Меч триединства. Глава15

                15.БИТВА ЗА БИГХАРБОР. ЗОВ КРОВИ.
Первые камни, пущенные даркелийскими орудиями в город-гавань, быстро наделали в нём шуму, развалив пару-другую жилых домов и проделав солидных размеров дыру в стене Библиотеки. Бигхарбор тут же превратился в муравейник, который мальчишка-озорник разворотил прутиком – по улицам, горланя что-то вроде «К оружию!», заметались мужчины, заковывая себя, иногда прямо поверх голого торса, в кирасу – уж что-что, а этот атрибут доспеха должен был иметь при себе каждый маршунгар. И естественно, что Тасхенд, томившийся в камере предварительного заключения, расположенной чуть ли не в сенях бараков морпехов, не мог оного оживления, на улицах воцарившегося, не заметить, тем более что один из снарядов чуть ли не пробил крышу бараков.
-Даркелийцы взяли остров Минкенд! – прогрохотал капитан-бородач, участник их ещё столь недавнего «контакта культур».- Наш гарнизон оттуда выбили, вернулось человек десять, не больше, теперь наши орудия развернули и по нам же молотят!
-И что теперь?- коротко бросил ему один из пробегавших мимо с гоплоном за спиной морпехов.
-А теперь,- выдохнул бородач.- Теперь самое весёлое – Великий приказал отправить один борт на Минкенд, чтобы мы пометили орудия, и поддержка разнесёт их со стены.
-Это несколько проблематично,- заметил грязный, как землекоп морпех, только влетевший в сени-камеры с улицы, но уже успевший разобрать слова про «пометить орудия»,- у нас корректировщика только что камушком накрыло.
Слова эти заставили капитана, до того задорного, словно мальчишка перед игрой в салки, уже предвкушающий то, как будет улепётывать от водящего, помрачнеть – без корректировщика смысла посылать борт нет. Ну надо ведь хоть как-то выходить из ситуации, потому скоро между тремя морпехами завязалась тяжкая дискуссия о том, где бы они могли корректировщиком обзавестись.
-Мужик!- промолвил Тасхенд, которого разговоры маршнугаров явно увлекли, с тем, чтобы переключить внимание капитана на себя, однако безрезультатно, потому второй раз пришлось переключать внимание несколько громче.- МУЖИК!!- чуть ли не рявкнул заключённый, как оказалось, с ощутимым, против прошлого раза, результатом – все три морпеха со своим «Чаво?», слившимся воедино, обернулись к нему.
-Я корректировщиком был,- произнёс Тасхенд, делая особый упор на слово «корректировщиком».
-Смешная шутка,- бросил ему капитан и решительно направился мимо дубовых клетей – камер в сторону бараков, - Спросим у других бортов, может ещё кого найдём.
Этот факт Тасхенда, желавшего выбраться из своего тесного пристанища, ни капли не радовал, потому он решился ударить по последнему слабому месту маршунгар – воинской славе.
-Я в Тинае был!- прокричал Тасхенд вслед ушедшему, было, бородачу, заставив его застыть на месте, словно его вколотили в пол гвоздями.- Я был в Тинайской Мясорубке и должен был в Мёртвые головы за боевые заслуги попасть, но ушёл по собственному желанию.
Видно было, что слова эти бородача зацепили, он стоял теперь в тяжелейшем раздумье – стоит ли брать на борт заключённого? С одной стороны, ему нужен был корректировщик, без которого они на Минкенде сложили бы головы зазря, но с другой, даже если всё пройдёт так, как надо, то после окончания битвы заметут его Вороны, как пить дать заметут. Но противоборство в голове его длилось не долго, поскольку «камушки» всё навязчивее и навязчивее взрывали булыжник, коим мощены были улицы Бигхарбора, перемалывали здания и горожан в крошку.
-Ладно, Мордум тебя подери,- выплюнул он из себя, наконец, скрипя замком камеры Тасхенда.- Звать меня Стоунжаном, и я теперь твой капитан, пойдём, тебя приодеть надо,- и бородач под дробный гул снарядов, разносящих город в клочья, бодро зашагал вглубь бараков.
-Значит так, девочки! - чуть ли не протрубил он, привлекая к себе внимание около сотни маршунгаров от безбородых рядовых до капитанов бортов с густыми черными, рыжими, пепельно-серыми  щетинами.- Наша задача – стаскиваем борт на воду, гребём на Минкенд, помечаем орудия даркелийцев, из которых они столь щедро посыпают Бигхарбор, уплываем назад всё просто?
