Moderne Zeiten

Это произведение вовсе не претендует на толковую прозу. На самом деле, это сон, приснившийся мне два года назад и так поразивший своей реалистичностью, что появилось острое желание быстро перевести его на бумагу в то же время. Снился он в два этапа с перерывом в месяц. Все логические погрешности и скомканность прошу списывать на сам сон и мою нелюбовь творить в прозе. Приступим.
Падающий снег
Никогда не коснётся земли:
Тут холода нет.
Нашу землю пески замели.

Здесь царствует мор,
Не осталось больше людей,
И силы теней
Посеяли вечный раздор.

Когда-то давно
У нас было море морей,
И солнце пекло,
Встречая разливы земель.

Нетронутый мир
Падал в схватке один на один, -
Поник и затих
Первый свят без семьи и родных.

Наш белый свет
Встречал утром чёрную ночь.
Царила там боль,
И лишь чудо могло бы помочь.


1

  2054 год. Планета перенесла три мировые войны. Россия, совершенствующая старое оружие и неумолимо прогрессирующая в области науки, занимает ведущее место. Самым большим достижениям стал прорыв в генетике.
 Десять лет назад был изобретён способ увеличения армии в короткие сроки. Оплодотворённой женщине вводили дополнительную хромосому, заставляя родить мальчика, будущего воина. Искусственные дети рождались слабыми, посему взращивались также в инкубаторах. Росли быстро, и уже к четырнадцати годам можно было получить взрослого, сильного мужчину.
 Однако, подкрепляемые тем же лекарством, солдаты набирали мышечную массу, ускоряли регенерацию… и теряли клетки мозга. Яд действовал медленно, но поражал, таким образом, большую часть населения. Потерявшие рассудок уже не люди, а мутанты, заражали свои семьи трупным токсином, пропитанным тем химическим раствором. Вскоре их пол стал неважен, и столица – в первую очередь именно столица – наполнялась голодными, ненормальными гермафродитами, гниющими в движении, мёртвыми, зомбированными существами. Те, кто успел приобрести едва созданную вакцину, не спасались – в здравом уме они чувствовали боль и тысячи пожирающих их паразитов, ибо животные выделения новых тварей убивали, так или иначе.
 Лишь для небольшой группы людей удалось создать это укрепляющее лекарство, не уничтожающее изнутри. Учёные, сами на себе и испытавшие новую вакцину, поклялись спасти остатки развитого мира, рушащегося, невыносимо быстро умирающего прямо на глазах. Ближе к окраине, между метро Домодедовская и Орехово раскинулся научный центр – огромный комплекс, крепость, цивилизованный город, белеющий среди руин. А сама подземная линия поездов оказалась единственным надёжно охраняемым выходом из эпицентра Ада. Только немногих беженцев спасал выезд на почти не обжитую территорию, ибо из самого центра индустриального организма болезнь расползалась вслед за малейшим носителем инфекции.

 Среди этих безымянных ангелов – привитых учёных – был и я. Меня зовут Олег, мне двадцать пять лет, женат не был. Посвятил всю свою недолгую жизнь генетике, однако в этом огромном комплексе добился лишь должности секретаря заведующего отделением. Но у меня была возможность изучать документы, и я искренне верил, что смогу что-то сделать для устранения проблемы. Увы, в один из дней стало слишком поздно.
 Я сидел за столом, выискивая в компьютере какие-то новые данные о тех незаразных, странно развивающих в себе болезнь мутантах, что были завезены к нам в течение последней пары недель. Все ещё почти дети: от пятнадцати до семнадцати лет, и то, от силы человек пятнадцать. А одного парнишку ещё и забрали в понедельник, а он был для меня выходным… кто отпустил, спрашивается? Но почему-то на этот факт никто внимания не обратил, значит, решили, что в будущем может стать опасен, и просто выкинули. От размышлений меня оторвал безумный ор Макса, кажется, на весь корпус. Это мой коллега, альбинос с длинными, до талии, волосами и ростом под два метра. Умный, да еще при этом физически развитый.
 Вбежав, как ни странно, в одних бежевых кожаных штанах, мокрый, с влажными на концах волосами, он натягивал свитер прямо на ходу. Остановившись прямо напротив моего стола, он крикнул прямо в лицо:
 - Эвакуация! Вставай и прямо в таком виде – в метро. Бегом!
 Вскочив, я побежал за ним, чтобы не отстать. За поворотом, что вывел за пределы отделения, уже никого не было – все жильцы этого оплота явно покинули безопасные стены неприступного центра. Однако впереди появились новые звуки – рычание, шипение и какое-то влажное чавканье. За следующим поворотом я чуть не влетел в змееподобное создание, пропорциями тела чем-то напоминающее собаку, но вовремя выскочивший Макс размозжил головы о стены всем трём тварям. Рассматривать их было некогда, но все истекали тёмной слизью, имели бесформенную вытянутую голову и больше походили на абстрактные фигуры из жжёной резины. Поморщившись, я выбежал за широкие ворота и спустился по прямому входу в метро, а по совместительству запасному выходу из комплекса.
 Внизу Максим меня остановил.
 - Ты иди дальше. Езжай куда-нибудь за пределы города и пережди там, я тебя как-нибудь найду. Просто не потеряй маячок. – Он ткнул меня пальцем в грудь, где болтался «врачебный амулет». В это смутное время встроенный маячок являлся неоценимо важной вещицей даже после смерти. – Всё, иди. Слушай окружающих, когда будешь решать, где высадиться.

