Детская просьба

ДЕТСКАЯ ПРОСЬБА

Первое сентября. Поток детей, празднично одетых, стекался со всех сторон к порогу одной из городских школ. Девочки с пышными белыми бантами размером во  всю голову выглядели так, словно сотни бабочек со всей округи слетелись полюбоваться на праздник. Мальчики в чистеньких, наглаженных костюмчиках, в накрахмаленных, приятно хрустящих свежестью рубашках. У каждого в руках по огромному букету цветов, который они торжественно несли на чуть вытянутой вперед руке, загораживающему дорогу в мир знаний. Быстрей бы отдать учительнице и свободно вздохнуть. Глядя на такое количество перемещающихся букетов, можно было подумать, что огромная поляна цветов решила совершить прогулку по городу.
Первоклассники выделялись из толпы. Они, как только что вылупившиеся цыплята, топтались на месте, кучкой жались друг к другу и растерянно вертели головами, отыскивая в толпе взрослых своих родителей, ища в них защиту от ожидающей их неизвестности в школьной жизни. Опасения их были небеспочвенны, так как они уже премного наслышаны про школу от старших братьев и сестер и от дворовой ребятни.
-Ну вот, Настенька, ты теперь совсем большая. Будь умницей, учись хорошо. Вон твой класс. Иди познакомься с ребятами и с учительницей Марьей Сергеевной, - и мама подтолкнула дочь в спину, как отправляют от берега кораблик в дальнее плавание. И Настя очутилась в пестром школьном мире со своими устоями и законами.
Посадили Настю на первую парту с Тамарой, девочкой из соседнего двора. У Тамары были две золотистого цвета тугие косы, каждая размером с кулак, и кукольное личико с хитренькими голубыми глазками и выцветшими ресницами. Невысокого роста, сбитенькая, но очень подвижная.
Настя, напротив, была длиннющей, худющей как жердь, мальчишки обзывали «дылдой», с двумя хвостиками непослушных смоляных кудряшек, постоянно выбивающихся из-под резинок и принимающих удобное для них торчащее в разные стороны положение. Любознательные черные угольки глаз запечатлевали и усваивали все события, происходящие вокруг. Одним словом, - цыганенок в юбке. Спокойный и рассудительный характер Тамары уравновешивался взрывным темпераментом Насти.
Девочки посмотрели друг другу в глаза, и дружба не могла уже обойти их стороной. Они даже решили скрепить ее навеки, а что скрепит дружбу лучше чем кровь? Однажды, оставшись у Насти дома одни, они разыскали в ванной комнате лезвие бритвы. Сделали у себя на левых запястьях надрезы в виде крестиков и совершили один из самых древних ритуалов… Они надеялись, что теперь их кровь - это кровь сестер. Что, возможно, кто-то или что-то хоть и сможет когда-нибудь рассорить их, но разлучить - никогда! Это стало их маленькой тайной.
У Тамары не было отца. Дяди в их доме менялись так же естественно и неотвратимо,  как происходит смена времен года. Она даже не трудилась запоминать их имена. А зачем? Придет зима - и будет новый дядя. Они казались ей все на одно лицо. Жилось Томе с мамой нелегко; нередко, кроме хлеба и молока, в доме ничего не было - хоть шаром покати, холодильник сиял пустотой. Тома мечтала, чтобы мама работала в какой-нибудь столовой, как толстая соседка тетя Нина, у которой холодильник был всегда завален  продуктами. Может, она бы тогда избавилась от снов, в которых было много-много еды и конфет. Но быть похожей на ее дочь Гальку Тома не хотела. Галька, всегда сытая и масляная, с отвисшими щеками, носила за собой вместе с брюхом прозвище «пончик». Дети не брали ее с собой играть, и она была вынуждена сидеть на лавочке с тетками и оплевывать шелухой от семечек дорожку к подъезду, включая собственные ноги.
-Мам, дай денег, мне кое-что купить надо, - однажды обратилась Тома к своей матери. Она прекрасно знала, когда лучше всего просить денег, которых постоянно не хватало. Стоило матери завести новое знакомство, как на какое-то время она становилась более добра и снисходительна к дочери. Хотя, чем жила ее дочь, ей было все равно с тех пор, как только она родила ее на свет. Слишком была увлечена устройством своей непутевой личной жизни. И то, что у дочери появилась подруга, она узнала, когда ее первый раз вызвали в школу.
