Пассажиры

Это маленькие рассказы-впечатления о поездах, троллейбусах, автобусах, трамваях и тех, кто в них ездит. Они накапливались, и вот их набралось достаточно, чтобы показать вместе, ибо концентрация всегда способствует впечатлению. Они создавались в дневниковом режиме, и этот налет сохранился.

 

 

Желание

 

 

Иногда возникает желание придумать поезд.

Но все поезда уже придуманы. Пелевин, начитавшись Голубой стрелы, придумал Желтую. Уже существует Паровозик из Ромашкова. Есть жуткий поезд Блейн, за которого Кинг достоин безжалостного психоанализа - чего-то там насчет удержания и отпускания. Самый, по-моему, симпатичный поезд - у машиниста Лукаса работы Микаэля Энде (не путать, конечно, с писательницей Лукасом Ольгой, у нее нет поезда, но и она разъезжает туда-сюда, от Петербурга до Москвы и обратно).

Есть достоевский поезд, разводящий своих мрачных пассажиров по угрюмым романам. Есть толстовский, со следами Анны Карениной на осях-колесях. Даже была сомнительная скороговорка "поезда-поезда".

У Масодова есть атомный бронепоезд. У Сорокина - ломтевоз. У Корецкого – поезд с баллистической ракетой.

Поезд всемогущ, и советская группа «Земляне» обращалась к нему с такой, если я только ничего не путаю и не перевираю, молитвой: «Поезд, пока не поздно – надо любовь спасти».

Стоит на запасном пути, как нас уверяли на кафедре микробиологии, и наш бактериологический бронепоезд. А у Александра Покровского вообще не счесть поездов – правда, они временно превратились в подводные лодки.

У Агаты Кристи есть «Восточный экспресс» и «Тайна голубого поезда».

Но хочется чего-то своего. С вагоном-рестораном и проводницами неизвестного назначения и следования. Что-то вроде Красной стрелы, только без почивших в бозе Хрюна и Степана с их подозрительными друзьями-попутчиками.

И красного цвета тоже, пожалуй, не надо. И долгих стоянок при буфетах. И чтобы станционный колокол по ком-нибудь звонил.

Теперь - откланяюсь и отправлюсь на самый обычный, зеленый поезд. Называется Электричка.

 

 

Ручьи

 

 

Ехал я вчера (тут у меня постоянное вчера-сегодня, пусть вас это не смущает, потому что наполовину дневник) в электричке: лето же началось. Ну, и люди начались. Что о нем скажешь, сидевшем напротив? Будто и ничего. Загадка, которых шесть миллиардов. Лет пятидесяти, в трениках, очень обиженный кармой: весь в бородавках; ведь бородавки - следы многократного кармического отягощения. Мне так, во всяком случае, рассказывали мудрые книги. У меня их на руках было полно, но я еще в школе свою карму выправил, и все они сошли от колхозных ядохимикатов, и мне теперь доброжелательно улыбается Будда. Иногда, правда, случится какая-нибудь немыслимая гадость, а Будда все лыбится, и начинаю сомневаться в адекватности его чувства юмора. Ну да Христос с ним, с Буддой.

Так вот: сидел он, весь в бородавочках, с болезнью даже, я бы сказал, Реклингаузена, при которой образуются многочисленные жировики, с собачьими глазами и телефоном в кармане. Телефон зазвонил, и он торопливо заговорил: да, я в Ручьях, буду дома через сорок четыре минуты, везу свежие грибы. Помолчал, выдержал удивленную паузу и пояснил: Строчки. Видно было, что он на что-то надеется, что очень рад строчкам. Благодаря этому грибному сбору ему зачтут один грех, и какая-нибудь бородавка отвалится, отсохнет .Отлепится, сидит. И вроде, успокоился. И вдруг раскрыл пакет с этими ведьминскими строчками, понюхал оттуда и расстроился снова. Так расстроился один мой кот, когда лизал-лизал у себя под хвостом, а потом вдруг перестал, задумался и понюхал, и ему морду перекосило. Поэтому со своими строчками в пакете он, пассажир, ехал уже вконец опечаленный, безнадежный. Думал заслужить ими нечто, но выходило, что нет, не заслужил... Тоска в его глазах сгущалась с каждым километровым столбом, но только версты полосаты попадалися одне. Он начал нервничать, озираться, о чем-то бормотать. Ушел и унес свою ношу в тамбур, ему стало невыносимо сидеть.

 

 

Гармонь

 

 

Впервые ощутил в электричке желание подать убогому гармонисту. Потому что он разбудил соседа напротив, который храпел так, что хотелось добавить ему насморка для полного перекрывания кислорода. Не подал: тот снова вырубился от веселой песни и сам подключился к основному инструменту своим, вспомогательным. "Детство, детство, ты куда ушло", - пел гармонист. А его аккомпаниатор уже давно сопел, как я догадался, о том же - с момента посадки и до самой высадки. Между прочим, на пальце у него было кольцо всевластья с рунами для транспортных срунов и храпунов.

 

 

Кое о чем забыл

 

 

Затеяв сериал о пассажирах, я по оплошности забыл назвать кое-кого из тех, кого сам же и прихватил себе в попутчики. В частности, ехал со мною толстенный Фома по фамилии Аквинат, которого на богословских хлебах раскидало так, что он еще не полностью выгрузился из типографской пекарни, а уже претендовал на два места, имея в себе два тома, побольше и поменьше; на меньшего я приобрел собачий билет, но контролер был настроен против, хотя больший все налегал на какие-то индульгенции. Толстый Фома достал меня требованием обсуждать только те вещи, причины которых самоочевидны; мне же они самоочевидными не казались, и я заслушался историей другого своего спутника, Стивена Кинга, чей рассказ о Волках города Кальи тоже не был самоочевидным, но зато довольно захватывающим. Да и места этот Кинг занимал поменьше Фомы, и вообще он угодил под колеса пять лет назад - меня по специфике прошлой – врачебной - профессии просто притягивают инвалиды, так уж написано на роду. А если какой монашествующий хомяк и угодил под телегу, то это уже совсем другой механизм травмы.

 

 

Гранин

 

 

Вчера в электричке расплачивался за праздное любопытство. В вагоне ехал старичок, как две капли воды похожий на писателя Даниила Гранина. Я Гранина однажды видел и отношусь к нему доброжелательно.

Я заинтересовался старичком и даже сел напротив, чтобы его изучать. Проклятый дед обрадовался и сразу вступил в разговор. Я спросил у него в лоб, не Гранин ли он ("Кто такой?" - удивился старичок). Оказалось, что это железнодорожник.

"Железная дорога", - бросил он проходившим мимо контролерам. Со строгим достоинством. Но потом его поволокло на литературу, он стал рассуждать о недавно почившем в бозе Быкове (Василе), Солженицыне, Николае Островском. И я задумался: может быть, это все-таки Гранин? Может быть, он просто очень скромный? Ведь поразительно был похож, феноменально. Одно смущает: зачем он назвался перед контролерами железной дорогой? Неужели сжульничал? Досадно такое крохоборство в известном писателе. Пожилой человек, между прочим, а я с ребенком был.

 

 

Мешок

 

 

Речь, вообще говоря, пойдет не о пассажирке, а о ее мешке.

Пассажирка – обычная дачная бабушка, хлебосольная, живенькая такая (неспроста!)

Мешок у нее завелся примечательный. С красными полосами поперек и красным шрифтом покрупнее и помельче: ПОДАРОК ИИСУСУ ХРИСТУ. ПОДАРОК ИИСУСУ ХРИСТУ В ДЕНЬ ЕГО РОЖДЕНИЯ.

Строчек восемь.

А из мешка проступает простенькое барахлишко; покушать что-то в фольге, яблочко.

Был такой мультик: «Подарок для самого слабого». Прислали в лес огромный ящик. Для зайчика, конечно. Ну, все самые слабые – волки там, лисы, медведи и не помню еще, кто там живет в лесу – передрались, доказывая слабость ума. А ящик открылся, и вышел оттуда Лев Рыкающий всех пожирать, кроме зайчика. Кто имеет мудрость, тот сделает вывод.

 

 

Путевая заметка

 

 

Электричка.

Едут: я. Неизвестный дедуля. Неизвестные сопроводительницы дедули, они же его спутницы.

Дедуля (с удовольствием повторяет четыре или пять раз):

- У меня удостоверение есть , - (втолковывает ахающим от изумления соседкам). - Но я билет-то беру. Восемь рублей - что мне? Смешно. Пятьдесят копеек зона. Зачем это я буду за так ездить?

И его простое лицо улыбается. И все радуются за него и за всех людей. И я радуюсь его простому улыбающемуся лицу, сознательности которого радуются все другие люди.

"Жива страна, - думаю про себя, - коль не стоит село без праведника". Бессознательно и без особого желания повторяя живого покамест классика.

Пришел контролер. Никакого билета у дедули не было, было удостоверение, но он и здесь не воспользовался документом, а стал, наглядевшись на зайцев и обиженно повинуясь традиции, совать мытарю взятку достоинством в десять рублей.

Я понял, что на дедулю в космической перспективе полагаться нельзя. Его добронародная и просветленная простота были вызваны склерозом и нарастающей энцефалопатией.

Но село все-таки стоит. У меня был билет. Да. Не все еще сгнило.

 

 

Акустика

 

 

Еду с дачи.

Слева - молодое семейство: он, она, некто вроде дочки и такса.

Едва уселись, такса затеяла омерзительный визг. Ехать мне было долго, и я расстроился.

Но умная псина поняла, где находится, быстро угомонилась, и мои нервы успокоились соответственно. Электричка весело неслась, размахивая мороженым.

Однако вдруг я услышал скрипучие, газоиспускательные звуки, которые были во сто крат отвратительнее таксиных. Я никак не мог установить источник, крутил головой. Потом увидел и понял, что хозяин таксы, недовольный ее сном, будит ее, делая так губами. Та морщилась, но он не унимался и делал дальше.

 

 

Денисы и Дионисы

 

 

Сколь отрадно возрождение античной культуры стихосложения в двух дебильных молодых людях, что заняли переднее сиденье троллейбуса. Одиночное. Они сидели друг у друга на коленях, являя собой образчик патологии влечения. В своем недуге они утешали друг друга стихами.

Один читал громко и складно, что-то про крокодилов и плаванье в бассейне с неизбежным кусанием – я не успел записать, к сожалению; потом – про кукушку, которая чешет ему часы.

Другой вторил тихо, но в унисон, судя по взаимному благодушию.

А троллейбус стоял на Литейной пробке, как влитой. Пробка образовалась на славу: поучительная и познавательная. Вокруг стояла тишина.

Когда двери распахнулись, влюбленная пара с клиническим – поверьте специалисту – диагнозом на лице, одним на двоих, в обнимку помчалась навстречу зоологическим чудесам, ради которых зоопарки не надобны, их везде предостаточно.

 

 

Что нужно делать, чтобы стать героем романа?

 

 

Не так уж много.

Чтобы попасть в мой роман или во что другое, человек может сделать, к примеру, такую вещь.

Напротив меня, в электрическом поезде, сидел юноша лет семнадцати-двадцати, и он слушал плеер (в роман попал). Без машинки вполне нормальный и заурядный, в соединении с плеером он вмиг обернулся редкостным идиотом. Веселое цоканье маршировало прямиком в мозговое представительство половых функций. Безымянный молодой человек полностью растворился даже не в музыке, а в предмете. Он не просто слушал цоканье, он облизывал плеер, слюнявил; изумленно отводил руку с плеером, чтобы рассмотреть его во всей полноте инженерного замысла. Потом подносил обратно к лицу, прикладывая то к левой, то к правой щеке – по-христиански. Глаза его плавали, ни на чем не задерживаясь, рот искривлялся в инопланетном резонансе.

 

 

В Москву! В Москву!

 

 

Мое путешествие было скромным и тихим, и все события подобрались какие-то скромные и тихие.

В поезде проводница остановила меня, когда я шел курить:

- Вы в который тамбур идете? - (подозрительно).

- Вон в тот.

- Вы настоящий пассажир!

Звучали и другие странные вещи. Например, некая мама урезонивала дочку: "Солнышко пропало - туалет закрыт".

…В самой Москве я по привычке глазел на разные объявления. В метро попадались такие, каких я в Питере не видел - например, обучение танцу живота. У нас не учат почему-то, плетемся в хвосте у столицы. Еще в метро же висят большие рекламные щиты, где написано про какие-то волшебные крутящиеся кольца с молитвой. Девять, семь, три или одно?

Также: "Профилактика случайных связей". И лечение закономерных.

…Брат рассказал, что по площади Хо Ши Мина бродит врач-гинеколог, пассивный педераст, и всем предлагает за бутылку водки орально-генитальные услуги.

 

 

Банда

 

 

В нашем районе сформировалась банда карманников. Орудуют в троллейбусе №20.

Их все уже знают. Похоже, что они так и не довели до конца ни одного дела.

Стоит им втиснуться и вздохнуть с облегчением и надеждой, как контролер объявляет: "Осторожно, в троллейбусе карманники". Публика очень быстро их обнаруживает по рукам, трясущимся в естественных карманах и полостях тела. Салон наполняется радостным и свирепым узнаванием. Карманников изгоняют на улицу.

На улице те потерянно стоят, шипят и ругаются скверными словами.

Они, в основном, страшные тетки с расплющенными лицами. Есть еще один или два мужика, в перекрученном галстуке.

Их очень жалко.

Создается впечатление, что это вовсе и не карманники, а какая-то компания, которая некогда выпила боярышник и уже не может остановиться в галлюцинаторных метаниях.

 

 

Банда-2

 

 

Сегодняшнее происшествие.

Я втиснулся в автобус, а следом - женщина.

- Отдайте мой кошелек, пожалуйста, - обратилась она к пассажирам. - Там очень важные карточки. Заберите деньги, а кошелек отдайте.

Никто не шелохнулся.

Женщина монотонно повторила:

- Отдайте мой кошелек! Пожалуйста. Копейки заберите, а кошелек отдайте.

- Да кто же отдаст, - послышалось из толпы.

Появились первые гипотезы.

- Это женщина, которая на задней площадке мальчика искала! "Вы не видели тут Жорика? Жорика не видели?" Вот она и шныряла повсюду! Отвлекала внимание жориком! Никого не нашла и не расстроилась даже! И вышла!

Мне показалось, что это разумное предположение. Если в автобусе ни с того, ни с сего начинают искать жорика, то это очень подозрительно.

Потерпевшая уже помалкивала.

К моему изумлению, тема жорика плавно и неуловимо логично перетекла в обсуждение политических симпатий. Кто-то, оказывается, голосовал за Единую Россию, а кто-то за Зюганова. В диспут постепенно втянулся весь салон.

Вдруг я понял, что карманники - это все пассажиры автобуса, и это они сейчас отвлекают друг друга с тоски, потому что им больше некого грабить. Кроме меня. И я поспешил к выходу.

Водила, конечно, был с ними в доле. Видя, что я ускользаю от карманников, он вдарил по тормозам так резко, что у меня отлетела интимная пуговица.

 

 

Универсальный солдат

 

 

Картина: утреннее метро, станция «Нарвская». Эскалатор на подъем, самый верх.

Пассажиры, выруливающие на финиш, обнаруживают, что им навстречу перемещается солдат.

Здоровенный детина в камуфляже шагнул на лестницу-чудесницу и сосредоточенно движется как бы вниз. То есть идет на месте. Как заведенный, пригнув голову, размеренным шагом – чтобы и вправду не обогнать эскалатор. Лицо бесстрастное, каменное, трезвое, но лучше бы пьяное.

Развлекается на манер пятилетней «девочки, скажи восемь».

