B-52

Мы ничего не знаем о жизни, ровным счетом ничего, люди просто выбирают телевизор, книги для слабоумных или умные книги - один хрен, из них ты выкапываешь подтверждение своим мыслям, и учишься опровергать то, что в твоих книгах не написано. За этим барахтаньем тебя застает ночь, болезнь, безумие и смерть, и ты падаешь замертво с глупой улыбкой на лице, потому что ни в одной книге тебя не учат, что значит заплакать, обосраться и не ждать от жизни никаких радостей и подарков. Можно прикрыться коллективными истинами, нонконформизмом, низким уровнем холестерина или отказом от социальных обязательств, главное, чтобы ничто не нарушало твоей герметичности.
Они смотрели на меня с явной скукой и начинавшим уже разгораться раздражением. Я портил им вечер, причем портил его очень громко и необоснованно, потому что собеседник умен и интересен лишь до тех пор, пока он не пытается нарушить твой привычный ход мыслей, дальше начинается ненависть и безумие. А я не мог остановиться, сначала выпил больше ожидаемого, потом зацепился за незначительную деталь, все больше распаляясь от их непроходимости, а потом уже не мог перестать, меня гнал вперед страх, за столом нарастало напряжение, временами казалось, что сейчас мне перережут глотку, заставят стоять на голове без рук, отрубят пальцы и будут помешивать ими лед в своих стаканах, поэтому я не мог замолчать и все быстрее вгонял ножи в их надежду на веселый, бездумный, паршивый комочек субботнего вечера.
А ведь все начиналось почти что безобидно, звонок Дэна, хэй, как дела, сегодня мы пьем в "Тоннеле", присоединяйся - какого черта, подумал я, почему бы и нет, мне осточертело лежать, уткнувшись лицом в подушку, я две недели выходил из дома только за сигаретами и кое-какой едой, устал, устал. Надо было встряхнуться, освежить воспоминание о том, что это за роскошь - барахтаться в мутной воде человеческого общения. К тому же, Дэн сказал, что там будет Лина, я с ней когда-то встречался, мне было интересно, с кем она сейчас, кто засаживает этой шлюхе, я всех бывших называю шлюхами. Они все были частью моей жизни, а потом из нее ушли, самое противное - они были частью меня, а потом оторвались, но продолжают функционироватьь, продолжают кому-то давать и отсасывать, какая мерзость, лучше бы кто-то из двоих умирал в конце отрошений. Я совсем не против взять эту роль на себя, это честно: отношения должны заканчиваться смертью, потому что невозможно, невозможно вынести это безумие, когда кусок твоей души и пролитой спермы разгуливает по одному городу с тобой и дышит тем же воздухом. Короче, надо было двигать, выпить со всеми этими ребятами, посмотреть, во что превращается жизнь, пока ты лежишь один в квартире, голый, скрюченный и раздавленный в пустой кровати. Я оделся и выплыл из двери подъезда, как космонавт, наверное, выходит в открытый космос: медленно, плавно и очень отчаянно. Перед глазами у меня всегда горела табличка: "Осторожно! Снаружи вы бредете в кровавом тумане".
Кое-как я продрался через безумие вечерних улиц, через людские скопления и очереди, через необходимость платить за свое существование и сглатывать рвоту при виде синих курток, через искуственный снег, давно померкшие звезды и засраное фонарями небо, и около одиннадцати вечера я вошел в "Тоннель". Помещение было душное, тесное, полутемное - нонконформизм, приносивший отличные деньги, здесь отвисали те, кому было западло шататься по гламурным барам, здесь они чувствовали себя настоящими Холденами Колфилдам, поэтому совсем не было времени задуматься об отсутствии разницы между тратой денег в "Тоннеле" и, допустим, в "Strawberry bar", все одно и то же, выбери свой бар, выбери свою марку сигарет, отключи мозги и наслаждайся жизнью.
Я огляделся в поисках стола, за которым сидели мои знакомые. На секунду загорелась надежда, что никто не пришел и мне не надо будет выслушивать всю эту пургу, не надо будет снова унижаться, поддерживая разговор и не пуская на лицо звериный оскал, но нет, вот они, уже машут мне, что-то кричат, Господи, дай мне терпения и сил, и прости меня, я снова ввязался в эту недоразвитую парашу. Я подошел к столу, сел, достал свои сигареты. Кое-кого за столом я не знал, меня представили, я ответил на приветствия, поздоровался с Линой, она была по-прежнему красива, еще здесь сидел Костя, он всегда искал случая потусоваться со мной, потому что он писал стихи, а немного подрубался по этим вещам, но не испытывал никакого желания обсуждать с ним его творчество на стихи.ру, от всех этих разговоров веет тщеславием и одиночеством, а мне не нравится это сочетание.
Я заказал себе виски, у всех остальных было что-то уже налито, и закурил в ожидании своей порции фасованного безумия.
- Как дела, старик? - спросил Дэн.
- Да ничего, вот только мой хомячок позавчера умер от рака легких.
- У хомячков не бывает рака легких. И вообще никакого рака у них не бывает.
- Ну, значит, это был не хомячок, я не очень-то силен в этих тварях.
Мне принесли мой стакан, я сделал глоток и посмотрел на Лину. В ее глазах я отчетливо увидел, что срала она мне на голову со всеми моими прошлогодними страданиями, и что, скорее всего, у нее кто-то сейчас есть, но я все равнл решил заговорить с ней.