 С этими словами он убежал обратно, захлопнув ворота с той стороны. Я же двинулся дальше, миновав гранитные своды перехода в метрополитен. А дойдя до эскалатора, услышал примерно следующее объявление, орущее истеричным мужским голосом:
 «Вы, неверные твари, сгубившие собственную нацию!  Толпы педиков, неспособных найти себе пару, родить нормальных детей, а не мутирующих ублюдков! Вы потеряли своё прошлое, позволив жёнам лишиться дочерей, и родить неполноценных бесполых созданий, которые теперь шастают аж по расписному центру и жрут случайно попавшихся под руку стражей порядка! А что теперь? Теперь?! Вы бежите, надеясь укрыться, но нет – не-ет! – это лишь начало всех кошмаров, которые ожидают вас теперь. Начав разрушать свой мир собственными руками, вы повлекли за собой полный крах со стороны естества! Вы умрёте все… все умрёте!»
 Конечно же, никто не реагировал на эту истерику. И мне также нечего было сказать или сделать в ответ; всё же, даже если бы этот человек стоял передо мной, он был бы скорее прав. Жаль, он не посоветовал никому, как же хотя бы спасти собственную шкурку… жаль, что это в принципе невозможно.
 Я спустился на станцию, проскользнув в ближайший вагон подъехавшего поезда. Людей было на удивление мало, несмотря на сложившуюся ситуацию, но возможно, здесь были лишь уверенные в своём физическом состоянии. Малейшее отклонение от нормы, даже не связанное с заражением – и труженики уже отдавались смерти вопреки отсутствию в этом необходимости. Жизни ведь уходили нынче в любом случае… Однако, это было не столь важно. Глаз мне радовали несколько влюблённых парочек, который состояли отнюдь не из двух мужчин, а из мужчины и женщины. Неопределённо ухмыльнувшись, я придвинулся ближе к одной из них: довольно высокий худой парень с непослушно вьющимися золотистыми волосами и девчушка, маленькая такая, серьёзная, живенькая и черноволосая. Судя по их разговорам, девушку звали Катей, а направлялись они на станцию «Белая роща», которая являлась чуть ли не самой крайней, ибо дальше – безлюдная глушь. А мне надо, чтобы потом меня нашли, так ведь?
 Пейзаж индустриальной разрухи за окном сменялся маленькими пустынными поселениями, истоптанными и высохшими полями. Ранняя осень, когда всё ещё зеленеет, но красотой не услаждает. Да и когда в нынешние времена можно было увидеть красоту, выходящую за рамки идеальной геометрии и модернизации… Давили на рассудок и переговоры шёпотом выходящих или ещё остающихся на местах беженцев. Я их и не слушал, ибо любой из них можно было подытожить тремя словами: «мы все умрём». Правда, мы все умрём… в течение этой недели, наверняка. И это ещё оптимизм!