-Детонька, на-ка  шоколадку, - протянул Томе шоколадку очередной мамин ухажер, завоевывая к себе расположение девочки. Он вальяжно, как у себя дома, расселся на качающемся табурете на кухне и стрелял глазами на едва колышущийся зад Томиной матери, суетливо угождающей гостю.
-Сами ешьте, - грубо ответила Тома.
-Доченька, нельзя так со взрослыми разговаривать… Вы не обращайте на нее внимания, Петр Иванович. Совсем от рук отбилась. Тяжело мне одной, - заискивающим тоном произнесла мать, бегая от плиты к столу, и чтобы побыстрее отделаться от дочери, приторно ласково сказала ей:
- Возьми у меня в кошельке и не трать понапрасну. И погуляй подольше! Погода сегодня хорошая, ха-ха-ха.
Тома быстро вытащила нужное количество денег из кошелька, поразмыслив, добавила себе на мороженое и ускакала во двор, стараясь забыть неприятные непонятные ощущения от маминых воздыхателей. Во дворе ее ждала Настя. Они помчались в игрушечный магазин, где накануне облюбовали крошечного резинового олененка. Он был бежевый, с крупными белыми пятнами на спине и очень-очень добрыми круглыми глазами.
Они купили по олененку и обменялись игрушками.
-Пусть это будут наши талисманы. Давай сохраним их на всю жизнь!
-Давай, - заговорщически поддержала подругу Тома. Теперь их дружба была еще и заверена олененками.
Вызвали Томину маму в школу как раз по поводу этих игрушек. Учительница Марья Сергеевна, обнаружив во время урока отсутствующие взгляды подруг, незаметно подошла к ним и увидела, что девочки под партой играют в игрушки. Бесцеремонно отобрав у них оленей, она поставила девочек перед всем классом у доски и начала их отчитывать:
-Ай-яй-яй, все дети учатся, а они в игрушки играют! Вам надо было в детский сад еще годик походить. Как вам не стыдно? Разве за этим вы в школу пришли? - стыдила их курносая учительница в парике, и продолжала, обращаясь к классу:
- Про игрушки все забудьте! А теперь, дети, хором, все вместе: мы пришли сюда учиться, - противно растягивала она каждое слово. - Громче! Еще раз!
После урока девочки хныкали у стола Марьи Сергеевны и выклянчивали игрушки. Настя смотрела на сидящую с каменным видом учительницу и почему-то особенно ненавистен был ей рыжий парик, сдерживаясь, чтобы не сорвать его с ее головы. А Тома сжимала кулачки, всхлипывала и монотонно канючила:
-Ну отда-а-йте, пожалуйста, отда-а-йте, мы больше так не бу-у-дем…
У Томы на носу повисла сопля, набрала нужный вес и плюхнулась на стол учителя, расплывшись на классном журнале. Девочки хихикнули. Мало того, что учительница унизила их перед всем классом, но и сейчас ей доставляло удовольствие издеваться над ними. Она была непреклонна и отдала игрушки только их родителям, после чего оленята благополучно перекочевали в карманы подруг. Первый урок в школе они получили.
Настя считалась из более благополучной семьи. У нее был отец, хотя и неродной. Об этом ее оповестили добрые соседи, а слово «нагуляла» по отношению к матери ей совершенно ни о чем не говорило. Болтаясь по улицам, она нередко всматривалась в лица мужчин и думала: «Может, этот - мой родной папа… а может, этот?» Если мать еще как-то успевала давать указания дочери, что ей необходимо делать в данный момент, на минуту отрываясь от кастрюль, то отец оставался безучастным в воспитательном процессе, всецело поглощенный разгадыванием кроссвордов или смотрением всего подряд по телевизору.
Однажды Настя нашла возле помойки (любимое место детей, где можно было откопать массу нужных вещей: бусинки, пуговки, коробочки, карандаши и даже значки…) красивый камень с вкраплениями слюды, в которых на солнечном свете вспыхивали звездочки. Она прибежала домой поделиться своей радостью, показать это чудо родителям, но отец отмахнулся сразу, не оторвав носа от газеты:
-Отстань! Не видишь - занят!