Публика цепенеет, спешит куда подальше.

Через какое-то время воин привлек внимание местной секьюрити, на него гаркнули.

Вышколенный служивый сразу послушался, отошел в сторону и весело вынул мобилу.

Я присмотрелся – нет ли где регочущих однополчан и побратимов, или подруг хотя бы. Не было никого.

Уже не важно, уйдет ли такой из части с оружием или останется в ней. Мысленно он давно отовсюду ушел. И холодно взирает на приключения скорлупы.

 

 

Форма и содержание

 

 

Ребенок вернулся из-за границы. Едем в метро.

"Очень непривычно, - заявляет, - что все вокруг по-русски говорят".

"Неважно, - отвечаю, - по-каковски; главное - что".

Ребенок с чувством закивал: да, мол.

И правильно: сели в поезд, а там гуляет огромная бабища. Торгует престижнейшим и элитнейшим журналом "Гламур". Ну, какая у нас элита в вагоне? Никакой. Никто и не покупает. Кесарю кесарево, а слесарю слесарево.

Бабища села со своим гламуром и вдруг заорала, глядя перед собой:

- Вот если бы пиво продавали, так сразу бы потянулись! ****ый Ванька, женщине подарок не сделать!... А у меня отец воевал! Хоть бы все мужчины передохли!..

…За городом меня подкараулило еще одно хитроумное отличие от Парижа.

Дано: электрички по расписанию - в 18.12 и 18.34.

Изменение 26 августа: 18.12 пойдет в 17.49.

Приходит поезд в 18.20.

Спрашиваю кассиршу: что это за рейс?

Она, с жалостливым презрением: "Это 18.08".

 

 

Колебательный политес

 

 

Иду себе к эскалатору. Станция «Нарвская».

Посреди платформы – маленькая мимическая группа: два возбужденных человека, нахмуренный милиционер и заинтересованный станционный смотритель.

Милиционер (недоуменно и с угрожающими нотками):

- Вам что, вагона мало?

Первый человек:

- Это он меня вытолкнул!

Второй человек:

- Нет, гад, это ты меня вытолкнул!

Они, получается, не разошлись в дверях и выкинули друг друга из вагона.

Я вспомнил фрейдистов, которые утверждают следующее: если двое не могут разойтись в дверях и маневрируют вправо-влево, порождая синхронные колебательные движения, то этим якобы вежливым людям на самом деле хочется вступить друг с другом в половую связь. И я припомнил многие случаи, когда я с кем-то не мог разминуться, и ужаснулся своей латентной извращенности. Там ведь и женщины были, и дети, и ветераны войны, и даже, по-моему, комнатная собачка.

А эти двое – настоящие, здоровые мужчины. Никакого подсознательного умысла. Не умеешь посторониться – получи в рыло.

 

 

Зеркальные бездны

 

 

Мелочи обыденной жизни, как всегда, являют глазам зияющие пропасти.

Еду в троллейбусе. Сижу. Передо мной - какой-то дед, затылок седой.

Встревоженная контролерша болтается взад и вперед, трудовая пчела. Подошла, настороженно уставилась мне в левую бровь и спросила, обращаясь ко мне же, сидящему в единственном экземпляре:

- Молодые люди, я вас видела?

Откуда я знаю, чума, что ты видела.

Лучше бы не видела, потому что отражаться в сознании, которое напоминает треснувшее зеркало, опасно для здоровья. Вообще опасно отражаться в постороннем сознании. Хочется набросить на него платок, как на то же зеркало или, еще лучше, как на клетку с придурковатым попугаем.

 

 

Пеннивайз

 

 

Видел в метро клоуна, на станции Невский проспект, внизу.

Не рекламного зазывалу с листовками и пирожками, а вполне заурядного, бытового. Рассмотрел его только со спины: высокий, возвышается над всеми, как баскетболист; на голове - огромный зеленый цилиндр с широкими полями, примятый; фиолетовая куртка; белые с красным, очень пестрые штаны с такими широкими штанинами, что будто в мешках идет; желтые штиблеты. Длинные патлы, под мышкой - сумка-тележка в красную клетку.

Сосредоточенно ковылял к переходу на Гостинку.

Народ не особенно реагировал. Лет пятнадцать назад - да, пожалуй, а нынче ничего такого.

Я немного прошел следом, присматриваясь. Может быть, это материализовался чей-то герой - кинговский Пеннивайз или помельче, мой собственный. Мне иногда попадаются мои герои - бомжи, например, с котами на плече; один такой даже в метро проезжал.

В общем, ничего не понятно.

Не исключено, что это специальный аттракцион для местной милиции по случаю всеказарменного праздника. Непорядок, сгустившийся в неопознанный шагающий объект. Я думаю, контролерше хватит воображения не пропустить клоуна без жетона, сунься он снова в метро, а милиции хватит фантазии посадить в обезьянник.

 

 

Код активирован

 

 

Однажды на станции я поймал разбойника.

Дело было так: шагаю я по платформе (метро "Кировский завод"), прямо к Ленину, который окаменел у дальней стенки. Вдруг мне навстречу несется женщина лет 25-30, растрепа. Спотыкается на каблуках и орет:

- Помогите! Кто-нибудь! Телефон, мой телефон!..

Оборачиваюсь и вижу личность, которая во всю прыть улепетывает к эскалатору. И я побежал. Тут подошел поезд, и личность нырнула в последний вагон. Я - следом. Вижу: сидит, отдувается телефон крутит. Увидел меня и выскочил обратно на платформу, и я за ним выскочил. Догнал его, сбил с ног, отобрал телефон и вручил барышне.

Случай довольно заурядный, хотя я, конечно, не каждый день ловлю разбойников. Не стоило и рассказывать, когда бы не одно но: все эти погони, прыжки, удары совершенно не в моем обычае. Более того: я и не думал за ним гнаться, и сознание активно сопротивлялось, но только внутри вдруг включилась неизвестная программа. Я сорвался с места не думая, в секунду, ноги сами бежали, а все остальное тоже само делалось. А голова вообще не помогала, только жалобно и тщетно меня тормозила.

И вот я подумал, что, может быть, я на самом деле был когда-то опасным и секретным агентом, а потом мне стерли память, и я стал заниматься черт знает чем: писать всякую херню, переводить, редактировать, обед варить. Но в действительности во мне дремлет секретный материал, и фамилия моя - Икс-Файл.

Может быть, во мне скрываются и другие способности. Я ведь эту барышню потянул за рукав в вагон, чтобы уехать подальше от греха. Но она совсем обалдела и подумала, наверное, что я за этот телефон потребую от нее половой признательности, и не пошла. Двери закрылись, поезд поехал, и я видел, что разбойник уже снова ковыляет к барышне. Ну, если дуре написано на роду быть битой, то даже супермены бессильны. Но вдруг я сумел бы, как в фильме "Привидение", бесплотно просунуться сквозь стенку вагона и следить? Остановить поезд? Устроить с преступником дуэль в туннеле? Да мне теперь кажется, что запросто. Но я поздно сообразил и поезд уже далеко уехал.

Сейчас я думаю, что я вообще сложный и замаскированный полицейский робот.

 

 

Боярыня

 

 

Пустяк, но запомнился.

В метро мне не хватило места на лавочке сбоку, где помещаются три человека. То есть место было, потому что там отлично помещались целых два человека, но места этого было мало.

Вообще, место в метро оставляет в памяти след. Когда на выходе видишь, что туда, откуда ты только что встал, уже кто-то усаживается, внутри набухает иррациональное раздражение. Хочется, чтобы это сиденье пустовало всегда, в память о тебе, и поезд так бы и ездил.

И я сидел, как на жердочке. Я нынче не толстый и не худой - так, средний. Молодой человек слева был вообще худощавого, научно-исследовательского сложения: сидел, уткнувшись в какие-то бумаги.

Зато справа от меня расположилась скала.

Она не шевельнулась ни на дюйм и даже не дышала. Сидела плотно и умиротворенно, поблескивая перстнями. От нее слабо тянуло печкой. Лица я не видел и не стал смотреть, когда приехал, куда мне было нужно. Умозрение и без того перестраивало лавочку в розвальни, а женщина-скала трансформировалась в голосистую Боярыню. Которая едет в ссылку. За окнами темно, мелькают огни, объявляются следующие станции: Молочная, Говяжья, Докторская, Ветчинная...

 

 

Беловоротничковая преступность

 

 

Еду я давеча в метро.

И волей-неволей прислушиваюсь к разговору молодых людей, студентов.

Тема меня живо заинтересовала. Они вполне серьезно обсуждали, как бы это им исхитриться и сделать профессора, которому экзамен скоро сдавать, хронически недееспособным. Подумывали травить его снотворным.

- Раз проспит, два проспит...

- Это статья!..

- Нет, если снотворное, то никакая не статья!

Тут я вышел, а они так и продолжали вынашивать планы, поехали дальше.

Дома мы с женой обсудили ситуацию и решили, что это юрфак.

Типичное чистоплюйство, хитросплетения в духе Агаты Кристи, которые непременно раскроются. Чем умнее злодей, тем скорее он попадется.

Надо быть проще. Я говорю это со знанием дела, потому что потом ехал еще и в автобусе. Там тоже были молодые люди, двое, но явно не из университета. Они сидели; один говорил, а другой слушал и кивал:

- Трепанацию ему, ****ь. Потом нассу в мозги, и хабарик туда вверну, а потом снова вдарю.

Это уже ПТУ, его современный аналог - колледж. Наверное, тоже экзамены на носу.

 

 

Под страхом казни

 

 

Сегодня 16 февраля, время заряжать бесконтактные проездные билеты.

В троллейбусе номер двадцать, на задней площадке, обосновался пожилой ****ько, в куцем и драном пальтишке. Глаза подернуты пленкой, как у мертвой птицы. Из дальнейшего крика выяснилось, что ему семьдесят три года.

К ****ько немедленно порулила билетерша классической наружности: неохватная вся, зад поддернут к затылку, в толстых шерстяных рейтузах. С прибором наперевес, проверять бесконтактные проездные билеты на предмет их заряженности.

Короче, что тут говорить.

****ько уворачивался от прибора и прятал карточку. Он озабоченно и монотонно бормотал, что не даст себя расстреливать из автомата.

- Не дам расстреливать.

Билетерша, торжествуя от морального и физического превосходства, крикнула:

- А как же компьютер? Когда компьютер вам заряжает?

- Компьютер, - бывалым тоном возражал ****ько, - это другое дело. А это автомат чтобы расстреливать, я не дам.

- Да у вас там не пойми что нацарапано!

- Потому что чернила! чернила, ****ь, не пишут на карточке! Чернила!

- Возьмите нормальную ручку!

- Я десять нормальных пробовал! Меня в сорок первом году расстреливали, я не позволю автоматом расстреливать.

- Так! Давайте карточку, я сейчас буду ее проверять!

- И нечего, и нечего...

- Мужчина, у вас с головой все в порядке?

Задумался. Пауза. С неожиданным достоинством:

- Я думаю, что да...

Ладно, занавес.

 

 

О телепатии

 

 

Все-таки хорошо, что телепатия если и есть, то не очень. Потому что иначе существовал бы риск непроизвольно присоседиться к чужому внутреннему миру и там даже застрять, как это случалось с инопланетянами Воннегута.

Сегодня, шестого числа ноль шестого месяца и ноль шестого года я, как и полагается в такой день, купил фильм «Шайтан» и сел в автобус номер шестьдесят шесть.

Этот автобус хотя и не полностью сатанинский, стремится к совершенству и надеется со временем заработать себе призовую шестерку. Он ездит без кондуктора. С одной стороны, это очень хорошо и приятно. С другой стороны, водитель пропитывается Мировым Злом. На остановках он сначала выпускает всех в переднюю дверь, а прочие не открывает, чтобы никто не прошел мимо него, не заплатив. Ему почти и не платит никто, суют разные документы, и он пропитывается дальнейшим сатанизмом.

И вот сегодня я порадовался, что не владею телепатией и не могу соприкоснуться с его охотничьими помыслами. Какая-то девушка, красивая роковой красотой, вдруг отскочила от передней двери и побежала к средней, которую он уже открыл. У нее, конечно, не было билета. Я следил за лицом водителя в зеркальце. И видел, как он следил за бегом девушки. Когда та начала выпрыгивать из автобуса, он очень ловко поймал ее дверями и зажал, как зажимают пальцами нос, проворно, и прокатил ее немножко под ее же визг. И еще сказал у себя в кабине громко: «Вот так!»

Он здорово насобачился, очевидно.

 

 

Оболонь

 

 

Еду я в электричке, народу очень много. Зной. Но все какие-то некреативные сидят, читают сканворды, жрут эскимо.

А надо мной сконцентрировалась молодежь.

Я, вообще говоря, люблю молодежь. Я и сам молодежь без малого. И вообще думаю, что бывают люди. Но не всегда.

Так вот эти были креативны до того, что их хватало на весь вагон. Реготали, взвывали и всплясывали на большой пластиковой коробке пива "Оболонь". Ну, а другую, распечатанную Оболонь они уже жрали. Плясать на Оболони было прохладно, а вокруг - очень жарко.

И тут пришли контролеры. Не какие-нибудь осоловелые дядечки, уже насобиравшие десятирублевок на рагу с пивом, а женщины с настолько неустроенной личной судьбой, что у них глаза были белые.

- Нет билета? Отдавай Оболонь!

И стали отнимать Оболонь, катать ее по проходу.

А одна, совершенно светлая от ненависти, сказала зайцу:

- Так вот чтоб у тебя так стоял, как ты оплачиваешь!

Я по глазам приметил: не пустая угроза. Лучше уж бегать за Клинским.

 

 

Коврик

 

 

Троллейбус. Квадратная кондуктор.

Нависает над какой-то дамой и качает головой с издевательской укоризной. Видимо, не впервые за день.

- Коврик здесь что же – для того положен, чтобы вы попой сели?

- Какой коврик??...

- Коврик!!

- И?...

- Это мое место, разве непонятно?

- Откуда я знаю, что оно ваше? Кондуктор всегда в другом месте сидит!

- А коврик зачем же положен?

- Да я такой коврик возле двери не положу!

- А зачем же сели?

Затихание, бормотание, шипение, медленно сходящие на нет – В. Набоков, «Николай Гоголь».

 

 

Апельсиновый Рай

 

 

На задней площадке троллейбуса я оказался по соседству со словообразующей машиной.

За две минуты езды я полностью ознакомился с особенностями обыденного функционирования машины.

Начала она с того, что стала давать соседке, бабушке с тележкой, советы насчет рационального поднятия тяжестей. И еще говорила о пользе заблаговременного планирования, так как башкой мы наперед ничего не думаем. Потому что сама она надорвалась на кладбище, которое посетила на Троицу, убирала там с могилки палую листву, а листва-то сырая и тяжелая («Да, да», - кивала старушка), но словесная машина подумала: как же так! «Наши покойники будут лежать под листьями с наших же деревьев!...»

Это место я не особенно понял.

Потом машина перешла к разговору о пенсиях, и старушка оживилась. Машина рассказала, как пришла в столовую и заказала себе пищу, а продавщица ответила, что сдачи нет, и придется подождать. Зимы ждала-ждала природа. Через полчаса машина напомнила о сдаче. «А та мне вдруг и говорит: давай, вали отсюда на хер! Вы знаете, мне стало так плохо… Вот вы не поверите, я уже два года хожу мимо этой столовой и никак не могу зайти, а продавщица уже, может быть, уволилась или пьяная сидит, кто ее разберет…»

Старушка, сочувственно: «А я пришла покупать апельсины. Пошла на контрольные весы и вижу: восемьдесят грамм не хватает! Целого апельсина. Пошла к продавцу, а он мне говорит: вы его съели».

