
оглядывал комнату, людей, в глазах загорались огоньки узнавания.
Он как бы возвращался в действительность из небытия или из того мира, где обитают избранные,
никому непонятные, неземные существа.

Потом он начинал что-то отрывисто лепетать, будто бы приспосабливался к суетному миру.
Но постепенно голос Глеба обретал уверенность, красоту и силу.
Этот голос налетал на Катю такой лавиной, что она иногда в страхе затыкала уши, срывалась с места
и убегала в свою спальню. Там, упав на кровать, она долго и обречённо плакала.

Что это было? Любовь? Нет, наверно, нечто большее.
Это был сладкий ужас перед неизвестным и неизбежным.

Потом Глеб исчез.
Долго Катя не решаясь проявить интерес к однокурснику брата публично,
всё же однажды она набралась смелости и спросила как бы мимоходом:
- А где же наш поэт? Что-то давно он не появляется.
Ответ Володи был неожиданным и хлестнул Катю, как удар кнута.
- Посадили нашего гения, – насмешливо произнёс Володя, – в тюрьму посадили на пару годков.
Доигрался, голубчик! Слишком много мнил о себе.
- Мне он всегда казался неприятным, – вмешалась в разговор мать, – такой заносчивый, такой самовлюблённый!
- Да, гордыня его обуяла, – согласился с мнением жены отец.
И спросил:
- А, собственно, что он натворил?
- Разве у этих гениев поймёшь? – нехотя ответил Володя. – Наверно, посчитал себя выше закона, выше власти.
Писал недозволенное. Пусть посидит среди уголовников, ему на пользу пойдёт.
- И всё же жаль его, – опять вмешалась в разговор мать, – такой молодой – жить бы и жить!
- Сорную траву… – многозначительно произнёс отец.
И все замолчали.

Катя сидела ни жива, ни мертва.
Внутри у неё всё захолодело. Окружающее казалось нереальным, призрачным.
Всю ночь ей не спалось.
Она не понимала, думает ли она о чём-либо или бредит.

Утром вышла из своей комнаты бледная, но решительная.
Сосредоточенно оделась и вышла на улицу.
Торопливо, но как-то деревянно, будто сомнамбула, ничего вокруг не замечая, пересекла несколько улиц
и оказалась у здания городской милиции.
- Ты к кому, девочка? – спросил дежурный у входа.
- К самому главному, – ответила Катя.
- Ишь ты, – сказал дежурный, – а главного нет, он в отъезде.
Может, мне расскажешь, в чём дело?
- Глеба посадили, – заплакала Катя, – а его ведь нельзя сажать.
Он необыкновенный. И к жизни совсем неприспособленный.

Дежурный положил руку ей на плечо и, стараясь произносить слова как можно мягче,
стал ей внушать, что зря никого не сажают.
Если человека изолировали от общества, значит, есть в этом глубокий смысл.
- Успокойся, – закончил свою тираду дежурный, – посидит и выйдет.
А ты себя побереги. У тебя вся жизнь впереди.
- Ничего вы не понимаете! – закричала Катя и закрыла лицо руками. – Разве это жизнь? Это же сплошной жестокий обман.
Это же всё ненастоящее. И вы ненастоящий! И я! Он один только был таким, как нужно!
Катя выбежала на улицу. Ей было душно и не хватало воздуха.

А за сотни километров от её непоправимого горя уголовники избивали Глеба.
Избивали просто так, ради развлечения.
И никто не мог видеть, что с каждым ударом впечатывались в стену строки стихотворения,
которому впоследствии суждено было стать бессмертным.

                Р.Маргулис