Бесплодные усилия любви, 1-1

БЕСПЛОДНЫЕ УСИЛИЯ ЛЮБВИ

По мотивам комедии В. Шекспира
LOVE'S LABOUR'S LOST

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ФЕРДИНАНД, король наваррский
БИРОН, ЛОНГВИЛЬ, ДЮМЕН, приближённые короля
БОЙЕ, МЕРКАД, приближённые французской принцессы
ДОН АДРИАНО ДЕ АРМАДО, испанец-чудак
НАТАНИЭЛЬ, священник
ДАЛЛ, констебль
ОЛОФЕРН, школьный учитель
КОСТАРД, шут
МОФ, паж Дона Адриано
ЛЕСНИЧИЙ
ПРИНЦЕССА ФРАНЦИИ
РОЗАЛИНА, МАРИЯ, КЭТРИН, придворные дамы принцессы
ЖАКНЕТТА, сельская девушка
Вельможи, слуги короля принцессы


Место действия: Наварра.


АКТ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Парк короля наваррского.

(Входят  король наваррский Фердинанд, Бирон, Лонгвиль и Дюмен.)

КОРОЛЬ:
Пусть слава, за которой мы охотимся всю жизнь, блестит на глади склепов золотыми письменами и восхваляет наши имена, презрев нелепость неотвратной  смерти. Мы, обменяв на время жизнь, уходим в вечность — над нами время более не властно. Воители бесстрашные мои, а в этом я не сомневаюсь, поскольку объявили вы войну своим привычкам и страстям, несметной армии мирских желаний... Указ последний остаётся в силе: мы превратим Наварру в благостный оазис, двор — в Академию искусств. Бирон, Дюмен и вы, Лонгвиль, мне клятву дали на три года единомышленниками быть в делах и помыслах моих, закону следуя, изложенному в свитке. А клятву дав, печатью подписи своей её скрепите, чтоб даже в малости обет сей не нарушить. Свою готовность подписью заверьте  и в рамках клятвы долг свой соизмерьте.

ЛОГВИЛЬ:
Три года попоститься я согласен:
Душа насытится, а тело отдохнёт.
Обжора тем, друзья, опасен,
Что ест, а думать — сил не достаёт.

ДЮМЕН:
Дюмен, властитель мой, смирился,
Мирские наслаждения забыл,
Он от любви и злата открестился,
И философии досуг свой посвятил.

БИОРН:
В отличие от них, мой государь, я верен остаюсь тому, чему я клялся раньше.
Учиться здесь и жить три года,
Про ласки женские забыв,
Забыв про сладкую свободу,
Себя науке посвятив.
В неделю раз сидеть голодным,
А в остальные — скудно есть,
Мне это, лично, не угодно,
В уставе ж строк таких не счесть.
Коротких три часа на сон,
К чему я просто не привык,
Ах, до чего устав смешон,
Когда  в суть оного я вник.
Ни сна тебе, ни женщин, ни еды,
Недалеко здесь, господа, и до беды!

КОРОЛЬ:
Приняв обет, ты обретаешь новый свет.

БИРОН:
Позвольте, государь, вам возразить, ответив: «нет».
Двор королевский мне обещан для науки,
А он грозит кнутом трёхлетней муки.

ЛОНГВИЛЬ:
Ты этому поклялся, а клятвы надо исполнять.

БИРОН:
А коли так — примите всё за шутку. Так в чём же суть учения всего?

КОРОЛЬ:
Познать непознанное надо умудриться.

БИРОН:
Что скрыто от посредственных умов?

КОРОЛЬ:
Да. В этом волшебства науки суть.

БИРОН:
Коль это так — клянусь я изучать
Всё то, что недозволенно мне знать:
Как при запрете на пирушки
Питаться на гурманов вкус;
Лежать с милашкой на подушке,
Смеясь, покручивая ус.
Как строгий обойти запрет,
И не нарушить свой  обет.
Коль в этом заключается наука,
То это — замечательная штука.
Без промедления и слов
На это присягнуть готов.