Слушая этот разговор, я решил помечтать. Вообразить себя Суперменом – летающим, в обтягивающем сине-красном трико. Который спасает униженных и оскорбленных и переносит их в Апельсиновый Рай, где никогда не обвешивают: уплатил за кило – кило и получи. Я долго мучился, но странное дело! Я никак не мог преобразиться в своих фантазиях и стать Суперменом. Мне почему-то не хотелось.

Тогда я снизил планку и стал воображать себя Микки Маусом. Знаете, из старых мультфильмов, где он сидит на Луне и дремлет, а на Земле творится волчий беспредел, но вот до Микки долетают вопли обиженных, и он метеором срывается вниз, выставивши перед собой огромный кулак.

Но и Микки Маус мне как-то не покатил. Неохота спасать, и все! Что за притча – не понимаю.

 

 

Жизненное пространство

 

 

Широко и беспрепятственно распространены вот какие пассажиры: это огромные женщины солидных лет, и годы эти тягучими своими жирами перетекают в преклонные. Они, эти женщины в просторных панамах и летних платьях, достаточно добродушны, ибо для зла им остается не особенно много места, но и своего они не упустят.

Еду в метро, стоя. Ниже – лысоватый папа с дочкой. Может быть – дядя с племянницей.

Женское пассажирище надвигается с левого фланга и томно выдыхает, одновременно ухитряясь кудахтать, ибо висит на волоске ее жизнь:

- Уступи мне место, деточка, уступи!

Деточка уступает.

И вот здесь начинает проявляться особое качество таких пассажирок: они начинают суетиться, притягивать к себе кульки, брать на колени чужие сумки и ворковать:

- Да вы садитесь, садитесь, тут места хватит!

А сами, противореча сказанному, медленно, неуклонно расползаются по сиденью, так что место оборачивается узенькой щелью.

Уже кто-то и встал, потесненный, еще один, другой, и места довольно, а она все воркует и приветливо приглашает, а девочка-дочка-племянница все стоит.

И широкоплечий мужчина, сидящий напротив, из-за моей спины обращается к папе-дяде:

- Ты ****ь такая, а ну, пускай она садится! Сука, ****а ты нерусская! Что ты сидишь тут, пидор ***в, по ****у хочется?

Пространство вокруг расползшейся по лавочке женщины пустело на глазах. Она автоматически, округливши глаза, продолжала приговаривать, соображая мирком да ладком, как будто месила тесто в собственной голове:

- Да садитесь, садитесь, мы все поместимся!

Дочка-племянница уже сидела рядом с дядей ли, папой. Оба смотрели в пол.

- Ну, ****ь! – не унимался супротивный ездок.

Я так до конца и не вник в происходящее – что тут такое? мне было выходить, и всем было выходить, и все разошлись по делам, которых в прекрасном и яростном мире всегда до черта.

 

 

Хычины и трубочка

 

 

Электричка. Душная, набитая изрядно.

Семейство: супруг – по виду Шариков, но уже питерец в третьем поколении, супруга и двое детей-подростков.

Отец:

- Вот сейчас попьем колы и поедим бананчиков.

Перехватывает взгляд моей жены:

- Мы вам мешаем?

- Вы нас забавляете.

После пары бананчиков отец ударяет себя по лбу: хычины!

- У нас же есть хычины!

Они и в самом деле положили на бумажную тарелочку два хычина, один на другой. Тарелочку держал отец, а прочие члены семьи склонялись и откусывали по окружности. Отец сердился:

- Отцу-то, отцу-то оставьте! Откусите отцу!

И пояснил окружающим, что у него сломана челюсть, и он не может откусывать, но зато умеет жевать. Старший сын откусил ему от хычина и плюнул на хычин, а отец подъел сплюнутый на хычин хычин и стал рассуждать о глубине укуса: вот мать кусает поглубже – не то что ты!

Действительно: мать выкусила хычин со знанием дела и знатно попотчевала главу семейства.

Тем временем где-то вдали шел мороженщик.

Двери вагона разъехались и ворвалась женщина с сахарной трубочкой в руке.

- Верните мне деньги, - сказала она тихо.

- С какой же стати?

- Оно надкушенное!

Обертка была надорвана, и виден был след зубов, подкрашенный помадой.

- Оно растаяло, дура ты ****ь!...

Мороженое полетело торговцу в рожу.

И правильно, даже если растаяло. Потому что не я придумал, что человек звучит гордо.

 

 

Большаки и проселки

 

 

Мне повезло прокатиться в пригородном автобусе: пустынные трассы, редкие остановки, отрешенные пассажиры.

И вот сложился у меня кинематографический стереотип касательно подобного путешествия в США. Знойное шоссе. Чаппараль. Дрожащая атмосферная перспектива. Одинокая остановка. Прикрыв лицо шляпой и вытянув ноги, на скамейке дремлет стереотип. Он и холоден, и горяч, он уверен в себе. Заслышав слегка испуганный автобус, стереотип приподнимает шляпу, лениво потягивается, входит в автобус. Для него тут везде салун, у него повсюду два кольта и сапоги с задранными носками. Он молча едет, развалясь, у него кожаные яйца в обтяжку.

А вот заходит пассажир близ поселка Янино. Беззубо кланяется и лихо всех приветствует, но все отворачиваются. Он, однако, не расстраивается. Всем он знаком. Плюхается на сиденье. Штаны на нем такие, что не разберешь, кожаные ли яички или пропиты уже.

В душе – Чаадаев и Хомяков, объединенные пивной литровой бутылкой.

 

В троллейбусе

 

Троллейбус.

- Вот две дамы встали, и их не обойти! Им хорошо стоять!

- У меня сзади есть место, где можно обойти и даже влететь. Встанете вон там – и будете читать, как баба-яга.

- Совесть, совесть, совесть, совесть надо иметь…

 

В другом троллейбусе

 

Привлеченный истошными воплями татуированного кондуктора, я приоткрыл глаза.

Возле кабины водителя лежало напитанное тело. Оно ворчало и пошевеливалось. Осоловелые глазки складывались в улыбку.

Кондуктор остервенело колошматил его ногами.

- Что, ни одного мужчины нет? Ни одного мужчины нет? Он же все заблюет, и будете нюхать! Вы будете нюхать, учтите!

Я был мужчиной, но книжка попалась хорошая.

Заголосили бабоньки.

Одна вдруг вступилась за курлыкавшее тело:

- Ему же больно! Его же милиция заберет!

Ей вторила дородная дама с дородными руками и ногами, значительно обнаженная:

- ***плетка! Нашлась хуеплетка! Вот иди и понюхай его!

Огорченная ***плетка уткнулась в морковную сумку.

- Вы будете нюхать! – вконец разозлился кондуктор.

Могучего нелюдя окончательно повалили в проход, татуированный кондуктор гвоздал его, гвоздил и гнобил.

- А нечего! Сел – и вышел! Где билет?

Он столкнул чудовище на ступеньки. Оно добродушно щурилось и порыкивало.

- ***плетка, - раздалось сзади.

Я выжидал.

Едва нелюдь соскользнул на ступеньки, настал ответственный момент. Я – как мужчина – сорвался с места и вытолкал вурдалака взашей.

Он остался стоять на остановке, не понимая, что больше не едет. Свиные глазки посматривали в поисках автобуса без ***плеток, дородных валькирий, татуированных властей и лысых литературных героев.

Тут он и подошел, такой мирный автобус, и он вскарабкался внутрь.

 

 

Дискурсы и визуальные ряды

 

 

Совершенное обыденное, серенькое утро, безумное.

Сажусь в полупустой троллейбус, подо мной проваливается сиденье - удивительно, ведь я по ряду причин похудел килограммов на десять. Ко мне спешит старушечка; она - кондуктор, излучающая лучи лицом и не только.

- Почирикаем, родненький! - И целится датчиком в меня и мой билет. - Это моя зарплата!

Ну, почирикаем. О чем бы это почирикать? Ну, извольте.

…Вот, еду дальше в метро, давно не видел рекламу каши. И вижу-таки ее, оглашаемую мужчиной с милицейской фамилией Быстров:

 

ОТ ГОДА ДО ТРЕХ ДЛЯ ЛЮБИМЫХ КРОХ

 

Могут дать условно, если не докажут сбыт.

 

 

Крестьянская элита

 

 

Ехал в метро.

Вошел гугнивый и громогласный - обязательное профессиональное условие - коммивояжер. И затрубил, а лицо тоже не без врожденного перекоса:

- Лучший в России элитный журнал Крестьянка!... Ба-ба-ба-ба-ба....

Напротив меня сидели мужики, такие тоже сложные, и вот один ожил:

- А ну замолчал быстро! Еще и орет, ****ь! И так на душе тошно... (Полтоном ниже): Извините, девушка. А то он еще и орет, *****. На душе и без того. Извините. Девушка, не сердитесь, пожалуйста. (Уже виновато): Еще и орет, *****.

 

 

Перекресток миров

 

 

Станция метро «Технологический Институт» - известный перекресток миров.

Вошел сегодня в вагон.

Первой пошла кликуша в красном пальто. "И-ля-ля-ля, и-ля-ля-ля, никогда-никогда", плюс кудахтанье и вытянутая ладошка. Такая песенка, которая пелась с неодобрительными нотками. Не без укоризны, но будто бы и бесшабашно.

С другой стороны вырос продавец воздушных шаров с приготовленным фирменным номером.

Длинное и толстое резиновое полено, оглушительно воя и медленно сдуваясь, было пущено на свободу и выебло целый ряд сидячих пассажиров. Оно протискивалось позади, судорожно билось, издавало кишечные звуки и неуклонно продвигалось вперед.

Я сначала подумал, что Началось. Фальшивая реальность осыпалась, и наступает Истина.

 

 

Железный Гейнрих

 

 

Автобус.

Небольшая давка.

Надо выходить.

Общий рев: Нога! Нога! Нога!

Зажало ногу, какой-то девице. Мне бы взяться да выдернуть, но как-то неловко стало. Начал протискиваться в соседний проем, где еще не зажало.

Но зажало и тут. Шофер стал двигать своей дверью, нога выскочила. Как раз я выползал.

Створки начали смыкаться.

Общий рев заорал иначе: Целиком! Целиком! Теперь целиком!

И действительно: я стоял изваянием, не в силах пошевелиться, стиснутый скалами, и кротко глядел перед собой, как заколдованный рыцарь по имени Железный Гейнрих в звании Барбароссы. Которого некому поцеловать и разбудить.

 

 

Зоологическое

 

 

Есть такая особенная порода: услужливые и предупредительные транспортные козлики.

Всем-то вокруг им хочется причинить удобство.

Они среднего возраста, в кургузых полуклетчатых пиджачках, взъерошенные и лысоватые. Непременно с бородками и обязательно – с рассадой, или что там у них, в тележке, зелененькое торчит такое.

Они суетятся, козлобородатенькие, по салону, сучат копытцами и колесиками; они мечтают, чтобы все разместились наилучшим образом.

Ах, вы встаете? А я уже подвинусь! А я туточки встану бочком!

Вокруг все пустеет; они вращают тележку, как спортивный снаряд. Сыра земелька заполняет салон, но вот и рынок, им туда; они приглаживают рожки пополам с кудрями, дробно цокают копытцами.

От них пахнет серой, кладбищем и кинзой.

Они спешат, и коробка разваливается за ними, перетянутая шпагатом; тележка не поспевает за земледелием; в глазах – лукавый и жестокий огонь.

 

 

Теплое место

 

 

Салон.

Троллейбуса, конечно.

Передо мной – пустое, по-кондукторски развернутое, весьма заманчивое место. Перед местом стоит и держится за поручень женщина-ягодка, вполне при силах.

Рядом со мной – доброжелательная соседка. Обращаясь к стоящей, радостно:

- Здесь можно сесть!

Сквозь зубы:

- Хорошо.

Стоит.

Соседка, не успокаиваясь, поясняет:

- Здесь «Кресло для инвалидА» написано!

Женщина молча стоит. Откровенно говоря, она – мужчина.

 

 

Нуль-пространство

 

 

Москва, Ленинградский вокзал.

Громкоговоритель, многократно, судя по тону – сексуально обездоленный:

- Уважаемые пассажиры! В поезде номер тридцать нулевой вагон находится в середине состава! Повторяю…

Ресторан?? Теряюсь.

 

 

Милая мама, жизнь подарила мне и тебе

 

 

В общем, общественный транспорт. Полубабуля.

Монополудиалог, если половиной назвать согласное тявканье.

- Я вот Валентине Ивановне Матвиенко, нашей губернатору, доверяю. Как женщине. Она правительство взяла в свои руки. Мне и женщина в Никольском Соборе так сказала. Я иконку купила, они там дорогие, за пятьсот, а я за тысячу купила, Казанской Божьей Матери. Смотрела на нее, а она все плакала, слеза текла, а как на меня посмотрела – вдруг улыбнулась. Я теперь все время на нее смотрю (уже хохочет? – АС). У меня пенсия 2600…

 

 

В рабочий полдень

 

 

Питер, Московский вокзал.

Билетная касса дальнего следования для всех желающих и торгующих.

За стеклом -необычно расторопная и строгая девушка. Пальчики так и мелькают.

Клиентка из очереди:

- Как Вы хорошо работаете!.. Так быстро!

 

(...)

 

- Так.. когда, говорите, отправление?

Работящая девушка из окошечка:

- Дебилы какие-то...

 

(...)

 

 - В конце вагона? Это где туалет?

Девушка:

- Но конец - не середина же...

- У туалета?...

- У туалета?...

- В конце туалета?...

 

 

Правда на правду

 

 

Спокойно. Все кончится хорошо. Потому что когда-нибудь наступит моя остановка и я выйду из маршрутки.

А если нет, то все кончится, естественно, плохо.

Я еду.

Сижу.

Позади меня – заднее сиденье. Забитое.

В переднюю дверь заруливает пролетарий в немыслимом поколении, останавливается посреди салона и мрачнеет.

Дело в том, что позади меня, на заднем сиденье, грохочет Упс! Упс! Упс! Из наушников одного молодого человека.

Но до пролетария не дошло, что дело в заднем сиденье. Это же не мотор, а микросоциум, сразу не разобраться.

Вся беда была в том, что перед ним сидел другой молодой человек, у которого Упс было тише, тоже в наушниках, но пролетарий подумал именно на него.

Виновник же сидел тише воды, ниже травы.

Пролетарий набросился на добычу поближе:

- Сделай тише!

Упс! Упс!

Пролетарий вынул ему наушник:

- Ты глухой?

Ответ с сиденья:

- А машина не раздражает?

- Твой звук раздражает! Щас выкину тебя при всех свидетелях, и все будут справедливы!

Упс! Упс!

Оно, это Упс, добралось-таки до крещендо.

Тут добрые девушки, сидевшие вокруг меня, указали пролетарию на истинного виновника беды, счастливого гада, который сидел и лыбился.

Пролетарий пошел в начало салона, взял там зачем-то оставленную большую красную сумку и пересел поближе к настоящему источнику Упс, глядя строго.

Не знаю, что тут на что повлияло – вид сумки, факт ее доставки или само соседство - но Упс прекратилось.

И воцарился мир.

Тогда пролетарий повернулся к соседу, сосавшему пиво, и начал рассказывать, как работал ремонтником. В звуковом диапазоне Упс и шире.

А я приехал как раз!

Я же обещал, что все кончится миром.

Да, забыл сказать. Девчата, меня окружавшие, взахлеб обсуждали журнал с глянцевыми трусами и передачу про Дом номер Два.