Настя к маме:
-Мамочка, смотри! Какой чудесный камень! Он живой! Посмотри внимательно, там человечки бегают. Ты поближе, поближе посмотри. Видишь?
Мама равнодушно взяла в руки камень, повертела его и, возвращая, сказала:
-Самый обыкновенный, ничего там нет. Напридумывает… Выбрось, нечего грязь в дом носить!
-А они со мной разговаривают… - уходя с кухни, пробормотала себе под нос Настя.
Летом, когда девочки повзрослели на год, они целыми днями, с утра до позднего вечера, слонялись по дворам. Податься особо было некуда. Днем - речка, купание до сине-фиолетовых губ со стучащими зубами и дрожащими коленками, загорание до тошноты. Вечером - прилюдная казнь комаров: надо дождаться, когда комар сядет на руку, ловко схватить его за крылышки и с наслаждением повыдергать по очереди все лапки и хобот; подслушивание разговоров взрослых, повылезавших из душных квартир на разогретые за день палящим солнцем лавочки почесать языками перед сном. Можно еще для разнообразия покачаться на сломанных, издающих раздражающий всех, кто не лишен слуха, скрежет, качелях. Затем повисеть, цепляясь одной рукой, на железной перекладине, предназначенной для выбивания ковров. Поиграть в прятки, спрятавшись в пустой таре из-под консервных банок, притащенной мальчишками во двор от гастронома, чтобы как стемнеет, сжечь ее в мусорном баке и выслушать все, что думают по этому поводу жители окрестных домов.
Душным июльским вечером подружки сидели в окруженной кустами акации беседке, отбиваясь от комаров, и случайно подслушали разговор проходивших мимо нетрезвых ребят. Они говорили о непонятных для девочек вещах:
-У Любки сегодня заземляемся.
-А сколько телок будет?
-На всех хватит, не беспокойся.
-Тогда ведь надо еще пару бутылей прихватить?
-Серега потом сгоняет. Я договорился, закусон они организуют.
-А новенькие будут? А то на старых, ей-богу, уже не стоит.
-Обещала.
-Все-таки у Любки мать какая-то полоумная…
Вся речь была разбавлена разнообразными матерными словами. Смысл разговора девочки не уловили, но почему-то ощутили себя словно облитыми помоями - даже, казалось, запах почуяли. Куда шли ребята и чем собирались заниматься, девочки не могли взять в толк. Чтобы скинуть с себя сеть отвращения к незнакомым словам, девочки добежали до частных домиков, сохранившихся в старой части города, шустро перелезли через забор, попав в заросли крапивы, и заглушили неприятные ощущения ворованной клубникой, зажевав кислым немытым щавелем. Они частенько паслись на этих огородиках и были в курсе, где и чем можно было поживиться.
Подружки хмуро брели обратно домой, пиная перед собой круглый булыжничек. Впереди, сильно качаясь, помогая руками удержать равновесие, шел дяденька в голубой панамке и с пустой авоськой. Решил свернуть с дороги на тротуар, споткнулся о бордюр и носом, как мешок, шмякнулся на асфальт. Брезгливо подойдя, девочки увидели его мокрые штаны и их брезгливость к нему удвоилась. Они свернули во двор и нос к носу столкнулись с двумя юношами в военной форме. Девочки заподозрили что-то неладное, спрятались в ближайших кустах и стали тихо наблюдать. Военные хотели было пройти мимо валявшегося пьяного, но, видя пустынный переулок, передумали.
-Я покараулю, а ты проверь, - сказал один и стал крутить головой в разные стороны. Второй начал шарить по карманам у беспомощно мычащего человека. Девочки потом ясно услышали, как пьяный четко сказал быстро сматывающимся парням с его бумажником: «Суки…»
-Бежим отсюда! - шепнула Тома. Девочки бросились прочь.
