После шестидесяти...

 
ПОСЛЕ ШЕСТИДЕСЯТИ…

Скорее по привычке, чем по желанию, Петр Акимович – мужчина среднего роста, на вид ничем, кроме, пожалуй, проницательного взгляда карих глаз, не примечательный, – такой, каких можно много встретить в народе, после некоторого раздумья решил, несмотря на пасмурную погоду, не делать исключения и пойти на утреннюю прогулку по берегу озера. Поверхность его еще не освободилась от ледяного панциря, как бы чувствующего свою слабость и неизбежно приближающуюся кончину. Действительно, белоснежный покров озера под воздействием апрельских лучей солнца стал приобретать местами серый неприглядный оттенок, медленно расползающийся по всей поверхности. Путь шел через прибрежный лесной массив. Петр Акимович шел непривычной для него неспешной походкой задумчивого человека по узкой неровной тропе, вьющейся между стволами сосен и берёз.
Корни сосен, как щупальцы осьминога, вцепились в почву, собирая оттуда необходимую влагу. Проходя этими местами несколько лет тому назад вдоль обрывистого берега, где так же, как и сейчас, обнаженные корни сосен свисали над водой, и Пётр Акимович вспомнил написанные им тогда строки:

Ночью и в знойный день
Омывают волны приятной прохладой
Корни прибрежных сосен,
Увлекая за собой, как дань, живительную почву.
Ветер что-то шепчет
Обнаженным корням и этим сушит их,
Они крепко держатся за берег,
Тянутся к опасности, наслаждаясь
Солнцем, ветром и влагой.

Как ни парадоксально, все ожидаемые события застают человека врасплох. Внутренне он оказался неготовым к так называемому заслуженному отдыху. Подобно организму спортсмена, достигшего финишной ленточки, продолжавшему вырабатывать уже не нужную энергию, Петр Акимович не прекращал размышлять над решением типичных для прежней работы задач. На работе он был как бы штатным заядлым изобретателем, умельцем, имел не одну сотню рацпредложений и патентов на изобретения в области приборостроения – механики и электромеханики, и не скупился делиться оригинальными мыслями и неожиданными решениями практических задач.
Первое время Петр Акимович испытывал чувство вины за вынужденную праздность. Чтобы освободиться от этого навязчивого чувства, он стал последовательно вспоминать год за годом прошлую свою жизнь, видя в этом своеобразную занятость. Ранее у него не было свободного времени и такой потребности, всё было ясно в прошлом и будущем своей жизни и жизни страны, которую он любил,  в которой он родился и вырос. 
Те противоречия в экономической и социальной жизни, которые он видел,  были движущей силой и, по его мнению, легко разрешались, в отличие от настоящих. Эти противоречия, не находя благоприятного разрешения, стали тормозом развития. Пётр Акимович вспомнил слова из стихов Маяковского: «…как дует при капитализме…». «Государственная собственность повсеместно тает, спешно переходя необратимо в частную собственность; паруса очередной приватизации наполняются ветром капитализма», – подумал он, перешагивая через канаву, наполненную растаявшей снежной кашицей. 
Пётр Акимович посмотрел на часы;  ни одного встречного. Тишина. Лишь слышались звучные, будто по азбуке Морзе,  перестукивания дятлов, добывавших себе пищу в это голодное для них время.
«Человеку и даже народу свойственно заблуждаться и ошибаться, – с горечью подумал Пётр Акимович, – а исправлять исторические ошибки вряд ли безболезненно возможно».
«Трудно понять, какие силы управляют народом в критических ситуациях?» – неоднократно задавал себе Пётр Акимович вопрос.
Поведение человека, тем более всего его сообщества непредсказуемо и – как считал Пётр Акимович – непознаваемо разумом. 
Он увлекался чтением исторических книг и выискивал первопричины возникновения войн всех времён и народов, надеясь открыть общую закономерность. Он понимал нереальность поиска корректного решения такой задачи, связанной с прогнозом поведения людей, народов, но именно это его увлекало, как несбыточная мечта.
Пётр Акимович помнил рассуждения Толстого в романе «Война и мир» о причинах войн: «фатализм и история неизбежны для объяснений неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем)». Или: «Ничто не причина. Всё это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие».
По мнению Петра Акимовича, в отличие от суждений Льва Николаевича Толстого, все причины войн так или иначе объясняются греховными страстями людей, от которых зависит принятие решений начать войну: гордыня, сребролюбие, блуд, чревоугодие, тщеславие, гнев.