 Хохотнув, я вывалился на плоский асфальтовый блин перрона вслед за своими попутчиками, с которыми успел познакомиться косым взглядом. Катя и её безымянный парень вышли на пустую площадку, перед которой находился кирпичный остов какого-то недостроенного завода, справа – кучка домов с местами заколоченными дверями и окнами, а слева – и вовсе невиданный агрегат, напоминающий, уж извините, дачный сортир. Воздух был наполнен затхлым запахом пыли, серы и гниющей плоти, а также пустотой. Той самой бестелесной и невесомой тишиной, которая каким-то странным ощущением смертельной лёгкости пронизывала всё тело. Я поднял с земли палку, побродив на территории пары квадратных метров, за которые выходить отчего-то жутко не хотелось, и попинав одинокий камушек. Лишь изредка моё внимание отвлекали попутчики. Надо сказать, невзрачная деревянная будка, мимо которой проехал уже уходящий в сторону конечной поезд, оказалась не так проста на вид.
 Мои предположения не были ложны:  в этом богом забытом поселении, которое проще было назвать деревней или каким-то придорожным городком, необъяснимая постройка и являлась тем самым общественным сарайчиком. Но теперь выяснилось, что по неясной причине он был заперт на замок. И что вы думаете? Ржавый ключик от сокровищницы нашла наша Катя, теперь вопреки обеспокоенным возгласам бойфренда направляющаяся в сторону туалета. Поморщившись, я метнулся в их сторону, ибо запертый домик вышеуказанного назначения настораживал даже меня, ведь какому идиоту понадобится закрывать столь «важное» место? Но моя нерасторопность и мягкий характер молодого человека ситуацию сгубили. Я так и застыл как вкопанный, пронизанный ужасом крика девушки и видом выкатывающейся из открытой двери покрытой гнилью и отходами жизнедеятельности головы. Не нужно было обладать богатой фантазией, чтобы представить всю ту кучу человеческих останков, кишащую червями, и отбежать в сторону, зажимая рот рукой. Освободив и без того пустой желудок, я облокотился о тонкое деревце, стараясь отдышаться. Но тут шестое чувство и стихшие голоса дали мне понять, что в своей стороне я не один. Спустя мгновение я услышал отдалённый шепот, а на затылке – горячее и влажное дыхание, отдающее смрадом пасти хищника. На этом тело сковал сон ужаса, а я более ничего не слышал и не видел…


