Ян, или Кровное родство

Одно время я отвечал в областной газете за культурную хронику.
Работа мне нравилась, хоть и требовала полной отдачи сил.
События набегали на события – концерты, конкурсы, выставки, кинопоказы.
Иногда и ел я на ходу, и спал всего по несколько часов в сутки, но был счастлив.

В наш город, крупный промышленный и административный центр на Сырдарье приезжало много театральных трупп и концертных бригад. Не назову, пожалуй, ни одного мало-мальски известного тогда в стране артистического имени,
с которым не столкнула бы меня журналистская судьба.

Многое вижу сквозь годы вполне отчётливо, и, зачастую, картины прошлого встают, как живые.
Помню и цыганский коллектив, приехавший в Среднюю Азию из Ростова-на-Дону.
Руководил бригадой очень колоритный цыган. В первые минуты знакомства он мне не понравился.
- Выпендривается! – подумал я.

На Яне – так его звали – была ярко-красная рубаха, синие шаровары. Ноги были обуты в мягкие ичиги.
И – что меня поразило больше всего – на поясе висел огромный нож в дорогом кожаном чехле.
- Ян, – помнится задал я ему бесцеремонный вопрос, – а это что за бутафория?
Он посмотрел на меня озорными чёрными глазами, подмигнул, хлопнул по плечу и запел:
- Аид всегда аид.
Но потом вдруг оборвал песню, как-то сразу насупился и, тронув нож рукой, сказал:
- Очень полезная вещь. Особенно в нашей бродячей жизни.
- Ладно, – ответил я, – у каждого свои странности.

Вскоре мы подружились. Ян оказался душевным человеком, умным организатором, и, вдобавок, талантливым певцом и музыкантом. И в бригаду свою он подобрал одарённых людей. Я несколько раз посещал концерты этого цыганского коллектива и прикипел к нему душой. Нужно ли говорить, что я написал две большие и очень хвалебные рецензии
о концертах цыган в нашем городе.

Ян, конечно, был мне благодарен. Он по-своему и весьма оригинально выражал симпатию ко мне.
Завидев меня на улице, он приседал как бы в шутливом танце, хлопал себя по коленям и горланил, не стесняясь прохожих:
- Аид всегда аид.
- Замолчи, неудобно, – останавливал я его.
- А чего стесняться, – отвечал Ян, – мы же с тобой почти братья. Тебе сколько лет?
- Тридцать, отвечал я.
- А я чуть постарше, братишка, – смеялся Ян, обнажая белоснежные зубы, – но ведь оба мы в войну выросли.
Это о многом говорит.

Гастроли цыган подходили к концу, они уже давали последние концерты, когда приехал  ещё один коллектив с юга России,
из соседнего с Ростовом города. Руководитель этого, второго коллектива не замедлил прийти в редакцию.
Был он очень солидным дядей, в прекрасно сшитом костюме-тройке, при галстуке и с напомаженными волосами.
Каждого работника редакции он вежливо останавливал и вручал ему контрамарку.
- Приходите, обязательно приходите, - ворковал он при этом, – приходите, не пожалеете.

Ко мне в кабинет он вошёл, сияя, как начищенный самовар.
- Дорогой мой! – закричал он с порога. – Безумно рад нашему знакомству!
Как прикажете вас величать?
- Не надо величать, – смутился я, – зовите Рафаилом.
 Этого достаточно. Меня все так зовут.
- Как можно! – завопил гость. – Такой ответственный работник. Я не посмею!

В тот же вечер я пришёл на концерт новых гостей. Боже, какое это было убогое зрелище! Бездарные певцы со слабыми голосами, не музыканты, а лабухи, которым пристало играть в десятисортном ресторане, никуда негодный репертуар.
Но окончательно добил меня конферансье, кстати, тот самый дядя, который ходил по редакции и приглашал всех на концерт.
От его пошлых шуточек и анекдотов буквально горели уши.

Я написал разгромную рецензию.
Редактор засомневался:
- Зачем? Гости всё же.
Но я горячо настаивал на публикации, громоздя одну тираду на другую и доказывая, что нельзя давать поблажку откровенным халтурщикам.
Редактор поморщился, но уступил.

Газета появилась в киосках в восемь утра, в в девять в моём кабинете раздался звонок.
- Слушай, ты, подонок! – услышал я,  и безошибочно узнал голос вежливого дяди в костюме. – Слушай, ты, – повторил этот носитель культуры, – или ты завтра печатаешь в своей вонючей газетёнке извинение, или придётся тебя поучить уму-разуму.
- Никаких извинений не будет, – твёрдо сказал я, хотя очень сильно заныло под ложечкой, и на душе сразу стало тоскливо.
- Сволочь! – выругался вежливый дядя. – Только попробуй выйти на улицу!

В обеденный перерыв все дружно поспешили в близлежащую столовую. Я остался сидеть на месте в весьма тревожном раздумье. Посидел тк минут пять- десять, а потом сам себя успокоил:
 - Что они могут сделать среди бела дня, да ещё при большом скоплении народа?
Абсолютно ничего! Ну, попугают немного.

Улица была безлюдна. Я завернул за угол, и сразу их увидел – всех троих, вежливого дядю и ещё двух амбалов.
- Подгребай сюда! – приказал самый свирепый на вид.
Стараясь не выдавать своей тревоги, я приблизился.

Амбал сразу схватил меня за шиворот и потащил в переулок. Его соратники подталкивали меня пинками сзади.
Я понял, что спасения не будет и приготовился пострадать за идею.
И вдруг кто-то громко крикнул:
- Стоп!

Мои недруги остановились. Я скосил глаз и увидел бегущего со всех ног Яна в красной рубахе навыпуск и в синих шароварах. В другое время я улыбнулся бы, глядя на него. Но сейчас было не до смеха. Мои преследователи молчали, выжидая. Ян подбежал, и стараясь справиться с учащённым дыханием, коротко бросил:
- Отпустите его!
- А ты что за птица? – завизжал вежливый дядя.
Ян, не говоря ни слова, выхватил нож из чехла.
- Зарежу! – закричал он. – Убью мерзавцев!
- Псих, – сказал один из амбалов, – пациент палаты номер шесть.
Пошли отсюда, ребята.
И они нехотя удалились.

Ян усмехнулся, спрятал нож, положил мне руку на плечо и сказал.
- Когда-то евреи и цыгане вместе стояли под дулами фашистских автоматов.
У нас с тобой, братишка, кровное родство.
Потом вдруг сверкнул белоснежными зубами и пропел:
- Аид всегда аид.

                Р.Маргулис