Опомнились они на берегу речки, которая плавной змейкой разделяла город на две половинки. Они хорошо знали каждый куст у реки и все коряги на дне. С дворовыми ребятами разного возраста они все лето купались в этой грязной, мутной, вонючей речке. Альтернативы у них просто не было, родители редко вывозили их в другие места. Здесь они с мальчишками из класса строили шалаши в кустарниках, разводили там костерки и слушали пошлые анекдоты. Некоторые, чтобы казаться взрослее, курили, хотя удовольствия им это явно не доставляло. Подружки пару раз тоже попробовали вкус табака, но разъедающая язык горечь дала им возможность взять отсрочку и немного подрасти.
И вот они сидели в шалаше. Настя хворостинкой перебирала угольки от костра трехдневной давности. Тома рассказывала, как она долго не может заснуть, когда из маминой комнаты слишком громко доносится какая-то возня. Свой рассказ она закончила словами:
-И зачем они ей нужны? Такие глупые все и противные. Ей что, меня мало?
Обсудив все проблемы своей нелегкой жизни (и откуда только взрослые взяли, что детство - самая счастливая пора?), они услышали хруст веток. Затаились. Через вход в шалаш был хорошо виден пустынный берег реки. Из-за кустарника вышел прилично одетый мужчина, прошелся к реке, постоял, повернулся и направился  в сторону шалаша. Расстегнул ширинку, достал правой рукой свое хозяйство и стал ритмично хлопать им по ладони левой. Девочки замерли, перестали дышать. Озноб прокатился по телу. В действиях мужчины они почувствовали угрозу. Когда он приблизился к шалашу достаточно близко, они отчетливо разглядели то, что он держал в руке. Оно было похоже на палку и ассоциировалось с чем-то отвратительным, гадким, страшным и злым.
Девочки прижались друг к другу, взялись за руки. Сердечки отбивали барабанную дробь. Только бы он их не заметил! Только бы не заметил…
…Фу, пронесло. Не заметил, прошел мимо.
Подруги от страха мчались домой, не касаясь земли ногами, в одно мгновение оказавшись в своем дворе. Перепуганные до смерти, запыхавшиеся, они решили отсидеться в беседке. Тщательно порывшись в жизненном багаже, они не нашли в нем объяснения увиденному, решив завтра навести справки у старшеклассниц.

Если чего-то в жизни не хватает - об этом мечтают…
-Насть, знаешь, мне как-то бабушка рассказывала, как она в детстве духов вызывала с помощью зеркала. Давай какого-нибудь духа вызовем и желание загадаем. Бабушка говорила, что духи любое желание могут исполнить! Можно даже завтра это сделать. Только целый день нельзя ничего есть и пить, если, конечно, вытерпишь. Ты хорошенько подумай, можно ведь только одно желание загадать, самое заветное. У тебя есть заветное желание? - Тома серьезно, совсем не по-детски заглянула Насте в глаза. - У меня есть! Только нельзя никому говорить, даже лучшей подруге,  - с огорчением добавила Тома. Уж больно хотелось поделиться с подругой самым сокровенным.
Они договорились встретиться пораньше, чтобы все успеть приготовить. И разбежались по домам с места, которое по их измерениям было как раз половина пути от Настиного дома до Томиного. Но постоянно это место каждый раз уточнялось и переносилось.
Настя ворочалась с боку на бок почти до самого утра, придумывая, что бы ей загадать такое, самое важное. Укладываясь спать, она под бока матраса подкладывала руликом скрученные пледы, чтобы образовалась кровать с бортиками, напоминающая люльку. Ей хотелось, чтобы пришла мама и, покачивая кровать, как в далеком прошлом, спела песенку или рассказала сказку, на худой конец, просто погладила по голове. Но этого не происходило, хотя Настя ждала маму каждую ночь. Она придумывала сказки, сама себе их рассказывала, пела себе песенки и засыпала, прижимая к груди потрепанного, в некоторых местах разошедшегося по швам старого плюшевого бегемотика. Эту игрушку ей подарил какой-то дядя, почему-то пришедший именно в день ее рождения, когда ей исполнилось три года. Печальные и задумчивые глаза дяди она помнила долго. Мама после его ухода попросила ничего не говорить папе об этом незваном госте. Со временем Настя его забыла, а малиновый бегемотик остался.