-Куда проще,- с полной готовностью отозвался один из молодцев в коричневой кожаной безрукавке, надетой поверх плотной кольчуги, с тёмно-синей парчой, перевязанной через левое плечо.
Только теперь, увидев этот доспех, Тасхенд понял, В КАКОМ бараке он находился. Такую броню носили только те самые Мёртвые головы, в которые он должен был попасть.
-Теперь, обезьяны,- прорычал Стоунжан, поймав на лету брошенный ему медный гоплон и заправляя за синюю парчу ножны с палашом, - надо снарядить этого олуха! На сегодня он наш корректировщик огня, без него всем нам конец, а потому, делайте что хотите, но живым мне его до орудий доставить!
Не прошло и секунды с этих слов, а у Тасхенда в руках уже оказалась кираса-кожанка, а затем, после того, как он облачился в неё, туда же попали гоплон, палаш и пояс корректировщика - широкая полоска чёрной кожи с кармашками, в которые заложены были шарики, сделанные из сушённого бараньего желудка, с маршунгарским взрывающимся песком и крошкой цветных камней из Морравии, которые окрашивали пламя шариков в определённый цвет, а по другую сторону продеты были сквозь специальные петли семь стрел с такими же шариками – чтобы наносить метки на расстоянии, к стрелам, что вообще естественно, полагался и лук, который через тетиву крепился за спиной, а следом шёл шлем из цельного куска стали с единственной вырезкой, контуры лица повторявшей. Корректировщик готов.
-Хорош, что тут ещё скажешь,- усмехнулся бородач.- Только любоваться на себя - красавца времени нету, бегом к борту!
Да, Тасхенд помнил, прекрасно помнил маршунгарские борты морской пехоты – коробы из дерева, обитого медью, с отверстиями для вёсел по бокам. Точно такой же, ни капли не изменившийся, он покачивался нынче мерно под хлёсткими ударами разверзшегося из самого сердца свинцовой пелены, затянувшей всё вечернее небо, и без того тёмное, ливня. С лёгким скрипом сторона короба, повёрнутая к камню гавани, отворилась, обнажив взгляду нутро десантного борта – ряды скамей и вёсел, предназначавшихся для десантников-гребцов.
-Погружайся, братцы,-  скомандовал Стоунжан, коротко окинув взглядом уже порядком разбитые стены Бигхарбора.- Чем мы быстрее с этим делом покончим, тем лучше.
И тридцать два бойца, а именно столько вмещал в себя один борт, с лязгом кольчуг и скрипом кожанок принялись занимать свои места на скамьях, наскоро крепить к внутренним стенкам борта гоплоны, дабы те не мешали работе вёсел, кои уже начинали погружаться в воду в руках гребцов – на профессиональном языке это называлось «размочить сухари».
-Ну что, герой,- остановил капитан Тасхенда, когда тот уже готов был занять предоставленную ему скамью в дальнем левом углу,- справишься хоть?
-Я маршунгар,- без колебаний прогремел в ответ тот,- крушить врага да рассекать водную гладь у меня в крови!
                ****
Ворота Бигхарбора распахивались медленно: цепям и валам требовалось порядочно времени, чтобы разогнать каменные махины. Благо, что крошечному, на фоне городской стены, на фоне бушующего свинцового моря, на фоне чернеющего из сизой пелены дождя острова Минкенд, борту не требовалось столь большого зазора, чтобы протиснуться меж каменных плит.
-Ну что, братцы,- дробно изрёк Стоунжан, оправляя на голове шлем, ставши у самого переднего края десантной лодки,- все девиз помнят?
-ПРИХОДИМ ПЕРВЫМИ – УХОДИМ ПОСЛЕДНИМИ!!- разом ухнул весь борт и даже Тасхенд, помнивший эти слова ещё со времён своей службы в Маршунгаре.
