Судопроизводство О чем молчат путешественники

       
       Судопроизводство. О чем молчат путешественники. Часть 2
         
       Вряд ли Миклухо-Маклай, рискнув в одиночку прожить несколько лет среди туземцев, не участвовал в их общественной жизни, в частности, в судопроизводстве, благо конфликтов на его глазах происходило много. Не все они попали на страницы его дневников. Этот рассказ тоже не для общего пользования, а лично для меня, по причине некоторых подробностей необычного характера, и состоялся со слов известного моего друга путешественника, в сердце которого всегда жила страсть к приключениям, а любопытство манило в дебри неизведанного.
       Мой друг взял с меня слово о неразглашении. По прошествии времени я посчитал возможным донести откровения до массового читателя. Всё, что я услышал, довожу дословно:
      
       Воспоминания об острове Тали-Тали вызывали во мне нервную дрожь почему-то брезгливости, а не страха. Потом я понял, что не важно какой природы дрожь, важно как от нее избавиться.
       Первое путешествие всегда самое запоминающееся. Вот и первая встреча с диким племенем масоку оказалась для меня на грани выживания, потому что племя было из каннибалов, поскольку, признаюсь, все дикие туземцы, за редким исключением, каннибалы. Чтобы забыться, чтобы стереть из памяти последние неприятные страницы, первым делом я стал искать себе достойное занятие. И нашел новых приключений на свою голову.
       Прожив среди туземцев уже полгода, я был хорошо знаком с их обычаями, что позволяло мне оптимистически смотреть в завтрашний день. Подспорьем в этом были, скажу по секрету, обычные резино-технические изделия, известные под названием “контрацептивы”, которые я всегда беру в путешествия, как хорошее подарочное средство наряду с наборами иголок, ниток и пуговиц, которые в племенах, как показала практика, котировались ниже, чем контрацептивы. Туземцы восприняли контрацептивы под словом “карассо” по русской этимологии от сказанного мною рекламного слова “хорошо”. Я и не заметил, что в результате “взброса” на туземный рынок контрацептивы сыграли со мною злую, а можно сказать, добрую шутку. Некогда гуси спасли римский Капитолий от варваров, а контрацептивы, как широкоходовой товар, меня от безнадежности и жалкого прозябания, а то и смерти, благодаря встречному натуральному обмену по курсу: один контрацептив – двадцать кокосов. Соотношение здесь приемлемое, диктуемое внутренними законами рынка, с обоюдного согласия сторон, хотя на родине за двадцать контрацептивов мне не дали бы ни одного кокоса.
       Особенно меня поразило, как туземцы выстраивают отношения среди соплеменников. В основе юриспруденции в племени масоку стоит судопроизводство под названием “сунтука”, и ведет ее обычно вождь Нь-ян-нуй или шаман Ка-ра-и-ба-га – второе лицо в племени. Понятно, что суды были не по закону, а по справедливости. Но когда появился я, мне с молчаливого согласия вождя стали оказывать доверие и приглашать на любой суд. Вот и сегодня я должен был разрешить иск молодого парня Нолулу, который первую жену купил за один контрацептив, а за третью уже просили четыре, а у него был один. Он смотрел жалкими глазами на новую невесту по имени Покула, и, казалось, что-то просчитывал в уме.
       Мой лучший друг из туземцев Хуан  и его жена Хуана, так я их прозвал, на правах секретарей определяли многочисленным присутствующим их места на лужайке. Затем Хуан объявил о начале суда.
       И тут Нолулу прорвало, негодованию его не было предела.
       – Как же так! – кипятился он. – Ещё вчера невеста стоила один карассо, а сегодня – четыре. У неё – что, появилось четыре головы, выросло больше рук, стало больше ног?
       Я находился в затруднительном положении от сложного дела, которое было в сущности пустячным и с помощью каких-то банальных карассо могло быть в одну минуту улажено.
       “Ого, цена невест возросла! Это инфляция! А обрушение моих карассо на рынке ценных товаров приведет к девальвации, и она тоже не в мою пользу!”– подумал я.
       Мне было жаль парня, у которого для полного счастья не хватало самой малости – трех карассо. Так я обнаружил причастность карассо к валюте, беспрецедентный случай в истории денежного обращения. Карассо стали такой же разновидностью эквивалента, обменной единицей, какой до этого были жемчуг, зубы акулы, клыки кабанов.