 

 

Призыв

 

 

В метро (я очень внимательно слушаю такие вещи и ничего не путаю) только что прозвучало:

"Помогайте беременным женщинам, помогающим инвалидам и людям с плохим зрением".

 

 

Анимализм

 

 

Пришли родители.

Рассказывают, что видели в троллейбусе мужика, который вез на рукаве огромного откормленного ворона.

Разговаривал с ним.

Мать:

- Кто?

Отчим:

- Ну, мужик, не ворон. Мужик с вороном.

Мать:

- Что же он ему говорил?

Отчим:

- Ну, я не знаю. Ну, «не ссы, ****ь, потерпи, сейчас выйдем».

 

 

Полифония

 

 

Троллейбус.

Мужчина лет пятидесяти сидит, нашел себе стоячую жертву, застенчивого курсанта медицинской службы.

- Вот ты скажи мне, кем ты будешь? Гинекологом?

Посторонняя женщина в очках, с соседнего сиденья:

- Проктологом!

Курсант, пожимая плечами:

- Кем прикажут.

Мужчина:

- Ну а все-таки?

Курсант:

- Инфекция.

Женщина в очках, словоохотливо и радостно:

- Инфузория!..

Мужчина:

- И чем ее лечат?

Курсант:

- Лекарствами. И закалкой.

Женщина в очках, с готовностью поет:

- Если хочешь, если хочешь быть здоров…

Мужчина, доверительно:

- Я вот призывался в 77-м…

Я вышел остановкой раньше нужной. Позади меня женщина в очках задумчиво приговаривала, качая головой: «Одна, совсем одна».

 

 

Правила маскировки

 

 

Никак не пойму людей, которые ездят в метро в камуфляже. С семьей, в выходной день.

От кого они прячутся, от кого хотят скрыться? Ведь ничего не получится.

Чтобы спрятаться в метро, нужно проколоть себе бровь и вставить гантельку, а в уши - наушники, да выкрасить черным ногти, да взять в руки банку с джин-тоником. Тогда никто не догадается, что ты на самом деле джеймс-бонд и выполняешь невыполнимую миссию, сопровождаешь жену в мир кожи и меха.

 

 

Пластырь

 

 

В вагон метро вошел продавец лейкопластыря.

Он был пьяный в дрезину.

Он очень долго топтался на месте, обретая точку опоры и устаканиваясь. Утвердившись, он обратился к пассажирам:

- Лл-ляко..пстырь!... залепляет...

Лейкопластыря при нем не было. Он его потерял.

 

 

Ручки

 

 

Снова некрополитен.

Вошла продавщица всего, кубических очертаний; вошла и затрубила:

- Ручки гелевые, на масляной основе, пишут в любом положении...

Пауза. Не меняя интонации, тем же нечеловеческим монотонным голосом:

- Ручек нет, блин, кончились, надоели они мне...

Я так захохотал, что стало неловко. Беззвучно, но лицо выдавало. Вокруг сидели чинные, каменные пассажиры - кроме очаровательной девушки напротив. Она занималась тем же, что и я. Так мы и ехали, поглядывая друг на друга и прыская, пока я не вышел.

 

 

Кун-шу

 

 

Троллейбус.

Спортивная старушечка-кондуктор протягивает ладошку. Я сую мелочь и бумажку: десять рублей. Бумажка сложена пополам. Из бумажки торчит какой-то чек.

Старушечка осклабилась и весело сверкнула очками:

- А ваши чеки мне не нужны! Нет!

- А мне – ваш билет…

Не реагируя:

- Если чеки хранить – деньги не будут держаться! Чеки нужно выкидывать! Денег не будет… У китайцев написано! Кун-шу вроде, да? Читали?

- Как скажете, - пожал я плечами. Скомкал чек и бросил на пол, намусорив.

Дома у меня, между прочим, полным-полно чеков, и в карманах тоже.

Старушечка пошла дальше, помахивая детектором.

Я услышал озабоченное:

- Эти ваши карточки – тоже чеки… не будет денег…

 

 

Пропавшие среди живых

 

 

Та же кондуктор-старушечка, тот же троллейбус. Четыре дня спустя.

У старушечки – монолог. Не без яда.

Очки сверкают.

- Их сразу видно – всяких вологодцев, тамбовцев… новгородцев. Тут немцы сели! Заблудились. Я к ним, показываю: платите! А они не понимают. Тут одна подошла – давайте, говорит, переведу. Переводите! – говорю. И она стала переводить. А те как начали возмущаться! А я им говорю – вы не понимаете, где находитесь! Вы в Ленинград приехали, это вам не Европа!... А они в ответ только и знают свое: Швайн, да Швайн…

 

 

В ассортименте

 

 

Метро.

Вдохновенный торговец религиозным календарем.

- Есть Прощенное Христом Воскресение...

 

 

Экипаж

 

 

Троллейбус пошел на вираж, и все покатились.

Из-под колес вырулил невменяемый «мерин» и умчался по синусоиде, по большой кокаиновой дороге.

Салон наполнился криками:

- В который раз!... Как везет, сука такая!... людей же везет!

Я стоял молча, с непроницаемым лицом и смотрел в окно.

На уровне моего пояса ожил сидячий мужчина.

- Во всем виноват водитель, - с горечью произнес он и вдруг ударил меня пальцем в живот. – Правильно?

Я согласился, поводя носом и постигая, что спирта в попутчике все-таки больше, чем солода.

- Снег! – крикнул он скорбно и снова ткнул пальцем, на сей раз в окно, пытаясь заглянуть под колеса. Мимо струился девственно чистый и старчески пересохший поребрик, но тот видел снег. – Будто водитель виноват! Накидают, а виноват водитель.

Он помолчал, подбирая слова.

- Надоело, - сказал он решительно, - не могу больше. Пойду на Кировский завод, не хочу водителем. Водитель всегда виноват. – Он перевел взгляд на кабину, и я представил его в ней, здесь и сейчас. На лице выходного водителя появилась слабая улыбка: - А за рулем сидит мужик – он моментом отхуячит! Нормальный парень. Сорок семь лет.

Я вышел, мысленно меняя пилотов местами.

 

 

Роден

 

 

Автобус, мчится птицей. За рулем пригнулся горный орел.

Я сижу.

Позади – он и она, я их не вижу. Только слышу.

Слышу, как она притворно возмущается:

- Не порти мне прическу! Перестань!...

Я добродушно улыбаюсь: вечная весна. Роден.

Сзади, строго:

- И чтобы помылся во вторник, понял?...

 

 

 

День Пограничника

 

 

Сегодня я совершал разнообразные добрые дела в метро.

Сначала я подарил жетон похмельному человеку, который иначе не мог попасть домой. Сам был в столице в таком положении. Потом уступил место беременной женщине, которая чрезвычайно смутилась и даже стала отказываться. И я потом смутился, когда присмотрелся, стоя уже, потому что беременность, похоже, была не беременность, а просто большой живот.

После этого я вышел на платформу станции, что в сердце нашей Родины – Невского проспекта. И встал под эскалатором, где мне забили стрелу.

Там я начал совершать самое главное доброе дело: любовно смотреть на Пограничников, у которых сегодня День. Я рассматривал их любовно совершенно искренне. Они спускались по эскалатору и громко кричали: «Граница на замке! Спите спокойно!» Их было очень много, и все были юные красавцы, все на одно лицо.

И один из них бросил в меня пивную бутылку. Стеклянную. Промахнулся, разумеется, из-за чего я тут же усомнился в его меткости и, стало быть, способности поразить врага. И, следовательно, в оправданности моего спокойного сна, который, кстати, ни к черту.

Зачем он бросил в меня бутылку, как будто я шпион? Или, как минимум, нарушитель границы?

Поразмыслив, я пришел к выводу, что я, конечно, нарушаю границы – моральные. И мне показалось, что есть смысл учредить День Морального Пограничника. И в этот День вообще запирать метро, предварительно запустив туда всех причастных.

 

 

Поезд в огне

 

 

На днях со мной случилось маленькое приключение. У меня сломался мобильник, а он же еще и часы. Перестал включаться. Начинаешь заряжать – включается, но команды не слушает.

И я повез его к ветеринару.

Наивный человек!

Доктора расхохотались мне в лицо. Они отфутболили меня в гарантийную больницу для телефонов, где койко-день – как в моем стационаре, аж сорок пять суток. Диагностика, лечение – все, как положено. Причем в ту самую, где мне его, запеленатого, вынесли полгода тому назад, еще с девственно чистой памятью, не испорченной номерами разных личностей, любителей говорить малышам-телефонам скабрезные слова.

И она далеко, больница эта.

Поняв, что дела мои беспросветны, я забрался в автобус и поехал домой.

А когда решил выходить, телефон, он же часы, выпрыгнул из футляра и весело заскакал поперед батьки в пекло. Вернее, из пекла, ибо в автобусе и батьке было невыносимо.

Он шлепнулся на тротуар и, как встарь, заголосил первым младенческим криком.

Он выздоровел, возмущенный акушерским шлепком.

Сегодня он мне приснился и был проказлив. Я гонялся за ним на поездах, меняя состав за составом, но он победоносно уворачивался. А поезда были самые разные, и я перескакивал из одного в другой со сверхъестественной скоростью. Они были мыльно-облачные, просто железные, шерстяные, а последний вообще был огненный. И этот поезд мчался в огне, а я норовил ухватить мобильник, чтобы взглянуть, который час. И уловил.

Утром же, когда я встал, все часы в доме показывали разное время.

 

 

Форма материи

 

 

Ехал в автобусе и внимательно читал бегущую строку.

Там говорилось:

АВТОБУС СОЕДИНЯЕТ ЛЮДЕЙ!

Как это верно. Я моментально ощутил это на себе. Я только бы уточнил, что он соединяет белковых тел и нуклеиновых кислот.

В известной мере будучи формой их существования.

 

 

Игрушечное счастье

 

 

Маршрутка.

Еду и смотрю в унылое окно. Вижу стоматологическую вывеску: «Счастливые зубы»

Вот же как оно бывает: у зубов может быть счастье. И у ***. И у желудка. И даже у мозга. А у человека – нет.

…Напротив сосала из банки седьмую Балтику какая-то девица. Она болтала по мобильнику с приятелем. Или подругой. И говорила, что хочет большую мягкую игрушку. А потом исподтишка сфотографировала мобильником меня. Вполне счастливая.

И я не знаю, что думать. Я совсем не большой. И на сегодняшний день совершенно не мягкий: накануне провертел в ремне две новые дырки. Вилкой.

Ничего я не понимаю в жизни.

 

 

Озноб

 

 

- Что читаем?

Это меня так спросили. Женщина спросила. Я поднимался на эскалаторе и читал. Я стоял на ступеньке слева, а она – справа.

Я показал ей, что мы читаем.

- О-о, - уважительно протянула она, хотя уважать меня было не за что, наоборот.

Я сделал вид, что читаю дальше, и до самого верха чувствовал, как она сверлит меня взглядом. И покашливает.

Одета не броско – джинсы да куртка; не особенно молодая, не платная ****ь, которую за версту видно, не пьяная – абсолютно обыкновенная, каких легион.

При мысли о том, что может твориться там в голове, меня пробирает озноб.

Все, что угодно.

 

 

24 часа

 

 

Когда-то у меня были наручные часы. Это были удивительные часы, и я не знаю, что с ними стало. Наверное, то же, что с остальными. У них был циферблат не на 12 часов, а на 24. Понять по расположению стрелок, который час, было решительно невозможно, я и сам не понимал. Но когда ехал в метро, всегда старался положить руку так, чтобы всем было видно - особенно, когда стоял и держался.

Люди же крайне любопытны. При виде книжки им позарез хочется узнать, про что там написано. А при виде часов - сколько времени. Я нарочно становился так, чтобы они вывернули себе шею и мозг заодно, пытаясь сообразить, что же такое подсказывают им мои часы.

 

 

Зазеркалье

 

 

Метро, вагон.

Вошел человек – черный, как муха, с косичкой. Двери еще не съехались, а он уже победоносно провозгласил:

- Гелевые ручки! пишут по дереву, по стеклу, по бумаге…

С другого конца вагона написалась женщина, гелевой ручкой судьбы. В руках она держала какие-то линзы. Она гневно заорала на весь вагон:

- Ты че – больной, Арам?!...

Арам немедленно замолчал и сел.

Женщина прогулялась по проходу, поторговала линзами. Потом вышла, на платформе взяла под руку якута, который двумя перегонами раньше казался простым пассажиром и купил у еще одного продавца Новые Правила Дорожного Движения со всеми штрафами, как обещал продавец.

Они стояли на платформе и смеялись. Потом женщина закричала во все горло:

- Света! Света!

От головы поезда, радостно улыбаясь двумя рядами железных зубов, бежала Света, с авторучками – наверное, гелевыми.

Они все соединились.

Поезд поехал, Арам сидел. Он ехал долго, я уже вышел, а он так и ехал дальше.

 

 

Проекция

 

 

Мы ничего не знаем о мире, кроме себя самих.

Метро. Плотного сложения господин, покачиваясь на краю платформы, с полупустой бутылкой пива в руке, негромко взрыкивает:

- Свиньи, ****ь!... все свиньи...

 

 

Москва – Петербург

 

 

Если ехать далеко, я постепенно превращаюсь в губку и начинаю впитывать все вокруг.

…Позади меня – в смысле кресла – кто-то устраивается. Разговаривает вежливо, с хорошей артикуляцией:

- Давайте, вы все-таки встанете, иначе я сяду своей попой на вас, и будет очень некомфортно и вам, и мне…

Обстоятельное проговаривание сценария заставляет допустить обратное.

…Супружеская чета. Самку за креслом не видно. Он – очень большой, кушает куриную лапу. Он кушал и пил все восемь часов, с небольшими паузами. Когда вставал, негодовал на невидимку в сортире: «Еб твою мать, да ты там охуел!» Продолжая браниться и уже безадресно, метафизически поминая ****ь, уходил в межвагонное пространство, каковым и довольствовался.

…В Бологом сели две старушки.

Очень уютные, городские, воспитанные. Я редко к кому испытываю любовь, редко проникаюсь, но тут меня затопило. Одна – настоящая леди, мисс Марпл; вторая попроще, но нисколько не хуже.

Они ворковали, как горлицы на закате солнца. О том, какая вкусная колбаска, и как они замечательно пьют чаёк, прямо сейчас вот; и что есть другая колбаска, тоже хорошая; и я растроганно млел, слушая этот кухонный бред, пока мне не захотелось их убить.

Напрасно я так захотел. Своими мыслями я приковал к ним внимание свирепой окружающей среды. В виде того самого семьянина, который сидел позади них. Еще до того, как совсем опиться и заморгать запоросевшими пуговичными глазками; до того, как поссориться с самкой, затеяв с ней спор о том, что такое боковой карман у сумки и где он находится; до того, как был назван ею уродиной и ударен – до всего этого он вступил с ними в задушевный разговор.

Старушки вежливо отвечали. Проскользнуло слово «Ахматова».

Самец возбуждался.

Все чаще, горячась, восклицал:

- А толку? А толку?...

 

 

Контрход

 

 

Жизнь, что называется, налаживается. Выстраивается вертикаль, утюжится горизонталь. Дворники надели форму, коммунальное хозяйство надувает щеки. Появились деньги на газоны, скамейки, нумерацию домов и даже корпусов.

То есть надо что-то делать, пора принимать меры.

Потому что если так пойдет дальше, то наши люди привыкнут ко всякому фитнесу. И он их погубит. Благоприятная мутация завершится в зародыше, а уже мутировавшие люди вроде меня скоро канут в небытие. Я упорно пью воду из-под крана и из тысячи сортов колбасы продолжаю выбирать докторскую, я новый биологический вид, однако роскошь цивилизации обещает сорвать эксперимент и вывести меня, как вредную мандавошку.