-Наддай, - как-то растягивая «дд» изрёк Стоунжан, и морпехи, толкнувшись вёслами от бурной грохочущей воды, просолившей уже и лица и броню гребцов, уверенно протолкнули борт сквозь крошечную, казалось бы, но на деле – достаточную брешь меж створками городских ворот. За ними стихия набрала оборот много больший – потоки, не отдельные дождевые капли, но целые потоки заливали небольшую вёсельную коробочку, каждое мгновение которой на волнах могло стать последним, ибо серовато-зелёные валы, вздымаемые ветром, чуть ли не опрокидывали борт, несшийся, тем не менее, скакавший по ним, как незадачливый всадник, взявшийся седлать строптивого коня. Теперь черная махина Минкенда проступала из водной завесы явственнее, даже видно было огромные валуны, с противным жужжанием, оставляя после себя еле уловимый глазу след из сбитых им со своей траектории капель  в таком же зеленовато-сером небе. Но кроме острова, на котором предстояло теперь борту выполнять свою миссию, достаточно явственно представилась взорам морпехов, бесстрашно толкающих борт по волнам под раскатистое «НАДДАЙ» командира, и другая, менее радостная картина – слева от Минкенда прямо напротив городских ворот чернелись точки даркелийских кораблей, сотни, сотни и сотни штурмовых кораблей, устремившихся на стены города-гавани.
-Красиво, правда?- шепнул на ухо Тасхенду, буквально впившемуся в весло, его сосед по скамье.
-Неплохо, да,- процедил сквозь зубы тот – поспевать за ритмом, задаваемым стоунжановским «наддай», было теперь для него не такой лёгкой задачей, как десять лет назад. – Ещё бы не хотела эта армада нас всех в прах обратить, так вообще было бы замечательно.
Однако хоть корабли и возникли в поле зрения Мёртвых голов, сбавлять темп они не стали, напротив – ускорились, поскольку раз- с огромных штурмовых посудин разглядеть маленький вёсельный борт было далеко не самой простой задачей, два – к тому моменту, как морпехи пометят орудия, армада уже поравняется с Минкендом, значит уносить ноги  им будет тоже отнюдь не просто, а потому каждая лишняя минутка теперь добавляла им спасительного времени на обратном пути. С противным шипением взрываемого песка врезался борт в почерневший берег острова. Как только произошло оное, Мёртвые головы мигом побросали вёсла, вскочив со скамей, и вцепились теперь в гоплоны свои, полностью готовые к бойне, не заставлявшей себя долго ждать.
-Пехота человеческая, штук пятьдесят, может чуть больше, камнемёты на возвышенностях, стреломёт. Одна штука,- продекламировал Стоунжан, окидывая взглядом серое от дождя песчаное побережье, отвоевавшее у скал Минкенда шагов двести в глубину, сквозь узкую смотровую щель в броне борта.- Работаем?
Вопрос скорее был риторический – выпусти капитан из коробки, стоявшей как на ладони у даркелийцев, явно не намеренных сдавать побережье, морпехов, их бы ни пятьдесят, ни сто, ни двести даркелийцев не остановили. И Стоунжан выпустил. Стеной, прочнейшей непоколебимой стеной кованого железа гоплонов встретили Мёртвые головы залп стрел и камней с пивную кружку размеров, коей выпустили по ним даркелийцы. Но эффект был абсолютно нулевой – морпехи двинулись на всё сильнее и сильнее осыпавшую из снарядами даркелийскую пехоту сплошняком, единым целым, прикрывая и себя и соседа по строю щитами, вышагивали Мёртвые головы. И вот, когда расстояние между сторонами сократилось до десяти шагов, Стоунжан прорычал: «БЕЙСЬ!!!!» Одно простое слово подействовало на морпехов, словно зелье неустрашимости... или бочонок крепкого тарги  - со сметающим боевой дух противника криком «Айлио!!!» они разомкнули строй и, выставив перед собой гоплоны, таранами понеслись навстречу разлетавшимся от них в панике даркелийцам.  «Бум-бум-бум» загудели закованные в доспехи тела даркелийцев, ударяющиеся о железо щита Тасхенда. Вот ещё один навалился на гоплон и с выдохом, с воплем смешанным, полетел в сторону, отброшенный мощным движением руки, как тряпичная кукла. Короткую блестящую дугу описал средь потоков дождя, валивших с неба, палаш Тасхенда, пока не встретил препятствие в лице даркелийской кирасы, которую и препятствием-то назвать было нельзя – сталь оружия прошила броню, словно это была простая рубаха. Такой же короткий рывок назад  - почерневшее от крови лезвие снова готово рвать плоть, и заставлять его ждать Тасхенд не собирался, тем более что плоть сама так любезно на оное бросалась. Ещё трое отправились к Верховным, рукой Тасхенда направленные, всего за какие-то мгновения. Одни падали, сражённые широким клинком сразу, другие пытались отбиваться, но гоплон, вовремя подставленный, рушил абсолютно любые атаки. Кругом свистели камни, стрелы, но и они встречали на пути к жизни воина то же несокрушимое препятствие. Дождь заливал глаза, и вода чуть ли не заполняла дужки шлема, окружавшие глаза, но зрение сейчас – последнее, что Тасхенду надо было. Знаменитая способность, одним маршунгарам присущая, - в пылу схватки меч их словно сам падал на головы врага, а всё что оставалось его хозяевам делать – защищаться от ответных атак, да не забывать дышать. Не прошло и десяти минут такой рубки, как даркелийские пехотинцы, точнее то, что от них осталось, решили, что жизнь им нужнее и поспешили её спасать. В общем, кончилось всё быстро, не успев даже, по сути, начаться.