Память человека обостряется в тех областях знаний, которыми он увлечен.  Например, Пётр Акимович помнил, что согласно Евангелию, народ требовал смерти Спасителю: «Пилат снова возвысил голос, желая отпустить Иисуса». «Но весь народ стал кричать: смерть Ему! а отпусти нам Варавву». «Но они кричали: распни, распни Его!». Тот же народ толпами ходил за Иисусом, с интересом и одобрением внимая его проповедям. Пётр Акимович объяснял такое поведение народа изощрённым умением сторонников партии фарисеев манипулировать сознанием народа. Действительно, в Евангелии написано: «Но первосвященники возбудили народ просить, чтобы отпустил им лучше Варавву». 
Или еще. В истории России Пётр Акимович разгадывал драматические события так называемого Смутного времени 1601-1613 гг., и задавался вопросом: почему русский народ позволил совершить торжественный церковный обряд возведения на престол проходимца Лжедмитрия и полячки Марины Мнишек, почему многие города, военачальники-воеводы с легкостью сдавались и присягали самозванцу? 
Многие литературоведы неоднозначно разгадывали смысл ремарки «Народ безмолвствует», вставленной Александром Сергеевичем Пушкиным в конце произведения «Борис Годунов»: сделано это по велению цензуры или сознательно, ведь сцена заканчивается зверским убийством семейства царя Годунова, непосредственным свидетелем которого был народ.               
Задумываясь над подобными вопросами, Пётр Акимович написал однажды стишок-миниатюру:
       Люди думают,
            Будто делают все,
             Что хотят, не видя,
Хоть убей,
                Управляющих ими нитей.

Пётр Акимович остановился, огляделся, увидел вокруг себя лес, озеро как бы в другом свете. Он знал, что окидывать окрестности взглядом лучше из состояния покоя: из окна автомобиля или через окна поезда увиденное не запоминается. Пасмурность не уходила. Ветра почти не было, однако там, в верхних слоях атмосферы, обстановка была другая: облака то прозрачные, то мрачно-плотные, не пропускающие, подобно властной цензуре, солнечные лучи на Землю, двигались по своим, другим законам.
Незаметно для себя Пётр Акимович зашел в места, куда давно не заходил. Тропа вела вверх, на крутой пригорок. Слегка запыхавшись, он решил отдохнуть, присмотрел сваленную ветром берёзу, присел, принял удобную позу. Еще давно, лет двадцать-тридцать тому назад, он, охотник-любитель, хаживал здесь со своей двустволкой, брал наивных рябчиков, слетавших к нему на зов манка. Ныне лес опустел: жители его перебрались в соседние леса на лучший прокорм. «Ностальгия их не мучает, не зовёт в родной лес», – отметил с сожалением Пётр Акимович.
Вдруг до его уха издалека донёсся звонкий собачий лай, потом еще и еще. Звук приближался. «Такое весёлое, задорное звучание, – решил Пётр Акимович, – исходит не от бульдога, не от служебной собаки-овчарки, не от деловой охотничьей сибирской лайки, но и не от щенка. Может быть, дворняга?». Наблюдательный пункт, случайно выбранный Петром Акимовичем, позволял обозревать округу и оставаться незамеченным.