Но есть обнадеживающие признаки. Люди приспосабливаются, нащупывают новые ходы. Напрасно повадился ходить по воду зазнавшийся болт, ему уже готовится неожиданная резьба. А что? Даже тупому вирусу хватает ума мутировать при встрече с лекарством.

Еду в троллейбусе. Билет стоит шестнадцать рублей, которые я и вручаю кондукторше. Она уважает цивилизацию, подчиняется ей, она в оранжевом жилете.

Она вернула мне мои пять рублей, монетку, со словами:

- Вот ваш билетик.

И действительно не дала мне билета, ушла.

Я восхитился. Какая мощь, какая гениальная простота. Мой народ жив.

 

 

Удаленные комменты

 

 

Поезд. Весело стучат колеса. Не у поезда, а у меня в животе, потому что я схавал эти колеса по причине позднего времени и надобности спать.

Вытянувшись на верхней полке и оценивая шансы приземлиться во сне на нижнюю, я пытаюсь задремать. Девица напротив меня, тоже на верхней полке, задремать не пытается.

Она разговаривает по телефону.

Со многими людьми разговаривает, и неизменно – в требовательно-веселой манере с элементами каприза и самоутверждения. Лицом напоминает ученого целеустремленного зайчика, серьезные наглые глазки за линзами очков, поджатые губки. В манерах – абсолютная непрошибаемость и готовность существовать в любой среде. Так как все будет по-ейному несмотря ни на что, ибо это правильно.

Но вот, вроде, угомонилась. Во всем вагоне мертвая тишина, нарушаемая простительными сонными шебуршаниями.

Нет, не угомонилась.

Накрылась одеялком, и только светится, как ночник, огонь невидимого мне дисплея. Звонит.

- Але. Привет. А ты чего? Ты идешь, что ли? А, в подъезд зашел. Когда доберешься до компа, посмотри там, пожалуйста мое. Я хочу знать, какие комментарии пришли на ютубы, которые я выложила. Да. Обязательно посмотри. Позвони мне сразу, как посмотришь…

Я лежу, задыхаюсь. Логинюсь и паролюсь. Перехожу в сетевой режим. Тихо шепчу комментарии:

- Йаду. Йаду, аффтар. КГ. АМ. Ап стенку и в топку, сцуко…

 

 

Просьба

 

 

Метро.

 

«Уважаемые пассажиры! Городской комитет по транспорту убедительно просит вас в связи с закрытием на капитальный ремонт станции «Горьковская» пользоваться другими станциями метрополитена, а также маршрутами наземного транспорта».

 

Очень трудно отказать в этой просьбе.

 

 

Полуфантазия

 

 

Маршрутка.

Сажусь на краешек сбоку. Помещаюсь плохо, потому что рядом раскинуты ноги. Разведены они вольготно в режиме проветривания.

Мысленно веду диалог.

 

- Вы не могли бы прибрать свои ноги? Вы занимаете много места.

- Будьте терпимы. У меня стояк и яйца распухли.

- Сочувствую. Но я не вижу здесь надписи: "Для пассажиров с водянкой яиц и приапизмом".

- Такие надписи дискредитируют пассажиров по медицинскому признаку. Мы все одинаковые пассажиры. Каждый имеет право сесть где угодно и растопыриться.

 

Вздохнув, я сам раздвинул ноги, широко, и он подобрался. Я тоже, знаете, не барышня с урезанной анатомией и требую места.

 

 

Человек человеку фамилия

 

 

Я вошел в вагон метро, сел, раскрыл книжку. Справа что-то тяжело ворочалось и обстоятельно дышало спиртом, потом обратилось ко мне.

- Вы хотите познакомиться с человеком?

Я закрыл книжку, потому что никогда не упускаю случая пообщаться. Тем более с таким пожилым и красным лицом, в очках над седыми усами.

- С каким?

- Просто с человеком. Такая фамилия: Человек.

- Да, было бы любопытно.

- Прекрасно. Вот мы и познакомились.

- Да вдобавок однофамильцы, - согласился я.

Он подумал, а потом спросил:

- Как вы насчет женщин?

- ? Положительно.

- С кем бы вам хотелось познакомиться?

- Здесь, в вагоне?

- Да.

- Ни с кем.

- М-м? – он мотнул головой в сторону дамы, ближайшей в пространстве.

- Нет.

- А чего?

- Не хочу.

- Просто и ясно, - похвалил он и задумался. Потом начал показывать мне мужчин. Я улыбнулся, встал, дружески похлопал его по руке и ушел. Он-таки сделал меня, выдавил из своего миража, где я нечаянно застрял.

 

 

Красота жизни

 

 

Дружелюбно протискиваясь, я остановился перед Ней.

Она – сидела. В метро.

И читала книжку, писанную маленькими такими паучьими буковками, аки-паки, миром господу. Но Она ничем не напоминала существ, которые не от хорошей жизни читают такие буковки, да и по их лицам не скажешь, что им лучше от этого чтения. Она была сама Маргарита.

А книжка называлась, я подсунулся: «Красота Истины».

И очень взволновала Ее.

- Там сзади есть место, отойдите, - приказала Она мне.

И я вдруг понял, что я – я! – застилаю Ей Красоту Истины.

Что моя тень падает.

Что Ей уже почти все понятно, осталось совсем чуть-чуть.

Я улыбнулся.

- Нет, - сказал я.

Потому что позади меня не было места. И в этом была Последняя Истина.

 

 

Новогодние сказки

 

 

В вагон метро, где ехал я, вошли ряженые, он и она. Тихие, молчаливые. Впечатление было такое, что истинные русичи наконец-то взялись за дело.

Описать их – дело нелегкое. Она еще так себе, в сарафане, села. А он, бородатый и деловой, остался стоять. Рубища, но все чистенькое. Грубо нашитые карманы; бахрома всех видов. Островерхая соломенная шляпа, но без колокольчиков, как у жевунов. Изобилие лент и поясов, каких-то бантов и беззвучных бархатных шариков, деревянные обереги.

Розовые кафтаны до пят, на пятах – кроссовки; всюду золоченые кисти, псевдокняжеская роскошь.

Мужик всю дорогу сосредоточенно занимался делом: выстругивал себе и без того замечательный посох. Правил ему набалдашник.

По всему, это были проводники нового и хорошо забытого старого. В них царствовали свобода и мир. На миг мне захотелось протолкнуться в их деревянное зодчество.

Но я не захотел.

Они вышли станцией раньше меня.

Я знаю тамошний милицейский пикет.

 

 

Ortgeist und Zeitgeist

 

 

Метро, Садовая.

Вошли двое. По виду - пилоты с Тунгусского метеорита. Ароматизированные, но в стадии миролюбия.

- Комендантский проспект, э? - обратился ко мне первый.

Второго шатало.

- Час, - улыбнулся я.

 

 

Новая угроза

 

 

Чуреки, говорите? Хачи? Скины? Как бы не так.

Заглянула ко мне, по одинокости, давнишняя знакомая. Страшно подумать, сколько лет мы знаем друг друга. Жениться думал когда-то. Эх, да что теперь там.

Короче говоря, она рассказала мне про двух свирепых Контролеров, которые орудуют в автобусах и троллейбусах на Лиговке и Невском.

Выволакивают зайцев, бьют, девок волокут в подворотни – ужас, а не Контролеры, и наводят животный страх.

И вот они к ней, а она только что села, и двери только закрылись. Да и билета бы не купила, потому что была при ней лишь неразменная тысячная бумажка.

- Пройдемте.

- Да не пройду я!

- Пройдемте. Заплатите штраф!

- Да я только вошла, я готова платить, вот тысяча! Хрен вам, а не штраф.

Выволокли на Малую Морскую.

- Пойдемте в милицию.

- Нет, зачем мне с вами в какие-то там дворы, где как бы милиция? Вон милиционер стоит.

Отдельный милиционер стоял. Но вдруг исчез.

- Теперь, - потребовала моя знакомая, - показывайте-ка вы мне ваши бумажки-документы. А иначе все это как-то…

Те засуетились, стали совать какие-то корочки с бляхами. Фамилий она, к несчастью, не запомнила.

- А теперь покажите ваш паспорт!

- Хорошо, - согласилась она. – Но в руки не дам. Читайте из моих.

Она развернула паспорт, стала показывать. Контролеры долго вчитывались в фамилию, потом переглянулись.

- Позоришь нацию, - прошипел один, и оба зашагали прочь.

Фамилия у моей знакомой такая еврейская, что я просто не могу ее сейчас набить, да и согласия ее на то не было.

 

 

Не Блок, но Возмездие

 

 

Какая-то недалекая гадина распорола мне в троллейбусе сумку.

Естественно, ничего не стащила. Что с меня взять?

Я хочу, чтобы вора поймали и сделали ему то же самое.

И я хочу, чтобы он был кенгуру.

 

 

Задержание

 

Ровно в полночь, со вчера на сегодня, при выходе из метро я был остановлен милиционерами.

- Документы, пожалуйста, - предложил мне пытливого вида крепыш. Он заполнил собой весь вестибюль, и я не понимал, каков из себя его напарник. Мне было его не видно. От волнения. Меня редко останавливает милиция, хотя я всегда к этому готов и даже извращенно стремлюсь.

- Так-так, Алексей Константинович, - констатировал милиционер. - Странно. Очень странно. Плохо спали сегодня?

- Отчего же, сносно, - возразил я. И спохватился: - Но вообще говоря, плохо, конечно.

- Странно. Куда едете?

- В Москву.

Шерлок Холмс сверлил меня понимающим взглядом, собираясь изготовить из меня Ватсона в постафганской версии.

- Зачем?

- В гости.

- Очень странно, - задумался милиционер. - А кем работаете?

- Писателем?

- Прозаиком? - догадался он каким-то непостижимым следственным чутьем.

- То-то и оно.

- Про что пишете?

Я вспомнил полезный рецепт писателя Горчева, специально для таких случаев. Он так уже много раз говорил.

               


         
- Про милицию. У меня брат милиционер.

- Про задержания? - понимающе кивнул Холмс, возвращая мне паспорт.

- Про задержания, про них, - закивал я в ответ, имея в виду настоящую запись.

 

 

Здравое рассуждение

 

 

Будет некоторый повтор, но история в целом новая.

В церковь, в каморку к регентше, зашел неизвестный мужичок и попросил одолжить ему двести рублей под залог паспорта.

Та одолжила.

Вскоре он вернулся и попросил еще столько же, потому что проигрался в доску.

Вызвали старосту.

- Вам тут что? – топотал ногами староста. – Ломбард? Куда вы пришли?

Я, слушая, молчал.

Тогда писатель, мне эту историю рассказавший, спросил: неужели мне не смешно? Тот самый факт, что человек явился в церковь занимать деньги под паспорт на азартные игры?

Я ответил, что тот поступил очень здраво и ничего смешного нет.

Он пришел в специальное милосердное место, где попросил о помощи, и помощь эту получил. Он обратился по адресу. И я вспомнил другой случай.

Я сел в метро, в вагон, и вошел человек.

Начал он хрестоматийно:

- Люди добрые! Извините, что я так к вам обращаюсь…

Слова были обыденные, знакомые, но вот в риторике звучало нечто странное.

- У меня ужасное похмелье, мне не на что выпить, помогите, кто чем может!...

Как ему подавали! Как подавали!...

Любая безногая рок-группа в беретах, увидев это, умерла бы на месте, перекусив гитарные грифы.

 

 

О Лишних Людях

 

 

Если бы я стал преподавать литературу, как мне недавно советовали разные шутники, то я ни в коем случае не отказался бы от понятия «лишние люди».

Они ведь и в самом деле были лишние – Чацкий, Онегин, Печорин. Если бы не они, никто бы не страдал, не умер, не обиделся. Хамы и убийцы.

Думая дальше, я обнаружил у них одну общую особенность. Она лучше всего выражается словами песни про резидента: «И носило меня, как осенний листок».

Это же про них.

И как их проглядело Третье Отделение? Вот там-то лишних людей не бывает, в госбезопасности. Там бы они прижились. Два ликвидатора и провокатор.

А вообще, лишних людей, потенциальных сотрудников Третьего Отделения, очень много. Это я только что доподлинно установил, прокатившись в метро.

 

 

На пути к Абсолюту

 

 

Метро.

Обычный мужичок, в кепочке, сидит, в ногах – пакеты с какой-то внутренней мерзостью. Мужичок щурит глаза, все время улыбается и ведет разговор.

С веточкой.

У него в руке веточка. Голая, без листьев, сантиметров пятнадцать, даже не прутик. Он держит ее очень бережно, беседует с ней, о чем-то спрашивает, уговаривает ее, подбивает на что-то и склоняет к чему-то.

Я поискал глазами: может быть, он говорит с кем-то напротив, кого мне не видно? Нет. Напротив слушали не мужичка, а наушники. Он говорил с веточкой.

Судя по мимике и общей энергетике – объяснялся ей в любви.

По-моему, беспроигрышный вариант отношений.

Хотя решение половинчатое. Да, веточка бескорыстна и ничуть не коварна, она не пьет кровь и не следит в дальнейшем, как ты без крови. Но ее видно, на нее обращают внимание и делают выводы. Процесс отражается во внешнем мире, а это ни к чему.

Нужно молча и без веточки. Это будет Абсолютное Чувство, к которому мир не имеет никакого касательства.

 

 

Колдун

 

 

Возле метро обнаружил колдуна.

Тощий молодой человек в очках стоял, одетый в черный балахон до пят и черный капюшон. На груди – табличка: «Подайте колдуну на пиво».

Мимо проходили все больше какие-то жестокие люди. До меня донесся обрывок фразы: «А вот может быть, сразу в лицо дать?»

Постояв немного, я не выдержал и приблизился. Дал десять рублей.

- За наглость, - сказал я.

- Да хранит вас Тьма, - ответил колдун.

Она хранит меня, да.

Через пять минут колдуна прогнал милиционер. Ну вот за что? Кому он мешал, что сделал? И почему не превратил милиционера в штопаный гондон?

Разве что потому, что дальше некуда.

Колдун послушно ушел. Он так и шел по проспекту в балахоне-капюшоне, с табличкой. Наколдовал, очевидно, с отчаяния свинцовую тучу, ибо сразу хлынуло.

 

 

Пегая дама и холощеный кавалер

 

 

Автобус.

При первой двери – чуть нервная дама пегой окраски. Сиреневый     туман над нами проплывает. Благоухание седин. Копытом уже не очень, но по молодости умела.

Подчеркнуто велеречиво, с древним питерским акцентом:

- Скажите, пожалуйста, а у вас передняя дверь открывается?

В кабине молчание.

- Да открывается, - проворчала кондукторша.

- У вас не очень-то разговорчивый водитель! – Акцент исчезает.

- Да его пассажиры заебали, катаются и ездют.

 

 

Лицом к лицу

 

 

Автобус. Вроде бы тот же.

Возле дверей два пенсионера выясняют, кому на три года меньше. Младший плохо стоит на ногах.

Склоняюсь над ним:

- Мы выходим?...

Он оглядывается в изумленной железной улыбке, устремляет меня подбитый глаз цвета свежайшей сливы. Ладонь распахнута, показывает мне подсохший ломтик апельсина.

- Ну а как же! Ведь мы живем дома!...

И я занервничал.

Мне что-то узналось в нем.

Я вдруг начал что-то подозревать. Здесь, в доме моем, бывает кто-то еще.

 

 

Красота

 

 

Истинная красота, хоть и прикрытая немощью, не нуждается в возвышенных формулировках.