2

 … Я открыл глаза на больничной койке, разбуженный настойчивым зовом мужского голоса. Над головой маячил белый потолок в переплетении труб и вбитых в панели болтов; паровой шум говорил о работе техники в медицинском блоке. Отдалённый звук работы двигателя наводил на мысли о местонахождении моей скромной персоны: воздушный исследовательский центр «Арион».
 - Олег. Олег. Проснись.
 Повернув голову, я увидел Максима – того самого крупного альбиноса с длинными волосами и напряжённым взглядом. Хмуро потускневшие красноватые глаза смотрели с какой-то безысходной горечью. Подвигавшись, я обнаружил одну из причин – у меня до середины бедра отсутствовала левая нога. Что ж, в какой-то мере мне повезло – я остался жив.
 - От города почти ничего не осталось. Мы сейчас над Кремлём, единственно охраняемым с воздуха местом. Новости три: хорошая, плохая и очень плохая. – Альбинос протянул мне стакан воды, помогая сделать глоток. Приоткрыв глаза, я приподнялся, чтобы смочить горло, прокашлялся и, наконец, пробормотал:
- По порядку.
- Ты пролежал без сознания неделю. Однако спасли тебя не мы, а на удивление странная личность по имени Юрий. К счастью, или к сожалению, оказалось, что он мутант – и причина многих бед этого века. Он упорно называет себя Аид, а вместе с ним мы подобрали не менее аномального мальчонку, вероятно, того, что выпустили генетики, пытавшиеся выяснить природу заболевания. Ту тварь мы законсервировали, а малого пытались выходить. Только, кажется, всё совсем не так просто. Аид ведь утащил его к себе в капсулу и заперся изнутри…
- Это хорошая новость? – Подавленно перебил я, кашлянув.
- Относительно. Слушай дальше: Аид уничтожает этот последний оплот изнутри. Кажется, мальчика он хочет просто убить нам назло, а заодно использовать с выгодой для себя.  А по кораблю каким-то образом уже распространилась зараза. В переходах между блоками А-6 и А-7, а также между пассажирским корпусом и лабораторной частью обнаружили завесы галлюциногенного газа. Он безвреден, но вводит в состояние транса и позволяет контактировать с нашим гостем. Ах, и… повреждён двигательный модуль, поэтому мы зависли.
 Молча выслушав товарища, я разобрал для себя, какая часть сообщения была плохой, а какая – очень плохой. Всё же, оставался один существенный вопрос…
- Как проявляется болезнь?
- Как обычно. Кто-то уже сошёл с ума, их мы постарались закрыть возле багажного хранилища. Остальные работают, но уже гниют при жизни. Умрут в течение сорока восьми часов и те, и те. Тебе и другим здоровым уже дали антидот, так что зараза безвредна. Пассажиры же просто изолированы от источника болезни.
 Поморщившись, я сел на койке. И тут же рухнул назад, зажимая ладонью рот и нос. На другом конце палаты в наполненной формалином горизонтальной капсуле, которые у нас называют просто – «гробы», - лежало прогнившее безжизненное, скользкое и абсолютно чёрное тело. Почему скользкое? Куски слизи и разложившейся кожи жировыми каплями плавали в желтоватой жиже. Увы, даже подобная мумификация не спасала мертвецов от влияния болезни…
 Если то же самое творилось на всём корабле, мне нужно брать себя в руки. Что ж, это прекрасное начало дня: я теперь как стойкий оловянный солдатик, благо, одна нога и необходимость с ней не свалиться в окружении разлагающихся инфицированных имеется. Собравшись с силами, я всё же встал с постели, сразу нащупывая рядом костыль и пробуя свои силы в  столь нестандартном виде передвижения. Максим встал рядом, поддерживая под локоть, а я старался смотреть себе под ноги либо вперёд, отключая боковое зрение. Выйдя из медицинского блока, мы двинулись по коридору; вероятно, в капитанскую каюту. С каждым новым метром мне становилось всё хуже и хуже: возле стен валялись ошмётки одежды, куски сгнившей плоти, облепленной паразитами. Возле усиленной двери в двигательный отсек сидел сторож – некогда грузный и жизнерадостный даже в это тяжёлое время мужчина, а теперь стонущий и обдирающий с лица куски кожи и мяса вместе с копошащимися в них бурыми червями. Зажмурившись и прикрыв лоб рукой, я проследовал дальше, мимо заляпанной тёмными разводами высохшей слизи и крови двери в лабораторию. И что-то мне подсказывало, что это ещё цветочки, выросшие в самые последние моменты моего пребывания в бессознательном состоянии.
 Спустя непродолжительное время мы вышли на капитанский мостик. На пути к блоку мы прошли по застеклённому переходу, откуда великолепно был виден тот бедственный пейзаж, царящий внизу. А ведь Москва – столица, развитый город, якобы показатель престижной работы и учёбы…
 Вид индустриального Апокалипсиса вместе с нами прошёл мимо. Максим открыл дверь на мостик, я проковылял внутрь, стараясь держаться поближе к стене.
 - Добрый день, Анна Григорьевна! – Поприветствовал альбинос вождя нашей экспедиции в никуда.
 Капитаном была женщина средних лет с коротко стриженными чёрными волосами, серьёзным, пронзительным взглядом и никогда не появляющейся на губах улыбкой. Женщина-военная с тяжёлой судьбой в некоторых ситуациях была крепче любого мужчины.
- Отставить сарказм, Максим. Олег, - она повернулась ко мне, - Вы же служили в разведке?
- Какое это имеет значение сейчас?.. – Я опёрся на костыль, тут же пожалев, что не ответил «так точно!» или хотя бы «jawohl!», что, собственно, являлось аналогом первого, - ибо отец мой был немцем, а меня вечно бросало из стороны в сторону между разными национальностями. В любом случае, теперь я прямо в голову получил смертельный выстрел навылет взглядом холодных изумрудных глаз.
 - К счастью или сожалению, молодой человек, Вы – единственная пара свободных рук, способных устранить неполадку в двигателе. Не стоит напоминать о травме, с Вами пойдёт Макс. Нам нужно как можно быстрее включить основное питание и убрать с корабля опасный груз, пока он не натворил ничего непоправимого. Пойдёте со стороны пассажирского блока.
- А ядовитый газ?..
- О, поверьте, он пойдёт Вам на пользу. Не заметите трупов, по которым идёте.
- А…
- Вперёд.
 Развернувшись, я отошёл к двери. Максим, снова взяв инициативу, молча повёл меня под руку прочь с капитанского мостика, единственно свободного от источающих тошнотворный запах куч или отдельных кусков.
 Путь продолжился по коридорам, в которых я некогда путался. Теперь белые стены отличались друг от друга разводами от цепляющихся рук, грязными тряпками на полу, чёрными пятнами. По застеклённым переходам мы перемещались от одного блока к другому, слушая голоса немногочисленных учёных. Все разговоры концентрировались на двух понятиях: «Аид» и «заражение». И этот шёпот придавал ситуации почерк полной безысходности…
 Судя по исчезнувшим панелям из стеклопластика, альбинос довёл меня до середины воздушной адаптации научно-исследовательского центра. Ноев ковчег, на который попала чумная крыса… В конце ныне белого, ребристого коридора кружилось марево, устилающее молочным туманом грязный пол. Затхлый запах трупов перерывался холодным, облепляющим лёгкие изнутри воздухом. И стоило мне ступить в эту зону аномалии, мир поехал в никуда. Пропал пол, потолок, стены. Я не чувствовал, как я шёл, не слышал ничего, кроме сдавливающих голову шумов, напоминающих хриплое дыхание огромного зверя. Откуда-то слышался детский плач, вопль боли, смех толпы. Всё издалека и слишком нереально.
 Очнулся я словно бы от чьего-то прикосновения. Обернулся – никого. Только вспыхивающее буйство красок, никак не сочетающихся, расплывчатых, как во сне. И снова тихий смех, только уже ближе, прерывистые вздохи.
 - Новый маленький знакомый… и как тебе это нравится?
 Я остановился как вкопанный. Грубый, низкий и хриплый, но слащаво растягивающий слова голос звенел прямо в голове и смутно напоминал чей-то ещё.
- По твоему неловкому поведению я могу предположить, что ты поражён… вопрос, приятно ли? Мы встречались с тобой раньше. В прошлой жизни, возможно, или же в позапрошлой… как думаешь? В любом случае, заруби себе на носу, ибо повторять я не буду – мальчик, что так любезно составил мне компанию, очень важен в первую очередь для тебя. Но поверь, это нежное тельце мне, так или иначе, надоест своей неприкосновенностью. И тогда я вам его верну… с начинкой.
 Сердце ощутимо забилось. В прошлой жизни? Очень важен? Или это провокация психа-нечеловека?
 Я побежал вперёд, если это можно было назвать бегом. Безумные краски разлетелись в стороны, прилипая чёрной обивкой и грязью к окружению. Макс уже давно ждал меня возле двери в пассажирский корпус, я же чуть не свалился. Подняв упавший костыль, я опёрся на подставленное плечо.
- У этого Аида брачный сезон… он тоже размножается откладыванием этих опарышей?.. – Тяжело вздохнув, я кашлянул, припоминая привезённый в центр несколько лет назад материал – биопрепарат с яйцами человекоподобных мутантов-гермафродитов.
- Говорил с ним? – Спросил альбинос, решительно глядя на меня. Увы, у меня не было для него той информации, которую сейчас всем хотелось бы услышать.
- ОН говорил со мной. Сказал, что мы с ним встречались в прошлой жизни, а тот мальчик особенно важен для меня.
- Вот тебе и главный повод его спасти.

