По ветру

По ветру

Снова она, безысходность, что значит - и тут, и там
выхода нет, а если есть выход, значит, не по глазам
воспаленному взору. Что тут поделать? Нет
карты и компаса, нужно править на свет,
свет часто бывает выходом. Но иногда свеча
Притягивает летящих сияющей аурой палача.

Улицы перепутаны. Город утратил свою
трехмерность. Стал невзрачной открыткой, которую подарю
на память, наклеив марку, имени не подписав,
чтобы ее можно было отправить и по другим адресам.

Не выходи из дому. Дорога теряет смысл,
если она без конца. Если бумажный лист
не имеет границ страницы. Если в песочных часах
песок не кончается. Если на небесах
звезды погасли. Не выходи, оттого,
что так и пойдешь по миру, как ушел Агасфер, и для него
есть только движение, и больше нет ничего.

***

Карасей угрюмых ход
меж курчавых элодей.
Чаек медленный полет
над скоплением людей.

Солнце льет неяркий свет,
Рассыпаясь по углам,
на алтарь грядущих лет
воскуряя фимиам.

С лодки взрезали веслом
застоялую волну.
Незаметен перелом
смены века никому.

Сонной одури поток
накрывает дремотой.
Приглядись - еще листок
опадает золотой.

Желудь падает в траву,
слышится неясный стук.
Их, предчувствуя зиму,
собирает бурундук.

Увеличиваясь, тень
сокращает солнца бег.
И еще на целый день
стал короче этот век.

***

Что наш век? И отчего считаем нашим?
Он кончается, как тени на закате.
С ним и мы кончаемся. Давай расскажем,
как изысканно движенье без возврата.

Да, бессмертие. Мечта любой эпохи,
что хотела б длиться вечно, не кончаться.
Так и тянется. В конце концов, лишь крохи
от великого. И если разобраться,

бесконечность означает растворенье
вечных истин в бездне суетности вечной,
измельчание в итоге, или тленье.
Крах, который несомненно бесконечен.

Парусина надувается китами,
телебашня изгибается, как спица.
Что поделать, если выбор не за нами -
в этом веке нас заставили родиться.

Как подумаешь, и вправду ужасает,
до чего упали нравы населенья,
вместо к вышнему стремленья, подавляет
смесь юродства, дурновкусья с вожделеньем.

Волны катят, ветер треплет облаками.
Войны сводят в ноль попытки населенья
размножаться. Проясню, но между нами,
к равновесию стремятся отношенья

между мертвым и живым. И все на свете
недовольно, как проходит воплощенье.
Настроение, как в Риме, перед этим,
что впоследствии назвали разложеньем.

Век кончается, как дважды два - четыре,
завершаясь содроганием последним.
Я, конечно, что-то видел в этом мире.
Впечатление осталось нижесредним.

***

Захватанное пальцами окно
прошедшего как молодость трамвая.
На нем, как на скрижали высекая,
свод вечных истин пишется давно,

используя мизинец, как калам,
перчатку - для стирания ошибок.
Стиль изложенья не сказать, что гибок,
но безыскусен, что важнее нам.

Правей, в углу, там, где стекло разбито,
в одном из самых незаметных мест
начертано, что наша via est,
и мельче, чтобы поместилось - vita.

Перемещение есть вечная морока.
Все движется, куда ни обернись.
Дорога - это в самом деле жизнь.
А может, жизнь, и вправду, лишь дорога.

Скользящий блик старается последний
продлить еще движение теней.
Святые нимбы грешных фонарей
купают ауру в грязи осенней.

***

Стали дни короткими. Вкусы тоньше.
Изощреннее взгляды. А месть - коварней.
Раздавила судьба, как букашку поршень,
и отныне будущий день кошмарней

дня вчерашнего, канувшего, и слава
Богу, в вечность. Как выспренно это слово,
уже стало банальностью. Для усталых,
обреченных дышать, ничего не ново

в этом призрачном свете увечных сумерек
и кричащих рассветов. Скорей бы стало
не яснее - четче. Какой-нибудь имярек
удостоит картинку холстом и маслом.

Вот и ночь. Над страницей, сражаясь с тенью,
стеариновой слезкой страдает свечка.
И цикада включается в общий хор гортанным пением,
как от стада отбившаяся овечка.

***

Паутина коснулась щеки, как будто
нежность приобрела вещественность осязания.
Небо ясно и горизонт чист. Грустно,
потому что осень сродни прощанию
с жизнью, или с надеждой, по крайней мере,
потому что она, как банально сказано,
оставляет последней. Как будто в вере
в лучшее предназначение уже отказано,
и осталось только что серость будней
да унылых дней череда во мраке.
Это в книжках земля именуется круглой,
а на самом деле одни овраги
и обрывы со скалами ее пейзажи,
отчего и считаешь их лицом да спиною,
обдирая руки с коленями. И даже
горизонт морской таит под волною
те же рифы и мели. Веселья мало,
но оно, однако, имеет место как будто,
просто плохо заметно. Оно осталось
не в камнях и на рифах, а в их промежутках.
Вот и осень. Опять надлежит прощаться
и грустить, но если помыслить строже,
кроме этого - наслаждаться,
ощущая ее холодок на коже.