       Нолулу подошел к матери невесты Лакумбе и стал настойчиво показывать на молодую Покулу, причину его воздыхания, которая не обращала ни на кого внимания.
       Но внимательный наблюдатель заметил бы, что равнодушие у неё было показное, потому что время от времени она украдкой посматривала на мать, видимо, сильно интересуясь её разговором с парнем.
       Покула представляла собой предмет торга между Нолулу и Лакумбой, и оба были так поглощены этим животрепещущим и важным вопросом, что не заметили, как туземцы придвинулись к ним настолько близко, что могли слышать их возбужденное дыхание и до мельчайших подробностей рассмотреть их неуступчивые выражения лиц.
       – Нет, и еще говорю много раз нет! – твердила старая туземка. – Молоденькая девушка стоит дорого. За жену у масоку платят оружием, а так как мне, одинокой женщине, оружие не нужно, то ты должен отвалить мне четыре карассо. Таков обычай у масоку, и я не отступлюсь от него.
       – У меня только один есть, Лакумба, – отвечал с отчаянием Нолулу, имевший плачевный вид.
       – Тогда приходи в другой раз, когда заработаешь ещё три! – безжалостно отрезала туземка, твердо стоявшая на своем материнском праве и материальном интересе.
       – Но, Лакумба, – вскричал Нолулу, – ведь Покула хочет быть моей женой!
       Девушка продолжала делать равнодушный вид.
       – Правда, Покула? – обратился он.
       Она безучастно пожала плечами.
       – Вот видишь, Нолулу, – решительно заявила старуха, – Покула тоже ждет, когда ты перестанешь быть лежебокой, слюнтяем и крохобором, и хочет, чтобы ты быстрее взялся за ум. Покула мне дочь, и кто хочет взять её себе в жены, тот должен исполнить то, чего требует обычай масоку.
       Присутствующий на суде вождь Нь-ян-нуй до этого сидел молча.
       – Лакумба, – спросил он, – я понимаю, если бы ты была молодой, но зачем тебе старой женщине карассо?
       – Как же, я возьму за них свиней и кур, сделаю пристройку к хижине, – ответила она.
       – Лакумба, надо парню уступить. Подумай о дочке. Не всё меняется на карассо, не всё меряется карассо, не всё строится только на карассо. Есть вещи более важные.
       – Четыре карассо лучше одного! – возразила папуаска.
       – Но выдать дочь замуж ещё лучше.
       Лакумба аж вся взвилась.
       – Вот моё последнее слово, Нолулу, четыре карассо и ни одним меньше!
       Нь-ян-нуй повернулся к Нолулу.
       – У тебя уже есть две жены, зачем тебе еще и Покула?
       – Третья жена будет помогать первым двум, – ответил тот.
       – Есть выход из положения. Убив одного носорога или дикого буйвола можно сразу жениться на четырех девушках, – подсказал вождь. – Продашь одну и купишь Покулу.
       – Носорога можно выслеживать долго, а Покула нужна сейчас, – не согласился Нолулу.
       – Ты понимаешь, что тебе придется повременить, пока не обзаведешься остальными карассо.
       – Но Покула не хочет ждать.
       Девушка всё также равнодушно прислушивалась к разговору.
       Вождь оживился.
       – А почему бы тебе не взять в жены Лакумбу, она одинокая женщина, еще о-го-го! Годится для некоторых мужчин, и ее один твой карассо вполне устроит?
       Нолулу задумался, затем сказал:
       – Она настолько плохая помощница и супружеские обязанности не все несет хорошо, что не стоит и одного карассо, и пусть уже она мне дает три. Всего будет четыре карассо. И Покула будет моей. И Лакумба тоже.
       Я поразился – Нолулу даст сто очков вперед любому современному политэконому.
       Уже прикидывала в уме Лакумба на интересное предложение, и сказала:
       – Хорошо, Нолулу, я согласна на условие быть твоей женой, но только у меня есть два карассо, и по рукам. Вот выдам замуж Покулу, принесу тебе еще один.
       – А как же Покула? – всхлипнул он.
       – А где за нее четыре карассо? – язвительно возразила Лакумба.
       Она тоже была еще тот политэконом.