Ехал я тут в метро, а напротив сидели два дауна. В смысле диагноза, а не в смысле критики. Я прямо растрогался. Мычали друг другу какую-то благодушную невнятицу. Смеялись, улыбались. И ясно было, что никто из них в жизни никого не стукнет ни словом, ни делом. У одного не было подбородка, зато была мощная верхняя челюсть, и зубы нависали над губой, и слюни текли. И его спутник привычным жестом подхватывал эти слюни, отлавливал их, вытирал, а тот благодарно кивал и продолжал говорить, откуда начал.

Вот оно, прекрасное внутреннее пламя. Их есть Царствие Небесное, ибо в нем они останутся при своем. Никому там их сознание не интересно, никто на него не позарится и не отберет, на что Создателю их слюни? там, на небесах, ценится богатый жизненный опыт с многими выстраданными мудрствованиями, Создатель затем и посылает нас сюда, чтобы нам повариться, а ему отведать.

Правда, я очень быстро пересел. Отягощенный злым разумом, я не вынес этого огня. Я не способен утирать окружающим слезы и слюни, только наоборот, вызываю их.

 

 

Билет

 

 

Троллейбус.

Неизвестный с тележкой, изумленный лицом, доказывал сидевшему поблизости старичку, что сидеть гораздо выгоднее, чем стоять.

Потом началось основное соло Неизвестного.

- В Москве билет для пенсионеров бесплатный. Не были в Москве? Ну и что? Я тоже не был в Москве. Мало ли, где я не был. Я и на Луне не был. И в Нью-Йорке не был, и в Берлине не был, и в Париже не был. Знаете, какой билет в Париже? Там вы с утра покупаете билет на целый день. Месье! пожалуйста! вот вам билет. На целый день. На метро, на автобус, на все. Нет, вы не понимаете. Билет! Один. На весь день. На метро. 400 станций! Выбирай любую. Где хотите - в центре, в предместье. Месье! извольте. Вот ваш билет. На весь день. 400 станций! Понимаете? Единый. На все. С утра купил - и можешь целый день ездить. Единый билет. Там 400 станций метро, в Париже. Поезжайте, месье, куда хотите. У вас есть билет. Теперь вы поняли? Он единый. Это у них такой билет. С утра его купил - и больше не нужно. Месье! пожалуйста. Поезжайте, куда вам нужно. Билет есть, все в порядке. По деньгам? Не знаю, откуда я знаю. Это в Париже, а не в Москве. 400 станций, и на все один билет. А у нас - извините! триста пятьдесят рублей это ой-ей-ей! Это потому, что у нас трудяги, а там народ работать не хочет.

 

 

Дед Мороз

 

 

Автобус-маршрутка.

Справа от водителя – два места, занятые помощницей и узбеком неустановленного назначения.

Узбек был одет в красную шапочку Санты-Клауса, по опушке весело бежали электронные звездочки, вспыхивали. Рот узбека тоже вспыхивал, червонным золотом, и пальцы тоже, такими же перстнями. Узбек был избыточен. Он вел монолог, иногда переходя на узбеческий, и поминутно хватал водителя за рулившую руку, а водитель все понимал и только кивал, очень довольный по причине ответного узбечества. Я ехал немножко в ужасе, подозревая, что эта веселая компания угробит всех, а главное – меня.

Чтобы отвлечься, стенографировал монолог.

- Я Дед-Морозом работаю. Мне надо деньги зарабатывать. Главное, чтобы все люди был счастливы. Есть деньги, нет денег – люди должны без денег ходить. Почему снег идет? Потому что я здесь. Дед Мороз здесь. Мишулечка здесь! Мишулечка приехал. Ты понял, да? Деньги не бери людям. Я в Петергофе работаю, Фонтан. Пятьдесят рублей – я Новый Год деньги никогда не беру. Шапка у меня горит! Знаешь, где мне ее подарили? Мне ее в Арктика подарили. Мне все говорят – Черный Жёп. А я в Арктика служил. Мы все здесь братья.

 

 

Антониони

 

 

Метро, станция "Нарвская".

В ожидании поезда я обратил внимание на некоторое беспокойство в конце платформы, между колоннами и скульптурами. Там вспыхнули пререкания на незнакомом мне языке, который, однако, постепенно становился русским.

Сначала я решил, что это ругается иностранец. Папарацци, весьма западной наружности, в бандане и вообще излишне разболтанный демократией, деловито наводил фотоаппарат на компанию безногих подземных скитальцев. У тех был привал. Оказалось, что невнятное рычание исходило не от него, а от них. Иностранец, вылитый Антониони на съемках "Профессии-Репортера", расхаживал и делал снимки, отвечая безногим десантникам на чистом русском языке.

- Пошел в задницу! - орали на него катальщицы.

- Сами идите в задницу, - отзывался Антониони.

И продолжал фотографировать. Так дразнят в зоопарке хищных зверей, палкой сквозь прутья. Вдруг Антониони спрятал аппарат и побежал.

За ним гналось что-то невысокое, по колено, на колесиках, хрипя и толкаясь утюжками.

Тут пришел поезд, и я уехал.

 

 

Прическа

 

Вот что я хочу сказать о разнообразном транспорте, так это то, что непонятно мне, когда стоишь и держишься за специально отведенную ручку, то почему женская дама, сидящая там ниже меня, начинает недовольно ерзать, ибо я, дескать, имел неосторожность притиснуть ее волосы, распушенные и небрежно разбросанные.

А бывает, что это не только волосы, а еще меховой воротник, и неясно, где заканчивается одно и начинается другое, с образованием сложного меховика, который, в конце концов, по замыслу для того и распушен-распущен, чтобы привлекать мое внимание - в частности; ты и так изловчишься, и сяк, и там перехватишь, и тут, но все равно, обязательно что-то прижмешь и дернешь, и вот уже я для нее ровный слон с хоботом и дебил. Как будто я Чингачгук, и нет у меня мыслей, кроме как собирать с нее скальп; как будто с меня, с моего из-под ногтя, ползет к ней в прическу венерическая протозоя, тогда как на деле, быть может, это вовсе с нее сползает всякий стригущий лишай.

Хочется съесть у ней над теменем бутерброд, а еще хочется носить с собой маленькие ножницы и тайно стричь, а будучи пойманным - объяснять, что это на память, к сердцу и в медальон.

 

 

Кредит доверия

 

 

Фантазировал под землей.

Вот вхожу я в вагон метро – какой у меня кредит общественного доверия? Нулевой, если не отрицательный: кто его знает, зачем я и почему я.

Предположим, я совершаю какой-нибудь благородный поступок. Ну, не знаю. При многих свидетелях освобождаю место для инвалида и кавалера труда, подаю пятьдесят рублей странствующей бабушке. Что происходит с кредитом доверия? Он увеличивается.

Теперь внимание: какой нехороший поступок я должен совершить, чтобы полностью исчерпать этот лимит, но не выйти за рамки, в отрицательный ряд? Если я наступлю кому-нибудь из свидетелей на ногу, израсходуется ли мой кредит? Еще немножко останется? Хорошо. А если капну напитком? А если пирожком? А если, нечаянно якобы взмахнув рукой, съезжу по уху?

Много, конечно, зависит от объекта. Одно дело, если съезжу свидетелю; другое – если тому самому кавалеру труда.

Такие вот яндекс-деньги. На самом деле очень интересно; я не играю на бирже, но подозреваю, что чем-то похоже.

 

Бездействие

 

 

С утра побывал в судебном присутствии – нет, ничего такого, чтобы писать, но мне очень понравилось одно дело, значившееся в расписании на завтра: «Оспаривание бездействия администрации Гатчинского района Ленинградской области».

Что спорить попусту! Областная администрация и вправду бездействует! Например, она скаредная в смысле пригородных электричек.

…Поезд подъезжал к Девяткино, когда в вагон вошла бабушка с баяном. Она заблажила нечто непоправимо народное, так что мгновенно нарисовался образ лопнувшего самовара. Она не рассчитала. Песня достигла кульминации, когда поезд остановился, двери разъехались, и в тамбур повалил народ. Это была последняя электричка перед нескончаемым обеденным перерывом.

Я хорошо знаю, что такое садиться летом в Девяткино, когда немножечко жарко, и всем охота уехать куда угодно. Было дело, что людей передавали в окна. Нынче наблюдалось нечто подобное; бабушку смяли, и вот ее уже перестало быть видно, но ее народный вой, напоминавший о стране, судьбе и хлебах, продолжал звучать, и баян тоже не унывал; они оба не сдавались и ни разу не сбились, скрашивая народную внутривагонную судьбу.

Вскоре бабушка показалась: протискивалась с баяном, и еще волокла огромную рознично-торговую сумку – похоже, у нее имелись в запасе и другие сюрпризы.

 

 

Поэма о крыльях

 

 

Джабдед, руководившей маршруткой, страдал избирательной глухотой.

- Товарищ водитель, когда мы поедем?...

Сохраняя непроницаемое лицо, Джабдед пустился в пространственно-временные размышления. Салон был заполнен наполовину.

- Дэсять минут. Дэсять человек.

Десять минут прошли, а десять человек не пришли.

Пассажиры подобрались нервные.

- Товарищ водитель, поехали уже! Никто не придет!

Джабдед оглох и молчал. Он верил в планиду. Он напомнил мне меня самого, когда я с цветами явился на первое свидание и караулил под часами; любовь опаздывала; ко мне привязался пидор в кризисе среднего возраста, подбивавший отправиться с ним в сортир для разнообразных утех и тупо твердивший: «она не придет!»; я был стоек и полно веры, она пришла.

- Товарищ водитель!..

Больше других нервничала яркая дама. Она приглянулась добродушному мужичку, сидевшему напротив меня спиной к Джабдеду, с банкой тоника в руках. Мужичок пил тоник не первую неделю. Он запрокинулся к Джабдеду:

- Я дам тебе двушку – и поедем!.. Давай?

Джабдед молчал.

Тогда мужик дал ему двести рублей. В Джабдеде не только восстановился слух, но и улучшилось зрение. Лицо его наполнилось электрическим восторгом. Он рванул с места, все больше обретая крылья и расправляя их; маршрутка полетела по-над асфальтом; я не успел оглянуться, как окрыленный Джабдед промахнул мимо моей остановки и умчал меня вдаль; все случилось молниеносно, я просто не успел отследить движение этой Черной Молнии.

 

 

Педагогическая поэма

 

 

В автобусе спиной ко мне сидел рослый молодой человек с короткой стрижкой. В руках он держал распечатанный психологический вопросник под заглавием «Самоанализ». Молодой человек переписывал вопросы в блокнот и моментально на них отвечал.

Я присмотрелся.

Подзаголовок гласил:

 

Мы продолжаем самоанализ, и когда допускаем ошибки, сразу же их признаем.

 

Ниже шли сами вопросы.

У молодого человека были татуированные пальцы, в синих перстнях. Один был наполовину сведен, довольно беспощадно – пожалуй, срезан.

Я прочел первый вопрос:

 

Сохранил ли я сегодня эмоциональную трезвость?

 

 

Соприкосновение

 

 

Ехал в маршрутке. Соседняя дама беседовала по телефону. Кое-что я ловил.

- Моет руки в унитазе, да... кидается шахматами...

Пересел на всякий случай.

 

 

Хтонический бог

 

 

Мне посчастливилось узреть истинного Бога Транспортной Торговли.

По вагону метро быстро прохаживался молодой, крупногабаритный мужчина. Я заметил его не сразу. Мужчина являл собою воплощенное физическое здоровье. Чего не скажешь о душевном. Он спешно, как будто решившись на что-то, переходил с места на места и говорил, не умолкая; при этом весело смеялся, а когда не смеялся – улыбался. В том, что он тараторил и приговаривал, нельзя было понять ни слова. Вероятно, он разговаривал с собой на древнеарамейском.

В руках он держал пакет, который постоянно завязывал и развязывал. Безумие сквозило в каждом его жесте. Сначала я решил, что у него бомба, и то же самое подумал, наверное, милиционер, сидевший напротив меня и следивший за Богом. Но бомбы у Бога не было; у него, в начале и в конце, было много неразборчивых Слов и смеха, а еще – старые шлепанцы, упакованные в тот самый пакет. Он вынул их и сунул некоторым под нос, потом вложил один в другой, спрятал и завязал. И продолжил двигаться по вагону шахматным конем.

Остановился у дверей и стал им смеяться.

Потом громко, восторженно завыл:

- Сергей!... Сергееееей! Сергееееей!

И далее вновь заскакал.

То есть он говорил и предлагал, и показывал, ненадолго спустившись из предвечной и премудрой Софии, где обитают платоновские первоидеи. Он витал в воздухе, будучи Торговой Идеей, Спросом и Предложением.

Тут вошел материальный работник Транспортной Торговли, с набором отверток.

Между ними лежала пропасть, как между Богом и Апостолами.

Они не признали друг друга и не заметили.

Краеугольный камень и голый смысл были отвергнуты.

 

 

Форматирование

 

 

На днях прокатился в метро, так пацаны, сидевшие рядом в вагоне, почему-то никак не выметаются изголовы.

Да ничего особенного.

Пять штук, трое рядом со мной, двое напротив. Лет 14-15. Не агрессивные какие-нибудь, ничего такого. Капюшончики, легкое возбудение, абсолютная незанятость ничем.

Вдруг они признали торговца, который бродил в проходе и торговал какой-то дрянью. Этот как раз был занят делом! Их сверстничек, такой же мыслитель.

- Да хуле!.. да я при бабле... да, я на работу устроился!.. все, пацаны!.. конечно, есть! (выдает сигарету) да я знаю! да моя шарага напротив вашей путяги... все, бля, теперь на работу вышел!

Друзья одобрительно, недоверчиво взгыкивали, в глазах светился неподдельный интерес. Готовый в любую секунду переключиться на какой угодно новый стимул. Стимуляции не хватало. Ее был дефицит. Не сомневаюсь, что они ехали его пополнить. Что-нибудь безобидное, какие-нибудь гаджеты или просто пивка. Час был вполне себе рабочий, около полудня.

У тех, что сидели напротив, лица были вполне безобидные, живые. Один так просто трогательный, мухи не тронет. Некоторая переразвитость подбородка, надбровных дуг, вообще черепа. Собачье искательное выражение. И ухо, давно переставшее быть ухом. Продырявленное в мочке огромной дырой. Прошитое в оконечности гантелей. Плюс еще двумя спицами. Плюс какая-то кнопка. Сложнейшая конструкция, переходник для подключения к силиконовым центрам.

 

 

Политес

 

 

Троллейбус. Народу набилось прилично.

Пожилая одна, пассажирка такая, сидит и выглядит так, что может быть кем угодно. Не исключено, пропивает пенсию. А возможно, преподает психиатрию. Впрочем, одно другому еще никогда не мешало.

Начала чихать, много, ритмично. Куку, куку, куку. Не то чтобы оглушительно, но не без достоинства, довольно въедливо и мерзко.

Мужички вокруг подобрались все сплошь народные, простые, без претензий. Хмыкают, качают головами, но не ропщут, как не стали бы ругать, скажем, сломавшуюся канализацию.

Один улыбается:

- Что ж вы так расчихались! Нехорошо!

- А это вы на меня подышали. Как подышали, я сразу и расчихалась. Потому что подышали вы на меня…

 

 

Болезнь Бехтерева

 

 

Видел в метро рекламу, шест на балюстраде.

Рекламировали какую-то остеопатию, и подошли креативно. Изобразили позвоночник в виде башни из кофейных чашек с блюдечками, и всю эту пирамиду как бы удерживают две заботливые руки, снизу и сверху.

То есть просветление у них такое: чашка-блюдечко, чашка-блюдечко, вот тебе и позвоночник.