***

Ветер вынес листву колючую
Из глухих переулков осенью.
Отзвучало в душе созвучие
Из восторга и безнадежности.

Жизнь была чередою случаев
На цепочку из дней нанизанных.
Оказалось, что это лучшее
На страницах, судьбой исписанных.

Лишь теперь, в ожиданьи горечи
Неизбежных утрат и вычетов,
Ощущается ценность крошечных
Ускользающих мигов искренних.

Ускользнувшее не запомнилось,
А оставшееся разрушилось,
Корабельной сосною тянулось ввысь,
Убегаая от равнодушия.

На вершине холма далекого
Разжигались костры предательства.
Вкруг садились друзья да около
И ссылались на обстоятельства.

Будто в море, в волны кипении,
Перемешаны жемчуг с тиною,
В жизни рядом идут везение
С ненадежностью и унынием.

Все, как водится, относительно,
Чернота в себе прячет белое.
Понимаешь. Но как мучительно
Примиряться опять с потерями.

***

Утомлен бродить впотьмах
Паутину на губах
Ощущая тут и там –
Одиночества бальзам.

Сколько лет и сколько стран –
Неизвестно что искал.
Удивления в том нет,
Что не отыскал ответ.

В полусумраке листвы
Шепотом из темноты
Вдруг она спросила –
Где тебя носило?

Где меня носило? Да где –
Мало ли дорог на земле.
И на них с течением лет
Затерялся мой след.

А в морях и средь облаков
Вообще не сыщешь следов,
Только виртуальная сеть
Все еще есть,

Призрачная нить, что подчас
Связывала нас.

***

Воскрешение длилось почти что вечность
или где-то около. В изголовьи
что-то глухо звякало. В бесконечность
уходили трубы и провода. И снова

голос издалека вещал - очнитесь,
Повторяя снова три слога слова.
И опять приходилось дышать учиться,
слышать, произносить, понимать слово.

Уходили в прошлое парусами
простыней полотнища. Свет надежды
маяком просвечивал сквозь туман. Кусками
возвращалась память. Как будто прежде

в этой книге не было ни строки, ни точки,
ни апострофа. Белых страниц пространства
без единой мысли. И ни штриха,
чтобы чем-то разбить пустоты постоянство,

может, просто выкрикнуть нечто вслух,
что еще потребно душе болящей.
Кроме самомучения. И из двух
невзгод выбирая одну, подходящую,

превратить ее в камертон, извлекая
нечто вроде созвучия надежд и реалий.
Чтобы вечность перекроить слегка, и
чтобы радость уравновесить. Печалью.

***

За окном автобуса
улица за улицей.
Места нет на глобусе
для еврея-умницы.
Позабыв про страх и стыд,
шумною толпой
нам в субботу предстоит
начинать исход свой.

Не пристало нам с тобой
мыслить опрометчиво.
Соня, видишь длинный дом?
Это Шереметьево.

Соня, вон он, самолет,
наш с тобою, потому, что
его чартерный полет
направляется наружу,
прямо к родине отцов,
как пророки обещали.
Вытри каплю под носом -
плакать не было печали.

Передвинь наш чемодан,
застегнись, тут ветрено.
Скоро кончится оно,
это Шереметьево.

Документы приготовь,
справку дай валютную.
Что ты ноешь, портишь кровь?!
Плач, но не прилюдно!
В декларацию внеси
кольца обручальные.
Не реви и не грусти -
не было печали!

Помнишь, пела под баян -
отчего не птица?
Видишь, краской полоса -
вот она, граница.

Скоро нам поесть дадут.
Не кури, не велено.
Там для нас с тобой приют
И забот немерено.
Что грустишь? Ну что – семья?
Фраера со своднями.
Глянь, под крыльями земля
нашей новой родины.

Ну евреи, ну народ,
мудрые да гордые,
много плакали, и вот
стало море Мертвое.

***

К темно-синим небесам
Приколочен серп двурогий,
Освещающий дорогу
Будто факел, до утра.
 
Мышь летучая кричит,
Как испуганный ребенок.
Горлица вздохнет спросонок
Из-под рыжего крыла.

Свежий ветер изнемог
С волнами играть в пятнашки,
И они, задрав рубашки,
Прячут голову в песок.

Больше можно не стесняться
Вихря времени полета,
Но пытаюсь удержаться
На краю водоворота

Заскользив губами по
Обнаженному запястью.
Как прелюдия к ненастью
Плачет ветер за окном.

***