       – Но у меня только один! – напомнил Нолулу и у него навернулись слезы.
        Я решил проэкзаменовать невесту и проверить её чувства.
       – Покула, – обратился я к юной девушке, – не бойся меня и скажи всю правду. – Голос мой звучал мягко и ласково, что невольно ободрил её.
       – Да что рассказывать! – ответила она с глубоким вздохом. – Мать лучше всех знает, когда и за кого мне выходить замуж.
       – А ты сама-то как думаешь?
       – Мои подруги давно замужем.
       – А Нолулу не хочет ждать и идет поперек мнения твоей матери?
       – Да, он дотошный, сладко говорит и нетерпеливый, – призналась девушка.
       – А ты любишь Нолулу и хотела бы стать его женой? – улыбаясь, спросил я.
       – Да! – Покула явно не скрывала своих чувств, и все получили ответ, в сущности который не имел никакой надобности, ведь он и так был написан на её лице.
       Никогда жажда прибавить себе авторитета не была во мне столь пламенна. Сама судьба предназначила меня для того, чтобы показать энергию и силу убеждения, заставляя подбирать такие слова, которые бы шли прямо в душу туземцам и могли бы растопить их сердца. Одновременно я горел желанием затмить всех исторических адвокатов и риторов. И я выступил с речью, смысл которой заключался в следующем:
       – Слушается дело. Конфликт двух сторон. Гражданский иск. Одна сторона истец, называемая в дальнейшем покупатель – молодой человек Нолулу, положивший глаз на девушку Покулу, называемой в дальнейшем товар-девушка, но несогласный с предложенной ценой, считая её завышенной, раздутой и потому непомерно обременительной для него. Другая сторона ответчик, называемая в дальнейшем продавец – Лакумба, обладатель и правопреемник товара-девушки Покулы, запрашивающая за нее с жениха четыре карассо. Предварительный торг не привёл к согласию сторон. Путем взаимного погашения и после переуступок карассо, у сторон продавец – покупатель создался дефицит в один карассо. Чтобы матримониальная сделка между сторонами состоялась, продавец дает покупателю льготный кредит доверия стоимостью в один карассо, заключающийся в предоставлении права обладания товаром-девушкой на определенный срок, в данном случае – год. В свою очередь покупатель пользуется товаром-девушкой и обязуется погасить кредит-доверие в течение года. В случае непогашения кредита, товар-девушка возвращается продавцу – матери товара-девушки, тогда оплата за временное пользование производится по расценкам проката. Если товар-девушка приведен в негодность по вине покупателя, тот должен возместить его стоимость женой, которая уже есть у него.
       – Лакумба, решение суда понятно?
       – Да, – ответила она.
       – Нолулу, тебе понятно?
       – Да.
       – Покула, ты знаешь, как выполняется решение суда, и кому ты теперь принадлежишь?
       – Да. Нолулу.
       – А ты, Лакумба?
       – Да. Нолулу.
       Стороны кивнули головами в знак согласия, и молодой туземец передал Лакумбе свой единственный контрацептив, а ему она вручила дочку. Затем, присоединив к карассо Нолулу свои два, Лакумба возвратила их своему зятю и одновременно теперь мужу, став его женой.
       Счастливая Покула! Как вырывается сердце из её груди! Как стремителен был её первый шаг навстречу Нолулу! Лакумба сдерживалась, видимо не впервой ей было выходить замуж.
       Нолулу и его две новые жены Лакумба и Покула пошли в сторону его хижины. Он, не сумев перебороть страсть, тут же с жадностью овладел девушкой, не удосужившись дойти до хижины – у жениха, видимо, не осталось сил на это, а на выше сказанное – нашлось.
       Все туземцы, точно по чьему-то приказу пали на колени, воскликнув:
       – Путешественник велик! Путешественник творит чудеса!
       Только Хуан тихо указал на мою судебную ошибку:
       – Лакумба осталась должна Нолулу один карассо, и он ей один. Они – квиты.
       Я удивился смышлености Хуана, но тут же почувствовал подвох, и не один.
       – Суд пошел по неправильному пути, – сказал я, – значит, вынес недостаточное решение. Придется на другом заседании довершить этот суд.
       – Справедливое замечание, – ответил Хуан. – Мы затянули суд и вовремя не прекратили его, но Путешественник велик и принял верное решение.