 Ответить я не успел. Вертикальные ворота в пассажирский корпус открылись, а я в очередной раз обомлел от ужаса. Все до единого – и мужчины, и женщины, и дети - словно мантру шептали что-то непонятное, улыбаясь и безжизненно смеясь. Все до единого - находились в трансе.
 - Аид влияет на разум, - пояснил Максим, - не забывай, что мы-то с тобой не просто люди.
 Я кивнул, продвигаясь мимо рядов и купе. Целые загипнотизированные семьи сидели в палатах, сидя прямо, просто глядя перед собой и безмятежно улыбаясь. Я не мог представить той массовой галлюцинации, которая опьяняла бы всех. И знать не хотел…
 В конце концов, пройдя через корпус, мы попали в другой коридор. Прошли перекрёсток и правый поворот, ведущий к ныне пустому жилому блоку А-7, в конце которого кружилось марево, и завернули в служебную дверь. Металлическая лестница явно не была идеальным средством спуска для инвалида, но, отдав Максиму костыль, мне всё же удалось почти съезжать мимо перекладин, лишь иногда опираясь на одну из них единственной ногой, чтобы дать отдых горящим от трения ладоням. До того момента как стопа, наконец, нащупала землю.
 Забрав у альбиноса средство опоры, я осмотрелся, сделав шаг к сплетению труб, поршней, проводов, прислушиваясь к щёлканью замкнутого механизма где-то вдалеке.
 - Ну, идём? – Я притянул Максиму руку, и меня вновь повели под локоть, как барышню на выданье.
- Возможно, там просто застопорился поршень. Мало ли, какая живность тут бегает… от мутировавшей крысы до запертого в столь удачном для изоляции месте заражённого.
- Или же просто залип…
 Я с отвращением оступился, почувствовав, как нога увязла в прогнившей до крайней степени куче плоти и размякших костей. Цепляться за Максима и избавляться от омерзительного чувства скользкой влаги на сапоге времени не было, потому я героически терпел, пока это дерьмо не отвалится само. По шипению и гневному бормотанию товарища несложно было догадаться, что не только у меня на пути встречались слабо видимые в красном свете аварийных ламп останки.
 Каждые несколько метров шум замкнутого блока становился всё громче. А ведь чтобы пройти через весь отсек от края до края, нужно потратить около десяти часов – так огромен был воздушный центр, и столь сложной системой он приводился в движение. Посему только через час, кажущийся в лабиринте проводов и труб вечностью, мы достигли центра этой части массивной структуры.
 Предположение об источнике проблемы было составлено правильно: из двух рабочих поршней на автомате продолжал двигаться только один, - и то, едва выходя и при отсутствии тяги снова влетая в блок. Препятствием являлась натёкшая из какой-то дыры в потолке слизь, полностью остановившая один из качающих воздух цилиндров. Далее она спускалась до пола, где у подножия механизма красиво повис вниз головой наверняка почерневший, мягкий труп. Всё это источало тошнотворный запах почти на весь зал. Но если на большом расстоянии это уже вошло в привычку, то сейчас весь организм бесповоротно выворачивало наизнанку. И в этот раз мне не удалось сдержаться – рот наполнился привкусом пустой желчи. Странно, почему я всё это время не хотел есть; но, скорее всего, это лишь благодаря вливаемому в бессознательном состоянии питательному раствору, да абсолютно не аппетитной обстановке. Но не суть.
 Помощником в сложившейся ситуации оказался мой костыль. Поднятый Максимом на руки, я стягивал и сбрасывал желеобразное вещество с металлического цилиндра. Много времени удаление основной массы не заняло, трудности возникли, когда нам удалось включить более яркое освещение. Двигательный отсек изнутри напоминал лёгкие больного бронхитом, и весь этот пейзаж дополнялся «кашлем» самого двигателя. Не зная, где скрыться от вида трупных останков, фактически, устилающих пол всего блока, я отошёл к ближайшей двери подсобки, дёргая за необыкновенно чистую ручку. Из шкафа была извлечена длинная щётка и ведро, вручённое товарищу, тут же отправившемуся за водой. Во всём этом аду, не считая, собственно, цели – устранить неполадку – мы занимались именно влажной уборкой.  Очищенный до работоспособного состояния, совместными усилиями цилиндр был направлен в гнездо (под тяжестью гнили он вышел и неровно повис), затем Максим нормализовал программу работы. Механизм снова заходил, мерно стуча, ярко зажглось основное освещение. Дело было сделано. Хотя, что конкретно это даёт – вопрос сложный…