Она (кто? – верна ли догадка?) выбежала из-за поворота тропы, высоко подпрыгивая, издавая жизнерадостные всхлипывания, играючи ухватила зубами какую-то ветку, покрутила её, легла на живот, прижавшись всем туловищем к земле, перебирая передними лапами, небрежно бросила добычу в сторону, тявкнула несколько раз и стремглав бросилась в сторону, исчезая из вида. 
Столь занятное зрелище оборвало все мысли, занимавшие Петра Акимовича, странным образом улетучилось плохое настроение, с которым он проснулся утром.
«Не один же я в лесу», – отметил Пётр Акимович, осматривая со своего наблюдательного пункта все стороны, ожидая увидеть хозяина четвероногого героя, отвлекшего его от невесёлых мыслей. И точно, из-за того же поворота легко выбежал человек, в спортивной форме, в свитере  бежевого цвета, брюках с синими лампасами и голубой шапочке с кисточкой, развевающейся в такт бега.
Это была девушка, совсем юная, заметил Пётр Акимович. В первое мгновение он хотел выдать своё присутствие каким-либо приветствием, но почему-то промолчал, а через минуту счел уже неудобным быть замеченным. Расстояние до объекта наблюдения составляло не более пятнадцати метров, поэтому можно было рассмотреть удивительную стройность и гибкость фигуры, не лишенной женственности, однако в полной мере еще не сформировавшейся. Вязаная шапочка, плотно облегающая голову, не могла скрыть и усмирить непослушные каштановые пряди волос на висках и плечах.
Известно, что наблюдение за поведением человека, убеждённого, что его никто не видит, позволяет узнать его истинную суть; во всех других случаях человек – актёр на сцене, играющий заученную роль, в зависимости от содержания пьесы и зрителей.
Вероятно, чувствуя посторонний взгляд, девушка остановилась, осмотрелась и на мгновение взглянула в сторону Петра Акимовича, но, не обнаружив его присутствия, отвернулась, будто продолжая кого-то искать. Он в испуге, как уличенный в какой-то недозволенности, прижался к берёзе, но, убедившись в своей скрытости, успокоился, находясь под впечатлением тревожного, горячего, открытого, девственного взгляда незнакомки. Этот взгляд Пётр Акимович оценил как непреднамеренный выстрел на поражение. Он не мог оторваться от этого взгляда, от увиденной красоты, неизвестно чем порождённой: или общей гармонией черт её облика, или естественной женственностью, еще не проявившейся в полной мере. Его поразила «эта полумера», как не распустившийся еще бутон, готовый вот-вот раскрыться всем своим внутренним очарованием.
Пётр Акимович вспомнил, что недавно, будучи на выставке местных  художников, услышал, как одна дама, рассуждая о женственности, утверждала: «…женственность может оценить лишь мужчина и вообще понятие женственности не абстрактное, абсолютное, а связано с интимными отношениями между женщиной и мужчиной». Он осмелился тогда возразить: «Я не согласен с вашим мнением, мадам; женственность – объективное понятие, как дар природы, и может быть достойно оценено любым другим человеком, включая, конечно, и женщину».    
 «И, напротив, – продолжал размышлять Пётр Акимович, – отсутствие женственности, наблюдаемое в так называемых совремённых top-моделях, «ходячих вешалках», видно каждому непосвященному, мало-мальски имеющему чувство прекрасного».
Впечатление от взгляда девушки, не выходившее из головы Петра Акимовича, напомнил ему известную в академических кругах историю об одном открытии академика Казначеева в начале 70-х годов и официально зарегистрированном в начале 80-х годов патентом №122 о «дистанционном взаимодействии клеток». По его мнению, суть живого вещества может состоять в виде поля. Конечно, это сильно отличается от формулировки, данной Энгельсом: «Жизнь есть способ существования белковых тел».
В  2009 году в книге «Ученые с большой дороги» руководитель комиссии по борьбе с лженаукой при Российской Академии наук – другой академик, Кругляков, сказал по поводу открытия Казначеева: «Всё это чепуха!», «Мошенничество!». Пётр Акимович разделял мнение Казначеева, а не Круглякова о возможности информационного энергообмена фотонами между биосистемами на любом расстоянии.
Как доказательство этого Пётр Акимович чувствовал некое взаимодействие с девушкой, стоящей вблизи него: её поисковая биосистема тоже чувствовала его присутствие, она как бы вопрошала: «Вот я, где ты?»
 Напряженную тишину прервал звонкий лай появившейся в поле зрения Петра Акимовича собаки. «Жюли, ко мне!» – воскликнула девушка, изящно касаясь правой ладонью бедра. Голос это показался Петру Акимовичу необыкновенно чистым и музыкальным. При виде своей хозяйки, собачка опрометью бросилась ей навстречу и, с разбега прыгнув, прильнула всем своим тельцем к груди девушки. Зрелище было похоже на страстное объяснение двух любящих существ. Щеки, лоб, шея, губы девушки были облизаны в каком-то порыве чувств. Она тоже, прижимая к себе свою любимицу, гладила ее спинку, при этом что-то шепча ей на ухо.
Пётр Акимович, чувствуя странную неловкость, как-то сжался, чтобы не выдать своего тайного присутствия.   