       – Лакумба, купив статус жены, теперь уже не возвратит долг, – вынес я догадку, и услышал:
       – Как и Нолулу, ставший не совсем справедливым путем мужем Покулы и Лакумбы, вряд ли погасит задолженность.
       – Нолулу можно уличить в нечестности, – затем сказал я. – Получается, он приобрел Покулу и Лакумбу на карассо самой Лакумбы.
       – Нолулу теперь глава большой семьи, ему лучше знать, как поступать с женщинами и карассо.
       Я снова обнаружил несуразность и воскликнул:
       – Правоприменительно было уже тогда, когда он купил Лакумбу! А дальше пошли аферы!
       – На суд не упало это пятно, – ответил Хуан.
       – Но Нолулу оставил все карассо себе, а это точно афера, махинация, воровство, чистой воды мошенничество, – сказал я. – Теперь он настоящий кровосос и мироед. Как исправить ошибку?
       – Суд есть суд, его решения незыблемы. И Нолулу не уличили в недобросовестности. А большее решение поглощает малое.
       – А как быть с ущемленными женщинами?
       – Ничего не надо делать, – сказал Хуан. – Стороны остались довольными.
       – Получается, он за Лакумбу и Покулу совсем не заплатил, а уже владеет ими! Разве это правильно?
       – Это нормально. Каждый получил то, что хотел.
       “Этот туземец не потерялся бы в коридорах российской юриспруденции”, – подумал я.
       Тут меня осенило.
       – Черт возьми, голову сломаешь! Но благосостояние Нолулу выросло прямо на глазах.
       – Правильно, это удивительно. Теперь он на карассо может позволить себе купить еще жен и стать богатейшим человеком в племени.
       – Богаче шамана и вождя?
       – Да.
       Я глубоко задумался. На карассо при некоторой смекалке можно построить финансовую пирамиду, но не стал на этом заостряться. Меня интересовали невыплаченные карассо, и я спросил:
       – А как же Лакумба?
       На что Хуан спокойно нашел ответ:
       – Пусть подает новый иск, но проиграет. По нашим обычаям она, и что есть при ней, теперь принадлежит мужу, и должна ему повиноваться. Будет нелепо, если он вернет ей, своей жене, эти карассо.
       – А тот, который по суду?
       – Тоже не вернет. А если вернет, тот поступит в семью, опять же к самому Нолулу. Нолулу теперь богатый человек, держатель карассо. Он может хоть сейчас купить еще молодую жену или несколько старых. И хозяйство его обрастет, и не будет страдать от недостатка рабочих рук!
       Я качал головой – какая сложная наука юриспруденция.
       Только шаман Ка-ра-и-ба-га был неутешен, что ему не позволили отличиться, да и самим ходом разбирательства остался недоволен. Не будь он также черен лицом и всем телом, как его душа, на лице его, наверное, выступила бы злобная бледность. Но злую гримасу все видели.
       Час спустя показалась вереница поющих и танцующих туземцев, человек десять: впереди двое несли на плечах привешенного к бамбуковому шесту повизгивающего, временами верещащегося поросенка, шедшие за ними держали на головах посуду, и, наконец, остальные – кокосовые орехи. Все свои дары они положили на землю передо мной; потом каждый отдельно передал свой подарок мне в руки. И ещё несколько дней каждое утро новые корзины со снедью стояли у моей хижины.
       Я весь раздулся от гордости, от успеха.
      
       И снова я присутствую на очередной сунтуке. Хуан и Хуана, профессионально ставшие секретарями и судебными приставами, деловито рассаживали племя, каждый член которого повторял:
       – Мы полагаемся на твою мудрость и справедливость, о Путешественник!
       Меня посадили на самое почетное место, чтобы я своим присутствием придал этому событию особую торжественность. Доверие ко мне было высокое, и я сам положил на обе чашки весов Фемиды требование к себе: провести это следствие по всем правилам юриспруденции без всяких скидок на отсталое общество, как вёл бы его в России и в любой другой цивилизованной стране.
       Хуан изложил суть дела:
       – Вся деревня жужжит, как потревоженный улей. Один туземец украл у другого карассо. Этот случай пришелся на пору рождения у вора дочки. Изобличив того в краже, истец не нашел ничего иного, как потребовать только что родившуюся девочку себе в возмещение.