  Не видя более смысла оставаться в двигательном отсеке, мы двинулись по грязному лабиринту дальше, чтобы на сей раз выйти ближе к лаборатории и капитанскому мостику. В качестве побочного элемента, над дверцей выхода висели электронные часы – начав около пяти часов вечера, сейчас мы видели уже горящие красным семь утра. Действительно, в тёмных «подземельях» корабля и переходах с газом ни минуты, ни часы значения не имели… однако, мы всё равно тратили слишком много времени.
 Поднявшись по короткой лестнице, мы стали стучать изнутри. Железная створка распахнулась, и перед нами предстало ещё более измождённое и распавшееся лицо сторожа. Он умирал, а мы только и могли, что кивнуть в знак благодарности, пряча глаза от невыносимого зрелища. Однако работа двигателя означала полную выработку электричества. Я поёжился, посмотрев на дверь в лабораторию, за которой теперь не царила могильная тишина. Ибо теперь оттуда исходил потусторонний шелест…
 Почти бегом, насколько то позволяла единственная нога и запачканный всеми способами костыль, мы с Максимом кинулись к капитанскому мостику. Корабль пришёл в движение, но это не значило, что траектория была правильной. То, что Кремль находился несколько под углом, говорило только о медленном падении вниз.
 Зайдя в блок, мы застали Анну Григорьевну возле пульта в кресле. Капитан держалась за голову, хрипя и жмурясь. Объяснение нашли только одно: с включением питания в капсулу Аида начала поступать необходимая для его жизнедеятельности энергия, а он начал направлять её в нужное ему русло – на подавление главных разумов. Максим бросился к командующей, я – к пульту. Нас обоих всегда спасала начитанность и элементарная логика, поэтому выровнять полёт мне удалось.
 Там подоспел и альбинос. В четыре руки мы с Анной Григорьевной держали управление. В течение пяти минут была ослаблена подача энергии в лабораторию, заработала система вентиляции, смывающая прочь из коридоров газ. Все мелкие препятствия были удалены.
 Но вдруг мне в голову стрельнуло дикой болью, параличом прошедшей по всему  телу. Не устояв, я рухнул, ударившись о кресло головой и теряя сознание.