КОРОЛЬ:
Любая, даже мелкая утеха,
Науке — настоящая помеха.

БИРОН:
Согласен, что в утехах пользы — ноль,
Но разве лучше боль менять на боль?
Искать в писании заветы между строф,
В сомнениях мучительно блуждая,
Срывать с загадок мудрости покров,
Сияния вокруг не замечая.
Пока ты у науки шанса просишь,
Глаза свои до времени износишь.
Ты научи, как усладить мой жадный взор
Другим неведомым доселе знаньем,
Расширить, углубить мой кругозор
И ослепить невиданным сияньем.
Наука — свет негаснущих небес,
Источник для дерзающих талантов,
А мы познать пытаемся прогресс
Из старых и забытых фолиантов.
Коль дашь звезде название иное,
Она на небе ярче не сияет.
Увы, воображение больное
По сути существа не изменяет.

КОРОЛЬ:
Начитанный начитанным глаголет!

Д,ЮМЕН:
Его теперь ничто не остановит!

ЛОНГВИЛЬ:
Пшеницу сеет, а сорняк лелеет.

БИРОН:
Весна на то права свои имеет.

ДЮМЕН:
И что из этого выходит?

БИРОН:
Жизнь место и момент всему находит.

КОРОЛЬ:
Подобен ты жестокому морозу, который губит по весне мимозу.

БИРОН:
Пока в кустах птенец не запоёт,
Не может лето день отметить розой.
Ничто до срока тон не задаёт.
Я в рождество  букета не приемлю,
Лишь то — что мне сезон преподнесёт,
Как в мае — снегу я не внемлю,
Как не терплю вещей переворот.
Пора учёбы минула теперь,
Учиться мне — что  с крыши отворять входную дверь.

КОРОЛЬ:
Свободен в выборе своём ты.
Так иди же — дом  не за горами.

БИРОН:
Нет, государь. Я клятву дал  и буду с вами.
В защиту варварства я многое наплёл,
Не дав вам ангела науки возвеличить,
Казните! Я кладу себя на стол,
Чтоб все свои запасы обналичить.
Не будет вам, друзья,  самоотвода
Я подписью скреплю обет свой на три года.

КОРОЛЬ:
Ну что ж — сыграем мы тебе в угоду.

БИРОН (читает):
«Параграф.
Не может женщина в пределах мили приближаться к дому».
Параграф этот обнародован уже?

ЛОНГВИЛЬ:
Четыре дня тому назад.

БИРОН:
Какое ж наказание грозит?
(Читает):
«Под страхом вырвать женщине язык».
И кто ж такое выдумать сумел?

ЛОНГВИЛЬ:
Чёрт подери! Я сам.

БИРОН:
Зачем же нам подобный срам?

ЛОНГВИЛЬ:
Чтоб на дистанции от нас держал их страх
БИРОН:
Для светских отношений — это крах.
(Читает):
«Параграф.
Коль кто-то из мужчин в течение трёх лет замечен будет в разговоре с дамой, то двор  позора вынести не сможет —  вельможи с потрохами негодяя сгложат».
Параграф этот, государь, нарушите вы сами,
На днях из Франции посольство прибывает,
Принцесса встретиться, я полагаю, и с вами
Она вопрос насущный обсудить желает:
Ей Аквитания нужна от вас в подарок,
Чтоб дряхлому папашке угодить,
Не быть Уставу нонче без помарок:
Параграф этот надо исключить.

КОРОЛЬ:
О, господи, об этом я забыл.

БИРОН:
Наука требует и времени и сил.
Пока она стремится к главной цели,
Всё более желанием горя,
На месте топчется она на самом деле:
Усилия потрачены, но зря.
Повержен бастион — горит в огне,
Успех и жизнь — подарены войне.