Сначала Настя хотела пожелать много-много игрушек. Потом ей захотелось фигурные коньки с острыми зубчиками, привинченные к высоким белым ботинкам - точь-в-точь такие, как у соседской девчонки Аньки и у фигуристок в телевизоре. Потом ей вдруг захотелось, чтобы всегда было лето и не нужно было бы ходить в школу и постоянно видеть рыжий парик Марьи Сергеевны. Затем ей захотелось пианино с гладкими черными и белыми клавишами: при помощи них издавался такой волшебный звук, который Настя слушала, останавливаясь на втором этаже перед дверью Сониной квартиры. Настя даже иногда завидовала Соньке, которую при помощи ремня заставляли играть нудные гаммы. Немного поразмыслив, она решила пожелать живую собаку, так как мама ни в какую не соглашалась заводить животных в доме. «От них одна грязь», - говорила мама. Она не соглашалась даже на малюсенького хомячка.  «От него воняет», - находила она железный аргумент. Вконец измучившись, так и не придя к соглашению сама с собой в выборе заветного желания, она заснула только под утро.
До вечера оставалась целая вечность. Весь день девочки бесцельно болтались по дворам. Передразнивали не замолкающую дворняжку, изрядно всем надоевшую своим истеричным лаем, живущую под постоянной угрозой быть пристреленной дворником дядей Колей, каждый раз переносившим день расправы на завтра. Томина мама знала, что дочь пойдет ночевать к бабушке, и была нескрываемо рада этому обстоятельству. У нее были свои планы на вечер, и дочь в эти планы не входила. А Настя совершенно забыла предупредить родителей.
Путь к бабушкиному дому был неблизкий. Она жила на окраине города в собственном доме и имела небольшое подсобное хозяйство. Тома всю дорогу давала Насте инструкции, как правильно вызывать духов. Не дай бог ошибиться - тогда все пропало!
Солнце клонилось к закату. Жара спадала. Появлялась мошкара. Самое время начинать вызывать духов. Вот и бабушкин дом со свежевыкрашенным зеленым забором и вывеской на нем: «Злая собака». Дощечка болталась на одном гвозде, а добродушной Жучки уже два года как не было, попав под колеса грузовика.
-Ужинать будете?  - Томина бабушка с радостью встречала подруг на крыльце. Она была маленького роста, грузная, но расторопная, в белой косынке, постоянно съезжающей на лоб; в длинной ситцевой юбке в веселенький мелкий цветочек; в красивой застиранной рубахе с вышивкой, сделанной своими руками много лет назад, когда еще позволяло зрение. Загорелое лицо испещрено паутинкой морщин, но молодое выражение лица с лукавыми глазами говорило о доброте и отсутствии на душе зла. Бабушка радушно развела руки в стороны, прижала подружек к своей большой мягкой груди и поцеловала каждую в затылок, вдохнув  в девочек тепло.
-Нет, бабуль, потом. Нам на чердак надо. Ты только туда не заходи, у нас дело важное.
-Ладно-ладно, милые. Раз важное - это другое дело. Занимайтесь, занимайтесь, касатушки. Не буду вам мешать, - бабушка взяла с крыльца тазик с высушенным бельем и, шаркая ногами, скрылась в хате.
Девочки юркнули в сени. В сенях располагалась довольно крутая лестница на чердак, где находилась маленькая каморка с одним окном на уровне пола и низким потолком. Вдоль стены на полу валялась отломанная спинка от дивана, рядом стоял старый сундук с тряпьем, которое никто давно не носил, а выбросить было жалко. Почти половину каморки занимал старинный ткацкий станок, на котором раньше ткали половички из полосок ткани одинаковой ширины, нарезанных из старых вещей. В углу царственно утвердился огромный самовар - очевидно, старший брат того, что девочки однажды видели в краеведческом музее. Было тут еще много всякой всячины - старой, ржавой, полусгнившей и непонятной.
-Вот это да! - воскликнула Настя, с усилием стаскивая с сундука необычный предмет. - Ух ты, какой тяжелый! А что это такое? Я такого нигде не видела.
-Ха! Это утюг! Видишь, крышка? Открываешь, горячий уголь туда насыпаешь и гладишь, пока он не остынет, - тоном экскурсовода поведала Тома. - Брось его пока, давай лучше зеркало найдем! Бабушка говорила, что оно волшебное. Наверно, она его в сундуке прячет.