       Снова интереснейший неординарный случай.
       – Так вот в чем дело? – выслушав, сказал я. – Граждане туземцы племени масоку! Вы не ошибаетесь во мне, я постараюсь приложить все силы, чтобы без жестокости и снисхождения, сообразуясь принципом справедливости и разумности отстоять в суде ваши интересы и разрешить эту ситуацию.
       Все приготовились слушать меня, проявляя при этом знаки величайшего уважения и почтительности. Я задал некоторые наводящие вопросы:
       – Истец, это так?
       – Да, – ответил он.
       – Ответчик, это так?
       – Нет, – ответил он.
       – Истец, ты мотивируешь это тем, что если бы вор не украл у тебя карассо, у тебя бы родилась девочка, а не у него?
       – Да, это так.
       – Почему ты так решил?
       – А как иначе! У меня жена была на сносях. Он украл карассо. Узнав это, она неудачно разрешилась от бремени.
       – Ответчик, что ты скажешь в своё оправдание?
       – Всё было не так. Я со своей женой сделал оглушительное “буф-буф” с карассо – она сразу удачно родила.
       Внимательно прислушивающийся к разговору вождь Нь-ян-нуй спросил:
       – Истец, зачем тебе чужая девочка?
       – Она не чужая, теперь она моя дочь, а как встанет на ноги, будет моей женой, – ответил тот.
       С мест посыпались выкрики:
       – Карассо помогает рожать!
       – Карассо убивает ребенка!
       Первых выкриков было больше и они заглушили вторые.
       Я нарисовал для себя следующую картину: большинство были на стороне истца, искренне веря в то, что контрацептивы служат рождению детей, а, не наоборот, их умерщвлению. Как захотелось в этот момент обратиться к своим соотечественникам со словами: “Внимайте! Не делайте ошибок! Доверьтесь медицине и знающим людям! Живите в цивилизации! Если поймете это, тогда будете доверять только чувству, больше ему, чем прагматичному разуму, уводящего вас в никуда, в сторону, в пропасть!”
       Как я не хотел, чтобы туземцы знали, как не скрывал от них истинное предназначение карассо, но этот последний случай дал мне основание окончательно убедиться в том, что туземцы не такой уж простецкий народец, как кажется на первый взгляд. Хоть и глубоко заблуждаются, но уже догадываются о причастности карассо к деторождению, вкладывают в него определенный смысл, что в их зачаточные мозги проник вирус познания. Ещё немного, и они окончательно раскроют секрет.
       До этого я часто наблюдал любовные утехи у туземцев. По существу подобные сценки – это пасторальные картинки, связанные с веками устоявшимся укладом жизни, который не берут ни время, ни глубочайшие изменения, в корне произошедшие на Земле, ни наличие постороннего фактора, каким являюсь я.
       Я полон впечатлениями, которые производили на меня туземцы. Объяснения в любви на острове, как и всюду на земле, признаны высшим проявлением чувств. Это такой же непреложный факт, как и на моей родине. Если бы не одно “но”. Да, проявление чувств высокое, но вот само половое таинство низшего порядка, потому что низведено до простой потребности на глазах у всего населения. А в отношении знаков внимания с некоторых пор не было выше подарка, чем подаренное из моих рук карассо. Можно это подвергнуть осмеянию, но я видел обращенные в новую сексуальную веру парочки, которые просиживали часами, обсуждая преимущества изделия, которое вертели в руках, потом вставали и уходили куда-то в лес, но чаще оставались прямо тут на месте. Любовные недоразумения происходили крайне редко, главным образом из-за дележки карассо. Девушки при этом плаксиво поджимали губки, не желая делиться с юношами, а они на это реагировали нервной дрожью. Да пусть будут посрамлены мои отечественные моралисты, однако я ни разу не услышал неделикатного замечания туземцев друг к другу в случае чьей-то оплошности, неловкости или неумения в обращении с карассо, как у меня на родине.
       Однажды, я тактично поинтересовался у Нь-ян-нуя:
       – О вождь, благословенный богами и духами, любимый народом масоку, почитаемый всеми видами животных и растений, притягивающий своей мудростью сколопендр, скорпионов и тарантул, располагающий к себе все мелкие твари, и прочая, прочая, прочая, что испытывает народ масоку, применяя карассо?