Оставшись в одиночестве, он не сразу покинул своё сокровенное убежище. Выждав некоторое время, встал, расправил затекшие от долгого сидения суставы, двинулся обратно лесом вдоль озера. По дороге он много думал о смелой гипотезе, высказанной академиком Казначеевым, о дистанционном взаимодействии биологических систем, о бедности словесного общения людей и о многом другом. Он чувствовал внутреннее удовлетворение, будто сделал какое-то открытие. Споря с самим собой, Пётр Акимович признавал приоритет чувств над разумом. Более того, полагал, что разум угнетает чувство. Разум, чтобы воздействовать на чувства, обращается за помощью к посредникам – словам, которые могут, в свою очередь, генерировать чувства. Казначеев открыл прямой путь от чувств одного человека к чувствам другого, минуя участие разума. «Жизнь, по Казначееву, – размышлял Пётр Акимович, – может иметь не только форму существования белковых тел, но и проявляться в виде поля, информационного потока невидимых лучей». Ему пришла в голову необычная, парадоксальная мысль: «Совместимость людей имеет резонансную природу, более того, правомерна волновая теория любви». 

«Разум … разум, с помощью разума человек, – как учили его в школе, институте, – может всё. Но так ли это? – размышлял Пётр Акимович. – По отношению к неживой природе, возможности познания у разума не ограничены, с помощью знаний можно составить математическую модель любого физического процесса, которая  уточняется и уточняется, – это ясно, требуется лишь время. Остановить этот процесс создания новых и новых бездушных чудовищ¬-машин, превращающих человека в раба, бессмысленный придаток, – невозможно». И в этом, показалось Петру Акимовичу, состоит трагедия будущего человечества. Его осенило: «Так это же апокалипсис! Человечество ожидает возмездие, апокалипсис – библейское пророчество, изложенное в откровении Апостола Иоанна Богослова! Повинен в этом разум, создавший и продолжающий создавать новые и новые средства убийства жителей планеты и самой природы, выполняющий роль дьявола, мирового зла». Он был увлечен своими мыслями: «Однако один разум без участия, контроля со стороны морали может наломать дров. Противодействующей злу силой является чувство, любовь. Человечество переживает время драматической схватки не на жизнь, а на смерть – добра и зла. Исход борьбы зависит от самого человечества, ибо система может разрушиться только от процессов, происходящих внутри системы, ибо человек наделён Богом правом выбора. Такая точка зрения охраняет человека от уныния, являющегося тоже смертным грехом». Так думал Пётр Акимович, продолжая уверенно шагать размеренным шагом по влажной, еще не высохшей земле.

Пётр Акимович прислушивался к тишине леса. Он вдруг услышал знакомый звук; и, посмотрев внимательно в сторону, откуда слышался нежный писк, увидел прижавшийся к крупной сосновой ветке серый живой комочек. Это был рябчик. «Безобидное творенье Божие, какими судьбами ты сюда попал?» – задал Пётр Акимович мысленно вопрос, осторожно ступая, чтобы шумом не потревожить покоя законного лесного жильца.
Вот опять послышались звуки, производимые неутомимыми дятлами, чувствующими себя хозяевами леса. Стволы сосен, покрытые в приземной части огрубевшей тёмной корой, к верху обретали желто-янтарные оттенки, создавая приятное для  глаз освещение.
 Посмотрев на озеро, Пётр Акимович увидел темную кромку противоположного берега, что вместе с небесным куполом, по которому двигались, будто по разумным траекториям, облака, создавало ощущение объёмности бесконечного пространства. Поверхность озера местами покрылась разводами живописной формы – это растаявший верхний слой льда сверкал в солнечных бликах. Пётр Акимович возвращался домой с чувством приятного душевного обновления.