-Есть потери?- выплюнул из себя Стоунжан, отирая пот со лба.
-У нас чисто,- отозвался один из морпехов, попинывая труп даркелийца, дабы удостовериться, что тот не вздумает оживать. – А вот с рогатыми всё плачевнее, сорок три, сорок четыре….сорок шесть. Сорок шесть трупов.
- Ну что, герой, живой?- обратился командир к только стянувшему с себя казавшийся теперь тяжеленным шлем Тасхенду.
-Как видишь,- усмехнулся тот, отбросив не нужную ему железку в сторону. – Зов крови так просто не подавишь, помню ещё, как дело делается.
-Ладно, красавицы,- гаркнул вдруг командир, оправившись и переведя дух, продолжаем двигаться, идём за теми бегунами, они должны нас к орудиям вывести.
И морпехи двинулись в узкий проход меж двух скал, где скрылись отступившие даркелийцы. Сверху, справа, слева -  везде, куда ни глянь, всё было серым, серый камень, теснящий воинов с боков, серое небо, заливающее водой их сверху. Единственное разнообразие – красновато-бурое, под потоками дождя казавшееся чёрным, деревянное основание гоплона, куда теперь в большинстве своём глядел Тасхенда, изредка обращая взгляд на кромку скал.
-Стоунжан,- обратился он, наконец, к  шедшему прямо перед ним бородачу.- А тебе не кажется, что уж слишком легко даркелийцы побережье оставили.
-Нет, не кажется,- прорычал капитан в ответ.- Они не в состоянии оказать нам  достойное сопротивление, и ничего удивительного в этом не вижу, а что?
-Да нет, ничего,- пробурчал корректировщик себе под нос. – Просто теперь им перебить нас проблем вообще нет…
И только успели слова эти сорваться с уст Тасхенда, как, словно по команде, из-за тонкой кромки скал, зажимавших морпехов с боков, вынырнули одна за другой рогатые головы даркелийцев, и в тот же миг ещё один ливень, ливень стрел обрушился на головы воинов столь стремительно, что некоторые из них даже не успели укрыться от смертоносных капель-стрел,, и так и остались лежать на холодных, обливаемых дождём, камнях огромными игольницами.
-ЕЖА ЗАГОНЯЙ!!!- раздался у самого уха Тасхенда рёв Стоунжана, и в ту же минуту справа и слева корректировщика зажали боевые товарищи, прикрывая его своими гоплонами – всё, что осталось от экипажа борта, сжалось в огромный жестяной ком,  который теперь тщетно пытались пробить своими жалами даркелийские лучники.
-Надо прислушиваться к твоим советам чаще,- прошипел командир у самого уха Тасхенда под противное «бум – дзянь», с которым бились стрелы о щиты.
-Да неплохо бы,- хмыкнул тот.- Ну что теперь, великий лидер?
-Двигаем  на меня,- скомандовал Стоунжан, но тут же поспешил добавить. – Медленно!
Шар из гоплонов поднялся на пол-локтя от земли и под неутихающим обстрелом, к которому теперь добавились досаждавшие сильнее всего булыжники с голову размером, двинулись к спасительной щели меж двух скал, от которой отделяло их всего шагов десять, не более. Это были самые тяжёлые десять шагов, которые Тасхенду делать приходилось: со всех сторон давят сослуживцы и оружие, сверху поливают стрелами враги, в общем, полная идиллия, что тут ещё скажешь.
-БЕЙСЬ!!!- оглушил вдруг своим рёвом корректировщика капитан, и в тот же миг колобок гоплонов  рассыпался, и свет солнечный, пробивавшийся сквозь свинцовую завесу туч, опалил зрение Тасхенда, уже привыкшего к мраку, внутри «ежа» царившего.