       Неожиданно я получил сполна критику, возможно в свой адрес.
       Нь-ян-нуй немного подумал и сказал:
       – Я тоже задавал себе и всему народу масоку этот вопрос и чаще получал один и тот же ответ. Мне говорили разные люди, и мужчины и женщины, что карассо – это хорошо, оно органично вошло в нашу жизнь, но они жаловались, что они люди бедные, оттого, что карассо мало, а у кого их много – те богатые люди, которые делиться ими ни с кем не желают, и богатеют они ещё больше. Я вижу, что народ из-за этого стал злой и готов взять в руки копья и стрелы и направить их против богачей.
       Из этого разговора я вынес для себя следующее, что народ масоку больше волнует социальная несправедливость, упирающаяся в неудовлетворительную распределительную систему.
       Критику я отнёс на свой счет, на счет странной игры природы и ограниченного воображения туземцев.
        Итак, я сижу на сунтуке, гляжу в глаза вора, выискиваю в них чувство раскаяния, и мучительно рассуждаю, какой вынести вердикт. Наконец, я ударил палкой о дерево и сказал первое слово.
       – Слушается дело о разделе имущества! Сошлюсь на пример: в случае, если бы кто-то из туземцев воспользовался без разрешения чужой пирогой для рыбной ловли, то он должен отдать хозяину половину своего улова. Так?
       – Так, – закивали все присутствующие головами.
       – Значит, в данном случае истец имеет полное право забрать себе половину девочки.
       – Имеет.
       – Случай осложняется тем, как одну часть девочки оставить истцу, а другую – ответчику? Как разделить не располовинивая девочку?
       Раздался общий вздох.
       – Действительно, как?
       Кто-то выкрикнул:
       – Путешественник знает, как это сделать. Он всё может! Он разделит!
       Я продолжил логическую цепь рассуждений.
       – Кокос можно разделить?
       – Можно, – ответили все хором.
       – Рыбный улов – можно?
       – Можно.
       – А живого человека, как?
       – Никак.
       – Следовательно, задача с неизвестными. Может ли девочка составлять необходимую технологическую сумму, которую возможно разделить на самодостаточные части, не нарушая при этом всего единства и целостности организма? Теоретически можно, а практически?..
       Непонимающие масоку заворожено слушали, но доверие ко мне переполняло их.
       Кто-то снова выкрикнул:
       – Путешественник знает как, он всё может!
       Я не хотел терять свое лицо среди туземцев и в данной ситуации вынес, наверное, единственно правильное соломоново решение, которым впоследствии гордился:
       – Девочка, чтобы не травмировать её психику и подготовить к дальнейшей жизни, должна жить попеременно один день у своего отца, а один день у пострадавшей от воровства стороны, до тех пор, пока стороны не придут к дальнейшему соглашению по окончательной передаче девочки третьему лицу, то есть мужу, после достижения ею брачного возраста двенадцати лет.
       – Восьми лет и ни дня больше, я ждать не намерен, я и есть тот муж! – послышался недовольный голос истца.
       – Двенадцати лет! – воспротивился ответчик.
       – Восьми лет! – поддержали истца с мест.
       – Восьми лет! – Я окончательно ударил палкой по дереву.
       И снова я услышал:
       – Путешественник велик! Путешественник творит чудеса!
       И опять Ка-ра-и-ба-га, неудовлетворённый ходом разбирательства и потерей своего авторитета, сжимал кулаки. Теперь он не только позеленел от злобы: черное лицо его приняло какой-то мутный пепельно-серый, грязный оттенок, колени дрожали. Я думаю, и душа у него в этот момент стала ещё чернее.
       Туземцы, оставшись довольны моим вердиктом, выразили свою признательность новыми подношениями. Они прислали свинины, плодов хлебного дерева, бананов и таро, на что я подарил им пустые картонные коробки.
       Я не ловчил, а просто думал о будущем. Экономика должна быть экономной.
       Много я еще совершил славных дел в племени масоку и в других на ниве судопроизводства. Были разные судебные разборы, и мелкие, и громкие, и я с честью выходил из них.
      
       На этом озвучивать рассказ моего друга путешественника я прекращаю, чтобы в скором времени, возможно, продолжить следующие на другие темы. Появились еще откровения, о них я поведаю в другой раз.