- Эй, Лина, ты не забыла своего красивого храброго моряка?
- Отвали, козел, - она засмеялась, - уже почти полночь, тебе пора на свой корабль.
- Да какая разница, сейчас вся вода замерзла, никто никуда не плывет. Ты по-прежнему на дизайнерском?
- Да, мне предложили хороший проект недавно.
- Рад за тебя.
Хотелось спросить про ее парня, но я в последний момент остановился - как-то неловко, кругом люди, да и нет смысла, к чему ворошить все это. Мне стало не по себе. А может,  ее трахает Дэн? По крайней мере, один раз? Нет, все это ни к чему, остановись. Я почувствовал, как меня мало-помалу начинает нести, все эти бессмысленные разговоры и рожи вокруг впивались в меня острыми иглами.
Я глотнул еще. Не важно. Просто пройди этот путь до конца, попытайся не наделать глупостей, как можно меньше движений. Мне этого хотелось. С другой стороны, я все-таки приехал в этот бар, сижу и пью с этими ребятами, и ощущаю, что после второго стакана мою решимость не ввязываться в какую-нибудь чепуху напрочь смоет с души.
На следующий круг мы с Дэном заказали еще виски, Костя пил текилу, потому что недавно посмотрел "Достучаться до небес", а три или четыре девушки, которые сидели за нашим столом, как сговорившись, заказали себе B-52.
- Дамы, а вам знакома история названия этого коктейля?
- Нет, но я знаю несколько историй, которые случались после него, - хихикнула незнакомая мне брюнетка.
- Да нет же, я серьезно. Это действительно интересно. К тому же, я хорошо рассказываю такие истории, скажи им, Дэн.
- Это правда. Ну, разве что кроме тех случаев, когда ты сильно переберешь, как в тот раз, когда...
- Эй, эй, это не относится к делу, старик. Не начинай. Так вот, о чем это я, вобщем, B-52 - это такой бомбардировщик, огромный, тяжеленный и очень опасный.
- Да, мне от него хорошо ударяет в голову, - сказала Лина и улыбнулась.
- Нет, подождите, это ведь только начало. Вы же знаете, что такое Хиросима?
- Ну, там вроде как бомбу сбросили, куча народу погибло.
- Да, точно. Так вот, эти атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки несли эти самые B-52. Представьте себе - вторая мировая идет уже седьмой год, все на взводе, все ожидают торжества или осуществления всех ночных кошмаров, политики врут, солдаты гибнут, всех все затрахало. И вот большие чуваки из правительства дают приказ взлететь двум мощнейшим на тот момент бомбардировщикам и расхуячить не имеющие никакого стратегического значения населенные пункты уже практически сдавшейся, капитулирующей Японии.
- Эй, старик, может, хватит, а?
- Подожди, я еще не все сказал. И вот, эти два пилота летят через океан, наспидованные по самые уши, все летчики тогда работали на амфетаминах, они жрали его горстями, потому что нельзя спать, у тебя есть только приборная доска, океан под тобой и ****ая красная кнопка, которая отпустит на свободу двадцать килотонн тротилового эквивалента, нужно не сойти с ума от одиночества в небе, фен отгоняет эти мысли на время, и вот они своими ускоренным глазами видят рассвет и девять километров до земли, и они несутся к той точке, в которой им нужно будет нажать свою кнопку, скинуть бомбу и похоронить целый город, отравить его на много лет, что они думали в этот момент? Мне это интереснее всего: что крутилось в их разогнанном мозгу, когда они нажимали кнопку? Похоже на оргазм, скидываешь все свои двадцать килотонн отчаяния, одиночества и безумия, хоронишь что-то в другом человеке на много лет, твоя радиация еще долго будет отравлять его, а ты пролетаешь дальше, потому что нажать кнопку - это один момент, а потом ты не можешь остановиться и летишь вперед, и вот что страшнее - после того, как ты скинул свою бомбу, тебе нужно возвращаться домой, на базу, засыпать все равно придется в одиночестве, скорость отпустит, и тебе в голову полезут все мертвые дети, которые лежат в руинах твоей Хиросимы, ты увидишь каждое лицо, ты будешь считать их, но не уснешь от этого, Пол Тиббетс и Чарльз Суини, это пилоты тех самолетов, я думаю, они оба покончили жизнь самоубийством. После такого не выживают.
Я был им противен. Испортил вечер. Нагадил каждому из них. Когда я наконец заткнулся, я стал противен сам себе, прежде всего, я чувствовал, как я был жалок, это было слишком пошло, к тому же, я с отвращением вспомнил, что бомбы на Хиросиму и Нагасаки сбрасывали бомбардировщики модеди B-29, и этот коктейль не имеет к ним никакого отношения, вообще ничего не имеет отношения ко всему этому отчаянию и одиночеству. Мне было мерзко, тошнило со всех сторон. Я кое-как поднялся со своего места, меня никто не окликнул и вообще никто не посмотрел на меня, я вышел из бара, споткнулся на ступеньках, упал лицом в снег, меня начало тошнить, пока я лежал. Я опять сорвался, меня это все доконало, пора было вернуться домой, запереться внутри и никогда больше не разговаривать с людьми о бомбардировщиках и вариациях красной кнопки.