Морпехи вышли, наконец, из каменной кишки на небольшую, шагов в девятьсот в длину, площадку, окружённую со всех сторон отвесными серыми глыбами. Тут даркелийцев было уже не пятьдесят, а больше, много больше. Площадку держали нынче около сотни рогатых и отдавать они её явно не собирались, тем более что Мёртвые головы к своей цели вышли – в противоположном от них конце площадки сквозь дождевую пелену проклёвывались чёрные остовы катапульт, со стороны которых довольно-таки часто вылетали каменные глыбины, оставлявшие позади себя размытый след из подхваченных дождевых капель. Лучники, превратившие проход маршунгар по ущелью в настоящее путешествие в загробный мир, уже покинули свои прежние позиции и перестроились так, чтобы разить немногочисленных морпехов в спины, и скоро, с противным свистом разверзая воздух и воду, полетели в них, немногочисленных, стрелы. Ох, и нелегко же пришлось оставшимся в строю двадцати Мёртвым головам отражать просто поток, хлынувший на них со всех сторон. Только Тасхенд успевал сделать шаг, как в то место, где всего секунду назад голова его была, впивалось по три жала стрелы, если не более. Палаш с чавкающим звуком рвал плоть, крошил кости, и всё никак не мог насытиться. Гоплон, который был прямо-таки утыкан чёрными от дождевых потоков стрелами, уже не столько защищал своего владельца, сколько крушил теперь рогатые шлемы и сбивал даркелийцев с ног. «Без шлема,- думалось ему перед этим,- не будет так заливать глаза». Он жестоко ошибался – капли, словно нарочно, норовили попасть в глаза, что им удавалось. И теперь спасался корректировщик лишь только своей врождённой способностью к чутью врага, а без неё и шага не сделал бы он меж свиставших то тут, то там стрел, да ятаганов и копий даркелийцев, которые всё ожесточеннее лезли в атаку, видя, что морпехи отступать не собираются. Процесс отправления рогатых к праотцам настолько стремителен был, что даже начал казаться монотонным, и чтобы себя хоть как-то развлечь Тасхенд пытался считать своих жертв…, на семнадцатом благополучно сбился. Другие морпехи тоже не отставали, и эта их упёртость, эта их стойкость, всё это сломало даркелийцев, которые вдруг словно захлебнулись, а после одного-единственного рывка Мёртвых голов побежали. В спешке, бросая оружие, вопя нечеловеческими голосами, покидали рогатые поле боя, а маршунгары остались под нескончаемым дождём считать потери свои. Оказалось их больше, чем ожидалось – лишь шестнадцать морпехов осталось в строю со всего борта. Зато цель выполнена. Дошли!
-ДОШЛИ!!!!- выдавил из себя Стоунжан, подбрасывая шлем в воздух, за которым тут же последовали и прочие.
-АЙЛИО!!!- проревели в ответ капитану оставшиеся на ногах морпехи, для которых один только факт того, что они дорвались до орудий, факт того, что они пробились к тем самым двадцати пяти катапультам, которые разносили Бигхарбор в клочья. Один факт этого уже заставил обессиливших от закончившейся таки рубки морпехов забыть, что им ещё орудия помечать, что плыть им назад ещё, улепётывая от армады даркелийских кораблей, заставляли забыть даже о том, что на Бигхарбор напали, и что город надо будет ещё отбивать.
-Тасхенд!- вернул героя в реальность голос Стоунжана. И только тут понял Тасхенд, насколько тихо стало без этого не прекращавшегося гула катапульт и противного «дгр-р-ы-р-рынть», с которым бились камни о стены города.
-Тасхенд!- повторил капитан.- Не забыл, зачем мы здесь?
Да, у него ещё дело есть.  Корректировщик должен делать своё дело. Скользя на мокрых камнях, подлетел он к  набухшим деревянным коробам, на которых стояли катапульты, и принялся копошиться в кармашках пояса, откуда через некоторое время «вынырнули» шарик из желудка, промасленную нить да огниво. Руки всё делали уже автоматически – фитиль продевается в шарик, шарик зажимается у основания короба, огниво высекает искру. Не прошло и минуты, сколько горел фитиль, как сноп ярчайших искр, на которые невозможно смотреть было незащищённым глазом, пробивавшихся сквозь капли всё выше и выше в небо, осветил зелёным заревом весь Минкенд.
-Метка готова, девочки,- довольный проделанной работой произнёс Стоунжан. – Надо уходить, пока артиллеристы не накрыли и нас заодно.