Советую креативному люду быть осторожнее.

Я уже писал, как нехорошо вышло, когда по случаю нашего Зоолетия они уподобили небесную линию Питера кардиограмме, где Петропавловка - типа зубец R. И я отметил, что очень даже зря, потому что кардиограмма хреновая.

Так и здесь. Благодаря блюдечкам и чашечкам мы имеем "бамбукообразный позвоночник", то есть анкилозирующий спондилоартрит, болезнь Бехтерева, которая ни черта не лечится ничем и вообще на удивление паскудная.

 

Все включено

 

Прокатился в маршрутке, изучил рекламу ветеринарной помощи на дому.

«Кастрация кота – 1200 руб. Все включено.»

Вроде бы и не к чему придраться, но чем-то возвышает и немного щекочет нервы.

…В соседях сидели три дивы, которые тоже нуждались в ветеринарной помощи. Ну, несли обычную околесицу про Контакт, Виталика и какую-то разлучницу. Я всего этого не запомнил, зато засела фармацевтическая вставка:

- Она меня спрашивает: ты что, витаминки пьешь? а какие? Ну, я и сказала: те, те и те, а по названиям я не помню.

 

Тоддлер

 

Топ топ топает малыш

С мамой по дорожке милый стриж

 

Метро. Станция «Нарвская».

Мама в шубе уже миновала турникет и делает отчаянные жесты своему малышу. Довольно крупному.

Тот, кряхтя, приседает и пригибается, тенью крадется под рогатиной.

 

Топ топ топ топ очень нелегки

Топ топ топ топ пеpвые шаги

 

Голова мешает! Слишком, подозрительно рослый малыш! Но ничего. Дорогу осилит идущий.

 

Топ топ скоpо подрастешь

Hожками своими ты пойдёшь

 

Вот она, рогатина, и пройдена!

«Уи, уи, уи», - беспомощно визжит ему вслед турникет.

 

Спят мои Титовы и Гагарины,

Носики-курносики сопят.

 

В поле ягода навсегда

 

 

Бывают люди, которым весь мир задолжал. По дикому недоразумению они почему-то не правят волшебной страной, а существуют среди насекомых, которые даже не подозревают об их величии. По стечению обстоятельств, еще более дикому, они даже пользуются общественным транспортом. Они вынуждены. Они родились для колесниц, но подслеповатый Создатель промахнулся с эпохой.

Ехал в одной маршруточке, и вот туда за пару остановок до конечной вплыла Дама. Преуспевающего командно-административного вида, лет 50-ти, в сиреневых волосах и сильно раскрашенная. Завела диспут о десяти рублях.

- Здесь, когда садятся, положено брать уже не тридцать, а двадцать!

- А вы попробуйте такой номер в метро! - кричал через плечо водитель.

- Ладно, ладно...

Хозяйке мира не сиделось спокойно, она захотела выяснить пути подъезда, подъема и спуска.

Кто-то из пассажиров дал пояснения.

- Это я знаю без вас!

Прекрасная, дивная женщина! Хочется подарить корзину цветов на 8-е марта. И на 9-е. Попробуй не подари.

 

Дурнота

 

Маршрутка, нарядившаяся автобусом, виляла среди сугробов из ряда в ряд, повинуясь дурным суетливым воплям:

- Здесь! Нет!... Нет!... Это не здесь еще!... Вон там!...

Морозная тьма изобиловала наледями, все было непонятно.

Из глубин тортилловидного, гориллосодержащего толстошубия продолжал блажить голос:

- Вон тот поворот!

Я ощущал себя беспомощным заложником.

Террористка угоняла автобус в Антарктиду.

…Все мы отлично знаем, что такое дурной глаз, дурной язык, дурной вкус и дурной слух. Это явления вполне автономные.

Зато дурной голос и дурной нос почему-то всегда существуют в связке с дурной головой. Которая подключает далее руки и ноги.

 

Котлета

 

Молодой человек, клевавший носом на корме троллейбуса, держал в руках пачку купюр. Денег у него было прилично. Руки богача изобиловали синими перстнями и прочими знаками отличия. Богач находился под сложносочиненным кайфом.

Всем своим видом он прямо-таки взывал: возьмите! возьмите!..

Он то и дело засыпал.

Не надо было хватать, достаточно было просто протянуть руку, взять и спокойно выйти.

Я смотрел на него, не отводя глаз. Во мне зарождался темный соблазн, уходивший корнями в разные лиговки и хитровки.

Но я был прозорлив.

Я не мог исключить, что это подсадная фигура. Что это Глебъегорыч подкарауливает Кирпича.

Поэтому я не стал вмешиваться – напротив, изготовился к выходу.

Увидев, что комбинация под угрозой, толстосум применил последнее средство: рассыпал купюры. Они разлетелись по полу, я посторонился. У богача зазвонило мобилло, и он заговорил мутным, предсмертным голосом:

- Да… да я на очную ставку еду!.. бля, рассыпал все бабло…

Мало ли кто едет на очную ставку! Могут ехать обе противоборствующие стороны, и даже больше.

Поэтому я вышел, не теряя достоинства.

На улице обнаружил, что шепеляво приборматываю: коthелёк, коthелёк.

 

Эконом-класс

 

Нанотехнология дотянулась до маршрутки - да так, что случилась модернизация.

Я с огромным удовольствием и облегчением увидел объявление, прикнопленное над водителем:

 

На данном маршруте установлена касса-полуавтомат. Инструкция пользования кассой находится в салоне возле билетов…

 

Касса, к несчастью, хреново работала в нашем пещерном отечестве.

Она представляла собой узбека-водителя в конфигурации с билетным рулоном, болтавшимся туда-сюда на веревке. Инструкции я не увидел – очевидно, она была записана на внутренний винчестер узбека. Нужно было переводить ее в голосовой режим.

Так что кассой-полуавтоматом почему-то никто не пользовался.

Не иначе, эта тонкая вещь сломалась в руках дикарей.

В нашем транспорте бесполезно устанавливать автоматы. В троллейбусе, например, повесили бегущую строку с указанием остановок, времени суток и температуры воздуха. Наступило вечное лето, столбик термометра не опускается там ниже + 18, а время – это уж какое получится. Главное, что московское.

 

Вихрь и Антитеррор

 

Рамка металлоискателя, установленная на Финляндском вокзале, приковала мое внимание.

Я прошел и ни разу не зазвенел.

Хотя у меня было чему звенеть – мелочь, ключи, телефон, да еще пара особенно мелодичных предметов. Но нет, обошлось. Я даже подпрыгнул, будучи сознательным гражданином, однако без толку.

Я решил уже, что это деревянная декорация, ан нет. Двое в черном прошли в нее, намереваясь не проникнуть в вокзал, а покинуть его, и рамка спохватилась: зазвенела и замигала огнями. Впрочем, это не возымело никаких последствий.

Я пришел к выводу, что угроза со стороны Финляндии представляется намного более серьезной, чем откуда-либо еще. Граница на замке. Кто с тротилом к нам придет, тот от тротила и погибнет! На том стояла и будет стоять, и еще летать.

 

Шуба

 

Шуршание бумаги бывает изобличающим. Оно же – «обнадеживающим», как описал его Гашек применительно к запершемуся в сортире кадету Биглеру.

Еще оно бывает демонстративным: например, эксгибиционист в электричке настойчиво шуршит газетой, которой прикрывается до поры, а когда на него, наконец, обращают внимание – раскрывается.

И еще оно бывает уведомительным.

Четкой демаркационной линии не существует, одна разновидность может перетекать в другую.

Уведомительное шуршание звучит в маршрутке.

…Шуба садится. Салон полупустой, но Шуба сначала усаживается, а после уже начинает думать, как бы так половчее не встать. Как бы так изловчиться, чтобы поднялся сосед – я, например.

Я тоже сижу достаточно далеко от извозчика, и это немного смущает Шубу.

Я уже знаю, что будет дальше, и сосредоточенно рассматриваю пол. Рядом начинается шуршание. Это шуршит Шуба, денежными купюрами. Немножечко звякает. Шуба шуршит деньгами умышленно долго. Она оставляет мне пространство и время продемонстрировать галантность: не унижаться, не передавать инициативу. Я должен додуматься сам. При первом – в крайнем случае, при повторном – шуршании я должен отреагировать на стимул. Я должен повернуться на шорох, изогнуть брови, воспользоваться последним шансом явить предупредительность. Во всем моем облике должно проступить нетерпеливое ожидание. Тогда она с полным правом доверит мне тридцать рублей. Если я удостоюсь доверия, мне даже могут дать пятьдесят, а то и сто.

Опять  же спокойнее будет, если я посмотрю. Иначе как-то не с руки. Иначе придется изобразить, что приподняться и сделать два шага самостоятельно – движение, превосходящее возможности Шубы. Мне же будет хуже, я предамся терзанию и самоугрызению.

Я приблизительно знаю, сколько шорохов ждать. Пауза после второго – сигнал к действию.

Я встаю, не оглядываясь, неторопливо пересаживаюсь на другое место, рассеянно гляжу в окно. Позади меня мертвая тишина.

 

Гендерная арифметика

 

 

Меня снова назвали девочками и мальчиками.

- Ну что тут у вас, девочки-мальчики?..

Кондукторша заглянула мне в горсточку. Старая добрая бабушка, шаровидная, была одета в рейтузы до подмышек и вооружена датчиком. Я разлепил ладошку:

- А у меня тут... смотрите - бумажка! и две монетки...

Я ощутил себя Гансом и Гретелью в гостях у сказки. Сказочная печка заурчала и выпекла мне пирожок: билетик. Пошла дальше, уже напитываясь строгостью; датчик стал похож на лопату для поджаривания заблудившихся непослушных деток.

 

Космическая опера

 

Метро.

Немного безумия. У КПП села сильно огорченная чем-то женщина, с кефиром. Видом не из бездомных и не сказать, чтобы выпимши. Сидела, сорила снедью и громко орала на весь вестибюль:

- *** на блюде! Хуи на блюде! Хуи на блюде!...

Резко вскочила, стремительно вышла. Тут же вернулась со словами:

- Я же хотела поехать на метро.

Купила жетончик: *** на блюде!

Помчалась к автоматам. Двигалась ровно, ни разу не пошатнувшись.

Милиция в компании с трудящимися станции окружила ее, но не мешала, держалась в стороне. Милиция покатывалась со смеху. Станционных смотрителей тоже разбирал смех. Они переталкивались локтями, кое-кто приседал и бил себя по коленям.

Ораторша притормозила, оглянулась на них:

- *** на блюде!...

Дело, кстати, происходило не на «Горьковской», которую выполнили в виде летающей тарелки, а жаль.

 

Успение

 

И вот уже загорается красный свет и трогаются машины; и вот отъезжает автобус.

Она семенит. Она улыбается все сильнее. Улыбка застенчивая, и она разгорается.

Бегом-бегом-бегом! Тороплюсь-тороплюсь-тороплюсь!

Бежит.

Что означает эта улыбка?

«Не сердитесь на меня! Смотрите, какая я славная – веселая, толстая, добрая! Вы не можете гневаться на меня всерьез. Бампер не доехал до меня полсантиметра – что с того? Автобус остановился – ничего страшного! Это же я. Вот я бегу. Не сердитесь. Еще секундочка – и жизнь возобновится».

Вот уже тротуар, улыбка счастливая, щеки румяные. Бампер подрагивает. Автобус ждет.

Вот и я!

Успела.

Конечно, найду без сдачи. Минуточку. Не так быстро. В кошелечке двадцать восемь отделений.

Но вот она садится. Дальше прикидываться глупо! И улыбаться незачем. Улыбка стремительно сползает с лица. Маленькие глазки внимательно осматривают салон.

 

По направлению ко Дну

 

Язык мой довел меня до Киева от Петербурга – пришлось поехать.

Я уже довольно давно не ездил в поезде, а если так, чтобы набегало дольше суток, то вообще двадцать лет назад. Ну и впечатления образовались довольно бледные.

"Працюе кондиционер" - ничего он здесь не працюе, а вагон-ресторан отсутствовал как класс, и это оказалось главной бедой.

Подозревая худшее насчет курения, я с интимнейшим видом поманил к себе проводника. Тот мигом стал неимоверно серьезный.

Что вам, мужчина?

Очевидно, он вообразил, будто я попрошу у него как минимум бабу, и он на этом так приподнимется, что больше уже никогда не будет проводником. Но я всего лишь спросил про где покурить, и он разочарованно махнул рукой: везде. Так что я беспрепятственно курил, изучая при этом сразу пять запрещающих надписей и рисунков на разных языках.

Толчок был забит задолго до меня; я нажал кнопку, и он плюнул так, что я едва успел выскочить и привалился к двери, припирая ее спиной, на всякий случай.

А дальше потянулись пейзажи, всегда заставлявшие меня содрогнуться. Я представлял, как под влиянием неясного порыва высаживаюсь в этой ночи, где ну ничего же нет вообще, и вот это будет ****ец.

Но я хотел написать не об этом, а о покойном писателе Диме Горчеве. Дело в том, что я, уезжая, взял с собой его "Жизнь без Карло". И впервые поехал, как выяснилось, тем же маршрутом, каким ездил Дима в деревню. И книжка как раз об этом оказалась. То есть я приезжаю на станцию Дно, а Дима рассказывает мне о раках, которыми там торгуют.

Но это ладно бы! Я еще в городе прочел начало, где Дима выезжает с Витебского вокзала. Еще не абсолютный синхрон. Но вот приходит украинский пограничник, вставляет мой паспорт себе в прибор - и в эту секунду я дохожу до места, где Дима пишет о том же самом.

Тут, наконец, я признал, что - да. Дима, я оценил! Привет, спасибо тебе. Увидимся.

 

Почвенное

 

Дорожные впечатления по дороге из Киева обогащались пейзажами с выделением коня и сохи.

Или плуга?

Соха или плуг? Я никогда не знаю точно.

Короче, именно это самое было у селянина, который вспахивал себе огород. Плугом. И конем. Или сохой. Украинская такая картина. Я впервые такое видел. Ну, никогда я не становился свидетелем землепашества. У дедушки моего имелся в распоряжении лошадь Орлик, но я не знаю, зачем - вроде, дедушка не пахал, а только ездил на нем к бабке моей в соседнее село. А этот селянин трудился под ярким солнцем, и жинка там какая-то рядом шла, и все расцветало, обещая сельское хозяйство.

В общем, я проникся. Я пролетаю мимо, телефон у меня ебошит смсочками, а за окном пашет конь, словно и нет на свете нанотехнологии. Когда поезд приехал в Белоруссию, сразу через границу, я почему-то мигом понял, что коня не будет. Он кончился. И пшеница кончилась. И подсолнухи. Потянулись чистенькие лопухи с лебедой, старательно выметенные и скромно покрашенные.

В России же, в псковской области, вообще угадывалось приближение узловой станции Дно. Нет, ну потом я приехал в Питер, где конь уместен только каменный. Станция Дно осталась там, где ей положено быть.

 

 

Проторенной тропой

 

Уехал в Москву.

И вышел я на Курском вокзале.

Хотите верьте, хотите нет, но первое, что я услышал, было: "Подается электропоезд под посадку до станции Петушки". .

..Почему я приехал на Курский вокзал?

Не потому.

А потому, что поезд шел в Новороссийск. Так вышло. Он шел от Питера до Москвы 10 часов, будучи скорым и никуда не спеша.

Друзья, никогда не пользуйтесь этим поездом! Там было много детей. Я ехал в обществе большой и дружной семьи. Со мной в купе поселились дедушка и бабушка, а за стенкой - их дети с внуками.

Внуков время от времени заносили в купе посмотреть, как спит бабушка. Как спит дедушка. Как спит дядя.

