Блюй!

(Блюз восемьдесят седьмого года)

Две голодные и печальные аспирантки наконец получили стипендию и – о-ля-ля! – пройдя несколько пустых кофеен, сели пить шампанское в классическом кафе-мороженом за шатким, но вполне чистеньким столиком, где к ним присоединилось несколько студентов и студенток, тоже получивших стипендию, и все они перезнакомились между собой и – трам-парам! – выпили свое шампанское, после чего решили переместиться для более свободного общения в близлежащее свободное общежитие, где жил один из остепенденных в тот день студентов, пивших шампанское с аспирантками, и по дороге в общежитие сумели раздобыть – ого-го! – две или три бутылки портвейна, и с этими замечательными бутылками радостно завалились в комнату гостеприимного студента, где учила уроки его милая бледнолицая жена, медичка, и у жены-медички сразу нашлась какая-то очень приличная закуска, чуть ли не отварная картошка и чуть ли не квашеная капуста, и еще – у-у-у!!! – приличный запас девяностошестипроцентного спирта, добытого из больнички, где медичка подрабатывала иногда санитаркой, и две аспирантки, несколько студентов и студенток, а также жена-медичка быстро выпили сначала портвейн, а потом, само собой, разведенный спирт и пошли плясать да целоваться, вырубаясь по очереди на никому неизвестных койках, и студенты, еще относительно твердо следуя некой автоматической парадигме, водили своих подруг в туалет, и муж медички окунал аспиранток головою под кран в холодную воду и говорил рассудительно – Блюй же, блю-ю-ю-й! – и те доверчиво и послушно следовали его указаниям, а потом произошло что-то непонятное, о чем умалчивают летописи, но главное, что в ходе этого чего-то непоправимого две аспирантки случайно расстались, и одна пошла на улицу в автомат позвонить домой, что не придет ночевать, и в это время ее – об этом летописи говорят между строк – украли мимо пролетавшие инопланетяне, а другая аспирантка в это время пошла ночевать в  комнату одной экстравагантной художницы, бурятки по национальности, которая только недавно приехала из Баку – да-а? – и была вся под впечатлением, а потому постелила своей гостье на полу и стала читать ей на сон грядущий свой бакинский дневник, сам по себе являющийся дивной летописью о прекрасном путешествии, а а в это время первая аспирантка, унесенная неизвестным летающим объектом – а-а-а-а! – в пропасть никому неизвестной галактики и уже  потому не способная никому позвонить и предупредить, что сегодня не придет ночевать, но почему-то и не рвалась особо ни звонить, ни ночевать, а старалась оглядываться по сторонам и все запоминать, но ничего не видела, кроме черных звезд и красных халатов, а вторая аспирантка в это время слушала, как усатые азербайджанские рэйперы весело гонялись за храброй буряткой, и как лишь умение сигать через забор, выработанное – оп-па! – упорными тренировками в босоногом забайкальском детстве, спасло ее от имевшей неизвестно еще какие последствия вероятной поимки, и как раз тут инопланетяне выкинули уже исследованный и познанный объект под названием первая аспирантка на ступеньки студенческой общаги, и первая аспирантка пошла звонить своей бабушке, но та не взяла трубку, потому что – хр-хр! – давно спала сладким и глубоким предрассветным сном, да и бакинские впечатления уже подходили к концу, когда две аспирантки соединились на полу бурятской комнаты и, уже отходя ко сну (или просто отходя?), с блаженством вспомнили, что от так славно употребленной стипендии еще кое-что все-таки осталось, и завтра к вечеру можно будет сходить в книжный магазин и подкупить разных любопытных летописей, и от этой мысли счастливо отошли и уснули, и им до самого полудня снились виноватые синеглазые инопланетяне в красных халатах и добродушные усатые рэйперы, ухмыляющиеся в зеркалах сортира… БЛЮЮЮЙ!