И только собирался Тасхенд спуститься с подъёма, на котором катапульты возвышались, как остановил его лязг доспехов. Только через некоторое время, когда глаза смогли привыкнуть к нестерпимому свету метки, разобрал он даркелийца, идущего кривым, каким-то пружинящим шагом ему навстречу. И всё  бы ничего, если бы Тасхенд не порешил этого рогатого минуту назад, а теперь труп с пробитой грудью, из которой хлестала теперь чёрная кровь, ковылял к своему убийце с явным намерением отомстить.
-Заклинание помрачения! – догадался Стоунжан, как вдруг на него набросился ещё один мертвяк, мгновение назад мирно лежавший в коричневой грязевой луже.
Только успел Тасхенд обернуться на крик командира, пытавшегося сбросить с себя буйный труп, как казавшийся до того неповоротливым и медлительным «мститель» совершил немыслимый прыжок, посильный разве что зверю какому, и холодные пальцы, пропитавшиеся грязью и кровью сомкнулись на горле Тасхенда настолько сильно, что в глазах тут же потемнело. И запах гнили, невыносимый запах гнили, исходивший от воскресшего даркелийца, душил корректировщика ничуть не хуже, чем обладатель оного запаха. Тщетно пытался Тасхенд сбросить с себя одержимого – тот вцепился в горло по-настоящему мёртвой хваткой, и казалось, всё – дышать стало уже невозможно, перед глазами сплошная чернь, руки холодеют, как вдруг у самого уха раздалось «в-ч-с-т-чь», и мертвяк, поливая Тасхенда чёрной горькой кровью, мешком плюхнулся на кожанку.
-Головы рубить надо,- промолвил безбородый рядовой морпех, поднимая спасённого им Тасхенда на ноги.
-Да УНОСИТЬ НОГИ НАДО, а не головы рубить!- прорычал Стоунжан, отбрасывая гоплоном набросившегося, было, на него трупа.
И, словно подтверждая слова командира, в тот же миг с неимоверным грохотом на одно из орудий обрушился гигантский камень, превратив его в щепы – артиллеристы начали разносить помеченные катапульты, а Мёртвые головы ещё не успели унести ноги. Подобный намёк касательно того, что на Минкенде они засиделись, морпехи поняли моментально – повторять не надо было, и потому тут же начат был обратный путь, по сравнению с которым дорога, прорубленная Мёртвыми головами к орудиям, казалась лёгкой приятной прогулкой при луне, разве что любимой дамы не хватало. Приходилось буквально лететь по промокшим, а оттого скользким, словно жиром смазанным, камням, дышать через раз, поскольку в том темпе, в котором маршунгары неслись назад к борту, вдохнуть по-человечески возможности вообще не представлялось, а ливень даже усилился, словно пытался задержать бегущих на месте, чтобы снаряды артиллеристов размололи их тела в порошок,. Ко всему этому добавилось и то, что приходилось ежеминутно пригибаться, чтобы осколки каменных глыб, разлетающиеся во все стороны, не положили конец отчаянной попытке спасти жизнь свою, да рогатые – одержимые выпускать морпехов с острова не собирались и скакали по их пятам, словно волки, загонявшие стадо косуль в западню. Но назвать Мёртвых голов косулями было уж точно нельзя – хоть и нечеловеческие усилия прилагали они, но двигались вперёд, мчались уже к спасительному борту по мокрому чёрному песку побережья, петляя меж тонущими в нём недолетавшими снарядами, отбиваясь, как от назойливых гигантских мух, от даркелийцев. И вот, наконец, она – скамья в небольшой коробочке, в которой уже кажется, что ты спасён. Мощный короткий толчок – борт сползает с тем же противным шуршаньем с побережья в объятья разбушевавшегося моря, и Мёртвые головы спешно занимают места свободные, коих теперь было уже много больше – половина борта так и осталась на Минкенде. Но сейчас горевать по павшим некогда было, ибо ещё предстояло добраться до Бигхарбора.
-НАДДАЙ!!!- с каким-то упоением протрубил Стоунжан, сбрасывая с себя потяжелевшую от дождя кирасу-кожанку.