Вместе девочки подняли тяжелую крышку сундука. На них пахнуло стариной, тем загадочным временем, в котором бабушка была молодой.
-Какой сарафан смешной! Можно померить? - у Насти разгорелись глаза.
-Мы зачем сюда пришли? Положи обратно, а то от бабушки влетит. Она не любит, когда ее вещи трогают… Вот оно, нашла!
Тома радостно извлекла зеркало из сундука. Зеркало было немного странное: продолговатой формы, с очень красивой резной деревянной рамой, над которой наславу потрудились жуки-древоточцы. Рама от времени потемнела и потрескалась, но не потеряла былой красоты; само же зеркало выглядело как новенькое.
-Дай я посмотрюсь! - стала вырывать Настя находку из рук подружки.
-Да осторожно ты, разобьешь еще! Лучше свечки подай, они вон там, на полочке у двери. И спички там же.
Тома захлопнула крышку сундука, подняв столетнюю пыль. Взгромоздила на сундук утюг и прислонила к нему зеркало таким образом, чтобы в нем отражалось окно.
-Открой еще форточку, - распоряжалась смышленая во всех дурных начинаниях Тома. Когда все было готово (по бокам зеркала зажжены толстые свечи), девочки поудобнее уселись на перевернутую спинку дивана.
-Том, что-то я боюсь. А вдруг и вправду дух явится? - дрогнувшим голосом сказала Настя.
-Ну и хорошо, что явится! Нам же ему желание загадать надо.
За окном черной мантией опустилась ночь. Девочки сидели перед зеркалом. Свечи уже наполовину выгорели, закапав парафином сундук, а подружки все никак не решались вызвать духов.
-Том, а может, есть другой способ загадывать желания? Смотри, какое окно в зеркале страшное… и форточка колышется, - прижалась к подруге Настя и перешла на шепот.
-Не трусь, мне самой страшно. Мы же вдвоем. Ну что он нам сделает, не съест же, - стараясь не поддаваться панике, ответила Тома.
-Вдруг какое-нибудь чудовище появится?
-Не появится. Ты желание придумала?
-Мама! - завизжала Настя, поджав под себя ноги. - Там мышь!
-Ты что, мышей боишься?
-Фу, конечно, боюсь! Они же мерзкие и противные, - брезгливо поежилась Настя и притянула к себе старую бабушкину шаль, свесившуюся с дивана на пол, чтобы мышь не смогла по ней подняться.
-Я их даже в руки могу брать! - гордо заявила Тома.
-Врешь!
-Вот сейчас запрыгнет к нам на диван, я ее и схвачу! - стала пугать подругу Тома. - У нее такой животик мяконький и шкурка бархатистая нежная-нежная, глазки выпученные черненькие, как рыбья икра, и пищит она так тоненько-тоненько пи-пи-пи… А потом как съест тебя! Ам! - Тома для острастки подняла руки, растопырила пальцы, широко открыла глаза и навалилась на Настю с воплями: «А-а-а».
Хохоча и дурачась, Настя отбивалась от Томы.
-А мыши, правда, могут сюда залезть??! - после снятого напряжения все же спросила Настя.
-Я пошутила, сиди, не дергайся!.. Все, тихо, начинаем! Я говорю заклинание.
-Подожди!
-Ну чего ждать-то? И так уже сколько здесь сидим! Все духи уже спать легли!
-Том, а как взрослые загадывают желания?
-Они к Богу обращаются.
-И что, он помогает?
-Наверное. Бабушка постоянно какие-то молитвы читает. У нее есть большущая старая книга, где они написаны, бабушка даже руками не разрешает ее трогать. Давала как-то раз посмотреть, но там все непонятно написано. Говорит, какое-то Священное Писание.
-А может, лучше у Бога попросим?
-Так мы же не знаем как, а как духов вызывать, я знаю.
-Том, а ты любишь свою маму? - тянула время Настя.
-Конечно, люблю! Она у меня несчастная. Все никак себе мужа не найдет. Говорит, что им только одно надо, а что это одно - не говорит. Наверно, как получают, сразу и уходят. Ну, не давала бы это одно. Может, тогда бы они подольше с ней пожили? У нее поэтому и времени-то на меня нет. А я ее жалею: она у меня добрая, хорошая. С соседкой тетей Ниной целыми днями обсуждают то одних знакомых, то других. Не знаю, правда, зачем она с тетей Ниной дружит? Говорит, что сплетница хорошая и от зависти пухнет, а все равно дружит. Моя мама самая красивая! - подытожила Тома с гордостью.