 Очнулся я где-то в другом месте, но, кажется, это был топливный отсек корабля. Определялось это легко по характерному запаху горючих жидкостей, от которого и так разбитый организм пробивало по всем параметрам. С трудом поднявшись и не обнаружив рядом никакой опоры - ни Максима, ни костыля, ни хоть какой-нибудь трубки, - я попытался передвигаться, хватаясь за стены и бочки. Но что-то мне подсказало взять с собой канистру с бензином. Одноногий, грязный человечек с бледным, осунувшимся лицом и ёмкостью горючего в руках выглядел бы до горечи забавно, если бы рядом хоть кто-то был…
 Шатаясь и едва не падая, я в панике двигался сразу по направлению к лаборатории. В сознании засело чувство абсолютной злости на всё происходящее: на чёртова нелюдя, на мальчика, на трупы, на вакцину, на эпидемию. Хрипя, я ввалился в лабораторию. Капсула была едва приоткрыта, разблокирована, а помещение – наполнено запахом формалина. За спиной слышались шаги и крики; вероятно, капитан и Максим тоже очнулись в других местах. Неудивительно, что у всех возникало чувство, что что-то для чего-то слишком поздно.
 Вломившийся в лабораторию альбинос подскочил к пульту управления, чтобы открыть капсулу. Но хоть и раздался характерный щелчок, крышку словно держали изнутри. В ход пошли шесты сломанных капельниц, и вскоре мы не столько вскрывали этот медицинский саркофаг, сколько пытались разбить тонированное бронированное стекло. Но неведомая утяжка отпустила, и камера для тяжелобольных распахнулась.
 То, что было внутри, можно было представить только в страшном сне, на который и было похоже всё происходящее. Внутри, в посеревшей жидкости лежала совершенно белая махина, слишком похожая на человека, за исключением странных тонких отростков, опутывающих обнажённое тело молодого человека – даже мальчика – с чёрными волосами и почему-то абсолютно чёрными же глазами; часть их была введена под кожу пленника. Ровный взгляд и кривая ухмылка альбиноса-мутанта, создаваемая скорее вздёрнутыми вверх короткими шрамами в уголках рта, иронический изгиб изрезанных бровей – это лицо, потерявшее оттенок здравого смысла, но оставившее в чертах тонкий ум, смотрело на нас с выражением полного удовлетворения происходящим и странным умиротворением, свойственным людям, готовящимся к смерти либо слишком уверенным в своей удаче.
 - Тварь! – Ответа на крик Анны не последовало. Максим схватил мальчика, вырывая из объятий бесцветного существа, а я, разбив какой-то подсоединённый к капсуле провод, опрокинул канистру на расслабленное в предвкушении боли и покоя тело. Из-за моих неосторожных движений и инвалидности были опрокинуты пробирки с химикатами, оставшиеся на столе. Всё, что я запомнил – это искры, Макса, выносящего меня, и Анну, тащащую за собой вялого, но, кажется, очнувшегося подростка. После всё заволокло дымом, последними звуками оказался грохот за спиной, и на этом силы моего измождённого организма иссякли…
***

…
Но здесь нет чудес.
Они умерли слишком давно…

                - Натали Дэй

* (нем.) - Современность