И морпехи наддали. В тридцать две руки наддали они так, как не давили в шестьдесят четыре, и деревянный короб, медью обитый, стремительно рванул вперёд, прочь от острова, где так много сил и жизней было оставлено. И снова нестерпимо хлестали со всех сторон волны, словно океан не желал, чтобы гребцы вернулись в гавань, снова непрерывные потоки дождя, к которому добавился ещё и пронзавший всё тело ветер, чуть ли не наполняли борт до краёв. Но стихия была не единственной и не самой большой проблемой морпехов. У них были проблемы много больше. Около тысячи даркелийских штурмовых проблем – армада поравнялась с Минкендом. За то время, пока морпехи отбивались от лучников в скалистой кишке, корабли Даркбека подошли к острову – накопленное по пути к Минкенду время было упущено, и теперь приходилось грести чуть ли не между их крутыми, обитыми уже проржавевшими от морской воды, металлическими пластинами. Но ни с одного из них пока в морпехов, к вёслам приросших, ничего острого и смертоносного не летело, а означать это могло только одно – даркелийцы маршунгар пока не заметили. И действительно, меж огромных штурмовых посудин, уверенно двигавшихся к городской стене на полных парусах, крошечный вёсельный борт казался мухой, бегавшей по слону. И вроде бы оно и хорошо, но с другой стороны оно же и плохо – пускать даркелийские посудины в город защитники Бигхарбор явно не собирались, а вместе с ними и маршунгарский борт. Единственный выход из ситуации – поднажать, но бойцы измождены и не способны на большее. Есть, правда вариант – под самой дальней скамьёй лежит свёрнутый парус и мачта, которые можно бы установить, и вкупе с вёслами это прибавило бы борту скорости, но тогда рогатые на кораблях заметят морпехов и вряд ли отпустят их просто так. А решать меж тем надо было, и надо было немедленно, поскольку Стоунжан знал – пока ворота гавани не закрыты, но если сейчас они не вырвутся из окружения вражеских судов, то их точно затворят. И это не давало капитану покоя – останься он тут, под бортами кораблей, их прикончат, пусть и чуть позднее, пойди они под парусом, их могут прикончить прямо сейчас. «Ох, черти, морские!- выдохнул бородач, наконец, что-то для себя решив.- Пить тарги, так залпом,- и добавил так громко, чтобы слышали его гребцы с задних скамей.- Ставь парус! Авось, не потонем!» Причём сказано было это просто, таким тоном, словно речь шла о решении сажать не картошку на огороде, а капусту, например, но никак не о судьбе шестнадцати человек, и простота эта, уверенность, что «тарги пить лучше залпом» мигов заразила всех морпехов. Через считанные секунды уже желтел над бортом лоскут грубой, но нереально прочной ткани, растянутый между стенками десантной лодки. И прошептав про себя: «Не потонем, такое, вроде не тонет,- Стоунжан выдохнул так сильно, что казалось, голос его слышно было на всех даркелийских кораблях. – НАДДАЙ!!!!» И только это слово сорвалось с уст капитана, как коробочка, словно пёс, пчелой ужаленный, рванула с места, разгоняемая ветром и невесть откуда взявшимися силами гребцов. Вот теперь даркелийцы их точно заметили – град копий и стрел, настоящий ливень, по густоте своей, ливню природному не уступавший, обрушился на головы морпехов, нёсшихся сквозь ряды кораблей врага, словно этим деревянно-стальным дождём подгоняемые. Пару раз рогатые пытались перебросить на непокорный борт абордажные лестницы, но морпехи тут же наседали на весла с новой силой, и лестницы уходили под воду, сорванные с кораблей, увлекая за собой в пучину тех смельчаков, которые первые готовы были броситься на маршунгар. Ели спасаясь от камней на Минкенде приходилось дышать через раз, то теперь делать это приходилось, что называется через два, если не через три – единственное, что перед собой Тасхенд видел – расплывавшееся уже в глазах, от соли и ветра слезящихся, черное древко весла, в которое он вцепился, как собака в огромную кость, и не выпускал ни на секунду, даже когда даркелийское копьё вонзилось в пол борта всего в пол-локте от ноги его. Ничего теперь не волновало его, ничего не могло выдернуть назад в реальность, ничего не отдавалось в ушах его кроме «наддай». И все шестнадцать человек были так же сосредоточены, так же ничего не замечали кроме вёсел своих, так же летели вперёд. И результат себя ждать долго не заставил – не прошло и нескольких минут, как борт из окружения даркелийских посудин вырвался, и теперь перед глазами Стоунжана явно очертилась городская стена Бигхарбора и огромные ворота гавани, меж которыми оставался ещё зазор – более светлая полоска на фоне черного каменного монолита.
-Айлио,- выдавил из себя капитан, как только картина эта глазам его открылась, сначала сдавленно, словно опасаясь, что как только он это произнесёт, город исчезнет в дымке, и они снова окажутся среди даркелийского деревянно-стального дождя смерти, но опасение мгновенно растаяло.- АЙЛИО!!!!- уже полной грудью прокричал Стоунжан, понимая, что они почти дома.