КОРОЛЬ:
Необходимость мне велит Устав нарушить.
Необходимость, сударь, надо всё же слушать.

БИРОН:
В три года триста раз Устав нарушим,
Необходимостью одной руководясь.
Так рождены мы, так сложились души,
Не можем мы иначе, отродясь.
Когда ж в Уставе мною брешь пробита,
Необходимость — мне надёжная защита.
Я ставлю подпись и с тех пор:
(Подписывает.)
Кто вдруг осмелится обет нарушить,
Тот обречён на муки и позор.
Мне это, как и вам, противно слушать,
Таков, однако,  други, договор.
Я в этом деле буду крайний вор.
А как же развлечения? Забыты?

КОРОЛЬ:
Здесь учтены все ваши аппетиты.
Есть при дворе один испанец,
Его остроты  знамениты,
И  зажигательны, как танец.
А музыка его речей
Полна гармонии на деле,
Снимая груз обид с плечей
Людей враждующих доселе.
Испанских рыцарей вояжи
Неподражаемый Армадо
Нам и покажет и расскажет:
То для познания всё надо.
Оцените  ль его — не знаю,
Но врали все его я обожаю.
Пусть будет он придворный менестрель.

БИРОН:
Из той Армадо, видимо, породы:
И на язык остёр и не отстал от моды.

ЛОНГВИЛЬ:
С шутами славно время проведём:
Три года пролетят — и глазом не моргнём.

(Входят  Далл с письмом и Костард.)

ДАЛЛ:
Где герцог собственной персоной?

БИРОН:
Что нужно? Он перед тобой.

ДАЛЛ:
Я сам его величество собою представляю в лице констебля, но мне, однако, плоть и кровь его нужны.

БИРОН:
Они перед тобой.

ДАЛЛ:
Синьор Ам... Ам... своё почтение высказывает вам. Случилась за пределами беда: в письме изложены детали.

КОСТАРД:
Меня несчастия коснулись также, государь.

КОРОЛЬ:
Достопочтенный пишет нам Армадо.

БИРОН:
Каким бы низким не было посланье, даст бог изложено оно высоким штилем.

ЛОНГВИЛЬ:
Высокий слог всегда ничтоже, пошли терпения нам, боже!


БИРОН:
Прослушать?  Или  воздержаться от смешков?

ЛОНГВИЛЬ:
Смиренно слушать, сударь, сдержанно смеяться, а, может, просто  воздержаться. от того и от другого.

БИРОН:
Весёлость нашу стиль письма подскажет.

КОСТАРД:
Речь — обо мне, касательно Жакнетты. А дело а том, что был застигнут в деле.

БИРОН:
В каком же это деле?

КОСТАРД:
На самом деле — в деле три причины: во-первых, в замке с нею видели меня, затем — как я вокруг неё крутился, и, наконец — с ней в парке очутился. Здесь — три в одном, как говорится. Теперь, по форме говоря, мужчина — форменный дурак, формально выражаясь.

БИРОН:
И что же следует из этого теперь?

КОСТАРД:
Зависит от того, что мне припишут. Всегда господь на стороне закона!

КОРОЛЬ:
А не хотите ль выслушать внимательно письмо?

БИРОН:
Мы, как оракулу, внимаем.

КОСТАРД:
Таков уж человек — внимать позывам плоти.

КОРОЛЬ (читает):
«Великий государь и повелитель, Наварры полновластный господин, моей души и тела властелин».

КОСТАРД:
Пока ни слова обо мне.

КОРОЛЬ (читает.):
«И образом таким....»

КОСТАРД:
Быть может и таким. Но раз он говорит таким, то это так и было.

КОРОЛЬ:
Спокойно!

КОСТАРД:
Любой спокоен, в том числе и я, кто не желает в передряги лезть.

КОРОЛЬ:
Ни слова больше!

КОСТАРД:
О чужих секретах я — ни-ни.