-А моя всегда сердитая, все время чем-то недовольная, все ей не так, - начала рассказывать про свою мать Настя. - И папа есть, а все равно сердится. Я стараюсь, стараюсь, а она все равно нервничает: то не так ем, то не так сплю - всегда к чему-нибудь придерется. И чего ей не хватает? И жизнь у них с папой какая-то грустная: он весь вечер на диване телек смотрит, а она кастрюлями на кухне гремит. Не пойму я их. Им что, поговорить не о чем? Даже в гости ни к кому не ходят и к себе никого не приглашают. Тетя Нюра говорит, что мой папка очень жадный, снега зимой не выпросишь. Он мне и игрушки-то никогда не покупает, говорит складывать некуда, выдумает тоже… Цветы маме приносит только на восьмое марта, да в день рождения. А я часто маме цветы приношу, правда, она не догадывается, что я их на школьной клумбе рву, иногда в сквере, но там сложней, милиционеры попадаются.
Девочки не заметили, как пролетело время. Очнулись они, когда послышался грохот на лестнице.
-Ой, я же не сказала маме, где я! - с ужасом от того, что сейчас будет, пролепетала Настя, хорошо знавшая свою мать в гневе.
-Только не ругайте их. Это я, старая, забыла, что они там. Совсем никудышная стала, - слышался внизу голос Томиной бабушки, пытающейся выгородить девочек.
-Ах ты, дрянь! Мы всю милицию на ноги подняли, все морги обзвонили! Ну, ты у нас получишь! - сначала появилась голова Настиной мамы, а потом ее туловище вылезло на чердак. - А ты что смотришь? - тут же набросилась она на поднявшегося следом отца. - Никакой пользы от тебя не дождешься! Как от козла молока! Совсем не воспитываешь дочь! Чем они тут занимаются? Немедленно веди ее домой! - толкнула она отца к дочери, решив не своими руками наказать ее.
-Гадина такая! - это уже относилось к Насте.
Отец подпитался руганью и гневом жены, разогрелся до нужной температуры и, не свойственным для него движением, схватил за что придется Настю (хорошо, что пришлось за руку) и потащил к лестнице. Он грубо, почти сбросил ее вниз в объятия бабушки, которая причитала:
-Не плачь, внученька, не плачь, родная! - как квочка, утешала Настю Томина бабушка.
-Изверги! - накинулась она на Настиных родителей.
Неуклюже спустившись вниз по лестнице, отец вырвал Настю из рук бабушки и, сильно сжимая запястье дочери, даже не попытавшись ни в чем разобраться, угрюмо повел ее домой.
Настя, сжавшись в комок, семенила за ним, понурив голову и не проронив ни слова, ни слезинки. Ей было почему-то очень обидно, что ее наказывает неродной отец, который, как думала Настя, не имеет на это право. А что причитала мать сзади, она вовсе не слышала. Девочка издавала внутри головы звук «у-у-у-у», который звенел в ушах и затыкал их, как пробкой.
Когда они пришли домой, мать закрыла Настю в ее комнате со словами: «Гулять не выйдешь до конца лета!» Приговор был подписан.
Настя задумчиво лежала на своей кровати, смотрела в окно, а из глаз текли горькие слезы детской обиды за уши на подушку. И вдруг она ясно поняла, к Кому ей надо обратиться со своим возникшим желанием.
-Дорогой Боженька! Если ты меня слышишь, постарайся, пожалуйста, я никогда тебя так ни о чем не просила. Пожалуйста, очень тебя прошу, очень-очень! Сделай так, Боженька, чтобы я никогда не выросла и никогда не стала взрослой…
Она посмотрела в окно и увидела яркую полную Луну, похожую на мяч, и ей вдруг показалось, что на Луне стоит маленький добродушный старичок с бородкой и приветливо машет ей рукой.
Боженька ее услышал! Она в ответ тоже помахала ему ручкой. Распухшие от слез веки сомкнулись, и она крепко-крепко уснула.