-АЙЛИО!!!!- вторили ему остальные Мёртвые головы, которые рады были не меньше своего бородача-капитана.
Но до города нужно было ещё доплыть – около семисот шагов отделяло борт от заветных врат, а даркелийцы всё не хотели упускать добычу и только добавили ходу, к тому же было ещё одно. Спасительная светлая полоска вдруг начала тончать – ворота закрывали! Или борт ещё не заметили, или решили отделаться малой кровью и не пускать морпехов в город, но ворота закрывали, по сути, перед самым их носом! Этого Стоунжан стерпеть никак не мог.
-Наддай, девочки!!- прорычал он голосом, полным злости.- Нас не хотят в наш город пускать, НАДДАЙ!!! Морские черти вас побери!
И Мёртвые головы разогнали борт ещё сильнее, что казалось вообще невозможным, и ещё ближе стали городские врата. Как вдруг гул, смешанный с жужжанием заставил на секунду морпехов отвлечься от вёсел и обернуться к его источнику – к даркелийским кораблям. По звуку ощущение было, словно рогатые натравили на морпехов рой пчёл, но на деле все хуже было, много хуже. Из ноздрей железного дракона, на носу самого близкого к борту корабля установленного, вырвался столп ярко-оранжевого пламени, неугасающего даже под потоками дождя. И пламя это с тем самым жужжанием, которое приняли сначала Мёртвые головы за пчёл, мчалось за вёсельной коробочкой, словно это и не огонь был вовсе, а живое существо, посланное с конкретной целью – отправить к праотцам упрямых маршунгар, так упорно не желавших умирать. Только хотел командир произнести своё фирменное «наддай», но и оного не потребовалось – как только пламя коснулось задней стенки борта и начало обтекать его по бокам, гребцы сами рванули лодку вперёд, выбиваясь из огненного плена. Тогда залп повторили уже два корабля и выходить из этого кольца было уже много тяжелее, ко всему прочему новый залп превратил парус борта в пепел, и десантники много потеряли в скорости. Но нет худа без добра, как говорится – сквозь пот, заливавший глаза от нестерпимого жара, сквозь дождь, сквозь снопы искр видел Стоунжан, как убывавшая до того светлая полоска вдруг замерла – похоже, их решили – таки пустить. И только хотел он сообщить об этом гребцам, чтобы приободрить их, как по одному взгляду его те всё поняли. И снова неведомо откуда взялись силы не только на то, чтобы второй раз выйти из огненного кольца, но и чтобы, успеть сбежать от третьего,  где били уже пять даркелийских кораблей – всего в два гребка около пятидесяти шагов пролетел борт по морским валам, оторвавшись от столь жаркой, в прямом смысле сказанного, погони. И попали, попали- таки гребцы под тень городских стен, с бойниц которых на них с восторгом и удивлением взирали защитники города,  и вот они уже ворота захлопываются, чуть ли не задевая заднюю стенку борта, за спиной у морпехов. Кончилось. Теперь уже и «наддавать» сил не было – на одних только передних веслах пошёл искорёженный, прокопчённый борт, похожий на гигантского медного ежа от обилия копий, из него торчавших. Странно только было, откуда нашлись у истерзанных «прогулкой» Мёртвых голов силы на то, чтобы борт покинуть. И как же странно было, что холодный камень набережной мог казаться таким приятным, что ливень мог быть таким освежающим, что небо, то самое свинцовое небо, вдруг могло оказаться таким прекрасно-серым. Не только у Тасхенда, повалившегося под струи падавшей с неба воды, были такие мысли но у всех, у всех шестнадцати человек, которые вернулись чуть ли не с того света, и теперь просто валялись на холодном, но до ужаса приятном камне, и хохотали, хохотали просто потому, что остались живы. И никто на этом фоне не заметил одинокой фигуры Ворона в чёрном промокшем плаще, казавшемся от набранной воды ещё чернее обыденного, подплывшей к Стоунжану,  не отходившему от стенки борта.
-Стоунжан, капитан седьмой галеры Мёртвых голов,- раздался каменный голос из-под маски – клюва.- Великий просит вас немедленно явиться к себе.
-Ну что же, - усмехнулся капитан, отирая копоть с лица, уже, по-видимому, готовый к такому повороту событий.- Выпил тарги залпом – будь готов к похмелью.