КОРОЛЬ (читает):
«Гонимый чёрной меланхолией и мрачным настроеньем, решил поправить я здоровье —   целебным воздухом немного подышать, прогулку предприняв, как надлежит любому дворянину. Случилось это около шести, когда на пастбищах животные пасутся, а птицы в гнёздах, радуясь, несутся, мужчины собираются за ужином в домах. Всё и случилось в это время.  Теперь о месте действия скажу: всё приключилось в вашем парке. Случилось быть свидетелем столь непристойной сцены, что белое перо моё и чёрные чернила, которые сейчас ты созерцаешь, не в силах выразить всей гнусности поступка. То место — северо восток к востоку  западной границы чудо-сада. Вот там я и увидел огольца...»

КОСТАРД:
Меня?

КОРОЛЬ (читает):
«... этого невежественного, малообразованного...»

КОСТАРД:
Меня?

КОРОЛЬ (читает):
«... жалкого вассала...»

КОСТАРД:
Ужели же меня?

КОРОЛЬ (читает):
«... настолько помнится — зовут его Костард...»

КОСТАРД:
Конечно, это я!

КОРОЛЬ (читает):
«... и в позе и в манере, противоречащим декрету государя … я просто слов не нахожу, с кем  всё происходило это...»

КОСТАРД:
С бабёнкой.

КОРОЛЬ (читает):
«...с дитяти прапрабабки Евы, пола женского особой, а проще говоря, монарх мой — с бабой.
Я, руководствуясь высоким чувством долга, направил вам его на справедливый суд в сопровождении служаки Далла, прекрасной репутации констебля, высокого достоинства и  в свете не последнего жандарма.
ДАЛЛ:
Позвольте вам заметить — это я.

КОРОЛЬ (читает):
«А что касается Жакнетты, так называю я порочный тот сосуд, застигнутый в руках у сельского невежды, то я храню его для строгости закона и при малейшем повелении монарха готов всё содержимое сосуда вам излить. Примите уверения в высоком к вам и страстном уважении. ДОН АДРИАНО ДЕ АРМАДО.

БИРОН:
Не так прекрасно, как я ожидал, но лучше чем когда-то слышал.

КОРОЛЬ:
Да — лучшее из худшего. А ты, что скажешь, братец?

КОСТАРД:
Насчёт бабёнки, государь, не отпираюсь.

КОРОЛЬ:
Ты слышал о законе, я надеюсь?

КОСТАРД:
Ушами слышал, а умом не внял.

КОРОЛЬ:
Любой застигнутый врасплох с бабёнкой, посажен будет на год в каталажку.

КОСТАРД:
Не с бабой был  застигнут, а с подругой.

КОРОЛЬ:
И о подругах есть статья в законе.

КОСТАРД:
Да не подруга вовсе, а — девица.

КОРОЛЬ:
И девственнице место есть в законе.

КОСТАРД:
Ну, коли так, то девственность её я отрицаю. Я просто с девушкою был.

КОРОЛЬ:
И девушка вам, сударь, не поможет.

КОСТАРД:
Она ещё мне службу добрую сослужит.

КОРОЛЬ:
Я объявляю приговор: поститься целую неделю на воде и на мякине.


КОСТАРД:
Уж лучше — месяц на баранине и каше.

КОРОЛЬ:
А Дон Армадо будет сторожить вас. К нему, Бирон, его сопроводите. А мы на практике применим  то, чему торжественно клялись.

(Король, Лонгвиль и Дюмен уходят.)

БИРОН:
Даю любому голову свою на отсеченье, что клятвы и законы эти — курам на смех. Идём же, братец.

КОСТАРД:
Страдаю я за правду, сударь. Жакнетту и меня  застали вместе — это правда. И правда, что Жакнетта целомудренной была. Да здравствует поэтому моя хмельная доля! Однажды снова невезенье улыбнётся. Пока же  мне подругою — печаль.

(Уходит.)