Дядя не спал.

Мне не хватает анилиновых красок, чтобы все это расписать. Ответьте мне: вот те люди, которые берут деткам в поезд пищащего резинового зайца – у них что происходит в голове?

 

 

Шалости смысловой парадигмы

 

 

Поезд на Питер был ночной, так что все стали быстренько стелить койки. Мой сосед, наблюдавший, как я сноровисто заталкиваю подушку в наволочку, похвалил:

- Армейская выучка сразу видна!

Я доброжелательно улыбнулся. Я в армии не служил. Впрочем, сосед был инвалид с палочкой, и каждый казался ему майором Вихрем.

...Утром я стоял в коридоре у окна. Возбужденная женщина спросила у меня чаю. Во мне не было ничего, что выдавало бы принадлежность к российской железной дороге - за исключением езды по ней.

Как мог вменяемый человек спросить у меня чаю? Хотя она, конечно, вменяемой не была.

 

Корнеплоды живут под землей

 

Метрополитен развивается, идет навстречу.

Продавец, который зашел в вагон, мне раньше не попадался. Я говорю в собирательном смысле.

Он продавал универсальный нож и начал прямо в проходе чистить картошку, морковку и капусту. Разбрасывая очистки, он говорил окружающим, что его, конечно же, можно остановить.

Надо признать, что он расшевелил коллективное корнеплодное бессознательное. Торговля пошла бойко.

Даже я попросил капусты, но поезд гремел, и продавец не услышал. Он метался между заказчиками, ни на секунду не теряя из виду своей овощебазы.

 

Считалочка

 

Электричка.

- Билеты, пожалуйста.

- У нас тут инвалид, пенсионер и ветеран!

- Разные билеты, да?

- Нет, это все я одна...

- А! Ну так надо было с этого начинать...

- Но нас едет трое.

- Десять рублей...

Короче, я отчаялся для себя разобраться.

 

Совет да любовь

 

 

В метро был приятно удивлен рекламным плакатом. К пассажирам обращается творожный крем:

 

Встречусь с вафелькой. Порядочность гарантирую.

 

Сержант Пидренко

 

Как вы, друзья, поступаете с незнакомыми предметами, обнаруженными на станциях метро? Не пытаетесь ли самостоятельно их обследовать? Очень вам не советую. Ваше разумение будет сметено ударной волной.

История, услышанная на днях от ненароком выжившего участника.

Итак, недоброй памяти 99-й год, когда президентская кампания стартовала парочкой взрывов. В Питере тоже, естественно, сделалось неспокойно, хотя и зря, однако - полный шухер и все навытяжку.

Станция метро «Балтийская». Вечер.

Молодые люди, он и она. Посреди платформы. Стоят себе, целуются. Или что-то другое. А рядом за ними следит незнакомый предмет, он же – неустановленный пакет. Молодые люди глянули аккуратно – что-то там странное, завернутое в оберточную бумагу, перетянутое бечевкой.

Да хер его знает, что там!

Все же на взводе.

Короче говоря, отправились молодые люди в милицию метро. Вот так вот, взявшись за руки, с васильками в кудрях, с пограничной тревогой в глазах. Такова уж судьба барабанщика, подниматься по эскалатору молодым, поющим бесогоном.

- Там пакет…

- К стене, ****ь! Ноги врозь!...

Палками по хребтинам, карманы наружу. Тут вошел некий наряд, возглавленный офицером. Хриплым голосом офицер каркнул с порога:

- Объявляется благодарность сержанту Пидренко за своевременное обнаружение муляжа взрывного устройства. Уложились в пять минут.

- Как Пидренко? – донеслось от стены. – Это же мы нашли!

Ну, они были совсем молодые люди.

- А вы пошли нахуй отсюда! – рявкнул руководитель муляжа.

 

Инициатива

 

День Психического Здоровья вот-вот завершится, а я еще не высказался.

У меня по случаю только что родилась мелкая инициатива.

Еду в маршрутке.

А там повешен развлекательный экран, с которого поступают разные сообщения.

 

О подозрительных личностях сообщите сотрудникам полиции.

 

И нарисован вполне респектабельный силуэт с огромным знаком вопроса.

Мне не то чтобы сильно хотелось разгрузить МВД, но я предлагаю дописать еще один телефон.

 

Опыты мелкого рыцарства

 

Поднимаюсь я эскалатором, а двумя ступеньками выше стоит девушка в джинсах.

И у нее из заднего кармана торчит купюра. Уголок. То ли сто рублей, то ли пятьсот. Ну просто напрашивается на хищение.

Я стою и не знаю, сказать или не сказать.

Надо бы сделать добрый поступок, но как-то неловко. Она решит, что я ее жопу рассматривал. В общем, я пребывал в раздвоенном настроении.

Недавно мне долго втолковывали, что важны не слова, а дела. Ну да! Сейчас вот приедет она домой, к какому-нибудь придурку, и тот начнет лицемерно расхваливать эту жопу в заведомо ложных высказываниях, потому что ничего хорошего там, кроме этой купюры, нет. А так, чтобы бескорыстно защитить, никто не почешется.

Я решил для себя: если пятьсот рублей – скажу. Если сто – промолчу.

Подался вперед, пригнулся. Черт его разберет, сколько там.

Уже, наблюдая мое пристальное внимание, начали на меня коситься разные рядом.

В общем, на самом верху я сказал.

Пусть считает мой интерес искусно закамуфлированным комплиментом.

 

Шрамы на сердце

 

Троллейбус. Дверь в кабину распахнута, вовсю поет радио:

 

Как ты мог, как ты мог поступить со мной так,

Так вот взять, взять и зачеркнуть всю мою жизнь.

Как слепа, как глупа, как нелепа, наивна была я..   

 

Напротив меня сидела бабушка лет восьмидесяти. Она шевелила губами, повторяла и с чувством кивала после каждого слова. Я бы сказал, даже с ожесточением. Ничто не проходит, да. Все как вчера.

 

Фобос и Деймос

 

Метро.

Бабушка и внучек, лет не знаю, скольки. Маленький.

Бабушка обстоятельно просвещает его насчет различных религиозных событий. Что-то о Рождестве и так далее.

- А когда будет Страшная Суббота?

- Такой субботы нет..

- Нет, есть!

- Нету такой субботы, нету…

- А Страшная Неделя? Я помню! Говорили, что нельзя телевизор смотреть, потому что неделя Страшная.

- Нет такой недели…

- Нет, есть!

 

Хазарский словарь

 

Едучи в метро, дочура вспомнила о моем обыкновении наблюдать и следить. Тут же и применила: рядом сидел не то китаец, не то кореец – рисовал в блокноте иероглифы и снабжал их русскими подписями.

Дочура заглянула в этот словарик.

Моментальная выборка была следующая: «Ландшафт», «Малярная кисть», «Тоска по родине».

 

Ослепительный миг

 

В питерском метро по вечерам катается исполнитель.

Бродячие музыканты ни для кого не новость; они исполняют половину песни дурными голосами, подыгрывая себе на гитаре или гармошке и стараясь привлечь максимум внимания на остановках, когда поезд не шумит. Потом быстро проходят, собирая мелочь.

Исполнитель не таков.

Он устроился основательно, в границах импровизированной концертной площадки.

Мне впервые удалось рассмотреть его вблизи и понаблюдать; раньше я его видел, но мельком.

Худой, как щепка, и бледный, как Конь Апокалипсиса; в темных очках, черной широкополой шляпе, кожаной куртке; патлы до плеч, на впалых щеках – щетина. Он сидел при двери в углу, где не рекомендуется прислоняться, с гитарой на коленях. Перед ним стоял складной стульчик, на нем – здоровенный проигрыватель. Рядом покоилась расстегнутая сумка для пожертвований, внутри которой красовался некий плакат. Сперва я решил, что там написано об умершем родственнике или надобности в протезах. Но нет. Там стоял плакат с нарисованным солдатом и словами: «Враг хитер, в нем звериная злоба – смотри в оба».

Вращался диск со смесью песен, которым исполнитель с грехом пополам аккомпанировал на гитаре. Играл он так себе. Иногда и вовсе переставал, отвлекаясь на мысли. Но постепенно увлекался. К примеру, песня про Ослепительный Миг ему явно нравилась самому. При первых аккордах с диска он выбросил вверх руку, потом обхватил себя обеими – на словах «за него и держись». Очевидно, он отождествлял себя со сверзившейся звездой.

Вообще, он держался весьма интеллигентно. На остановках он, в отличие от алчных лабухов, приглушал звук, чтобы всем были слышны названия станций. На перегонах, напротив, выворачивал до предела.

- Браво! – крикнул кто-то на выходе.

Гитарист воодушевился и начал, забывшись, негромко подвывать. Впрочем, он скоро опомнился и перестал.

На подъезде к моему Кировскому Заводу он  сорвал маску и окончательно перешел на «Юрай Хип».

 

В гостях у сказки

 

В метро торчало приглашение: «Решись улыбнуться дежурному у эскалатора!»

Я в нетерпении поплыл вниз.

В будке томилось нечто, похожее на самую большую собаку из сказки «Огниво». Я немедленно улыбнулся во весь рот, но это не возымело никаких последствий.

 

Но если есть в кармане пачка

 

В пригородном автобусе ехал вылитый Цой.

Правда, он не знал ни одного русского слова – ни даже предлога и союза. Но это в наше время не редкость. Удивительно было то, что он, совершенно не умея выразить, куда ему нужно, был абсолютно счастлив. Юный, подтянутый, с белоснежной улыбкой, при наушниках. В какой-то момент я подумал, что он просто разучился их вынимать и поэтому ничего не слышит.

- Вам докуда? – допытывалась кондукторша.

Путешественник застенчиво и приветливо скалился, пожимал плечами.

- Как же вы будете выходить, если не знаете? – Кондукторша была полна терпеливого сострадания, но и билет ей хотелось продать. – Есть Колтуши, Янино, Разметелево…

Простые русские слова, понятные любому сердцу своим неповторимым звучанием, не находили в пришельце ни малейшего отклика.

- Возьмите с него по максимуму! – весело крикнул какой-то дядя. – Сразу вспомнит!

Кондукторша так и поступила.

Странник принял билет и уставился на него, как на верительные грамоты марсианского посла. Сунул в карман и продолжил смотреть в морозное окно, мечтательно улыбаясь.

В суровые времена его бы сразу и шлепнули как азиатского шпиона.

 

 

Зависть

 

 

Ехал в троллейбусе, видел дедушку. Очень славный.

Я редко кого называю славным.

Старенький совсем, в плаще и берете. Хорошо за семьдесят, а то и за восемьдесят. Улыбка не сходит с лица, прямо-таки приросла. Солнышко светит, греет его, и он улыбается от счастья. Чему улыбаться-то?? уж дело к закату! уже совсем к закату! улыбается.

Пиз-дец.

И мне стало завидно. Я не завистливый человек, но тут позавидовал. Хотя нет. Если ты видишь у кого-то что-то, чего у тебя нет, и хочешь того же, то это не зависть. Зависть это когда хочется, чтобы было наоборот.

 

Всеволожское

 

Ехал по области. Вообще, надо прихватывать камеру, по пути можно много чего поснимать.

 

Умные ландшафтные решения! Лонопарк!

 

Много чего есть. «Санузел в любом месте без строительных работ». В Колтушах встал стояком такой Биг-Бен с боем, что все леди в гости к нам. Наши девки уже распевают в «Березке» напротив. 510 лет местности. Ни хрена еще не было, а она была.

 

Хорошие новости от Сартра

 

Вот есть на свете Рябовское шоссе – и хоть лопни!

 

Замедленное падение

 

В метро развешаны плакаты ректора Вербицкой. С них она учит узбеков, как правильно расставлять ударения, где говорить букву «ё», а какие слова вообще нежелательны.

Я поймал себя на постыдном. Всем нам известны выражения так называемого детского мата. Он касается, главным образом, физиологических отправлений без тени еще пленительной эротики, высшей по Фрейду.

Люди, которых смешат такие слова, обычно застревают на уровне развития второго класса, навсегда; из них вырастают полицейские, продавцы, мелкая администрация и так далее.

Но вдруг я заметил, что сам все чаще пользуюсь этой лексикой. Меня вынуждает кот. Аккуратно с утра, по пробуждении.

Что делать? Он-то и во втором классе не учился. Это же плохо, правда? Я никогда не любил этих слов. Избегал их. Не поддерживал их в разговоре. И вот пожалуйста.

Очевидно, я слишком часто езжу в метро и становлюсь, как того хочет Вербицкая, настоящим петербуржцем.

 

Вербицкая не видела

 

«Жинвалиды» - впервые услышал такое в гортранспорте номер два.

 

 

Доброе слово и кошке приятно

 

Метро. Артист Олейников хвалит прямо с путей проктологию, урологию и гинекологию. Чем ему приглянулась последняя? Стоянова приводил?

 

 

Случай неодолимой причины

 

- А потому что запрещены ваши проездные в нашем автобусе!

 

 

Сложение и вычитание

 

Метро. Юноша и девушка флиртуют. Юноша складывает Кубик Рубика.

Девушка:

- Вы в баскетбол играете?

- Да нет.

- А почему?

- Да как-то не сложилось.

 

 

Сладкий Альцгеймер

 

Метро. Бабушка, вооруженная тортом. Внучка.

Бабушка:

- Я смотрю, у тебя память стала совсем плохая? Как называется самый большой в городе магазин?

 

 

Фрязопочин

 

 

Вчера мне рассказывали про лежачих полицейских - больно много их пораскинулось. Оказалось, что начал все мэр подмосковного не то Фрязино, не то Фрязево – я вечно их путаю, а мэров не знаю вообще.

Верховный фрязожитель распорядился выстроить нечто вроде надолба из асфальта, о который моментально разъебал бампер или подвеску какую-то и запретил. Не знаю, так ли все было. Много рассказов ходит по Руси.

Но в целом идея мне нравится. Вот лежат через каждые десять метров – богатыри, не переедет даже БТР. И получают усиленное зондовое питание за вынужденную сотрясениями диету.

Нет, не хотят у нас оживить резиновую мертвечину. Мог бы подать пример Нургалиев лично, но его же никто не заметит, даже раскрашенного в радужные полосы.

 

 

Замки

 

Сегодня довольно много ездил. Заметил загородный рекламный плакат: СРЕДИ СВОИХ – ОСОБНЯКИ С ПРИВИДЕНИЯМИ.

Урки и толковища, воровские малины? Передел собственности – наверняка.

 
 

Морфология и среда

 

Станция «Адмиралтейская» мне очень понравилась! Вот что значит новая.

Ни тени рекламы, хотя понятно, что все это скоро украсят цитатами из Китса вперемежку с рекламой «Интиминвестлизинга».

Но я вот даже не покатил бумажку.

Я всегда качу вниз бумажку, а тут не стал, дотерпел до урны.

Так и закаляется сталь.

Если в городе все такие богатые, то можно же не капать с пирожка на версаче!

Вот возле моего метро, которое давно оскопили скульптурной группой «Слава труду!», вышло ожидаемое недоразумение. Вообще, население наше все чаще различает себя зоологически. Черного, плотного гостя города какой-то слабо вменяемый славянин назвал бараном, а тот его – козлом. Возник вялый спор насчет морфологии, который к общему неудовольствию разрешился легко и без потерь.

 
 
Мизантропический Постскриптум

 

Я ничего не имею против поцелуев на эскалаторе – здесь тебе и молодость, и романтика. Но только не надо это делать со свистом и чавканьем, от которых не слышно рекламу волшебных болюсов Хуато.

Но это я уже брюзжу, завидую молодым..

                © 2004-2012