Есть в спокойствии вашем тревоги печать

                «Есть в спокойствии вашем тревоги печать.
                Вам ложиться поздней, подниматься всех раньше,
                Ожидать и встречать, провожать и молчать»
                «Офицерские жены», Музыка А. Долуханяна, слова Е. Долматовского

Тентованный «Мормон» не торопясь, проехал КПП и завернул к ДОСу, вздохнул натужно и встал своим задом ко входу в парадное, будто демонстрируя свое отношение к тыловым поручениям, не связанными с героизмом будней военной жизни. Пусть это война мирная на границе двух стран с одной нацией и разным строем, «холодная» и без «горячих точек». Но все же,  военная жизнь ни в какое сравнение не идет с тыловой.

  Спустя годы, когда слух тревожат армейские слова, непосвященному кажется, будто с ним говорят таинственно, как с секретным агентом.
 
На самом деле, ничего секретного в этих аббревиатурах нет: старенький, надежный вездеход со странным прозвищем - всего лишь трехосный армейский грузовик ЗИЛ. Контрольно-пропускной пункт, дом офицерских семей - это лишь сложные по смыслу и произношению сочетания слов. Но для человека армейского эти звуки ложатся бальзамом на душу и греют сердце.

Поздно вечером охая и вздыхая, милый сердцу «Мормон» доставил мою жену с дочуркой и домашними вещами к новому месту службы их командира, мужа и отца. Так началась наша жизнь под башней бывшего концлагеря в столице последней в мире республики.

Последней потому, что не щадя живота своего до самой кончины держала она запертой дверь Европы перед Гитлером, оставаясь целомудренной не смотря на девичий век свой.  Рожденная на руинах Первой мировой, понимая чем грозит Вторая война всему миру, отдала все свои силы подростка тому, чтобы остановить беду.  Она не дожила до своего совершеннолетия,и  не успела показать расцвет красы своей, не смогла продолжить начатое в потомках своих.

Впитав от прадедов великих всю мощь разума и таланта, под звуки музыки Баха, Моцарта, Паганини, Листа, под стихи и речи  Гете, Шиллера, Виланда, Ницше, любуясь картинами Кранаха и великолепием архитектуры классицизма, только она единственная удостоилась чести зваться Веймарской. Первая Республика  Германии родилась и прожила в древнем Веймаре всю свою короткую жизнь.

А мне судилось прожить в этом городе еще меньше. И эта жизнь началось той ночью, когда избавившись от нас и наших вещей, «Мормон» задремал перед КПП, по-стариковски, уткнув нос в склон, чтобы не подвели ночью ноги и унесли его вниз по склону.

Нам с женой, измученным поездкой и сборами-разборами, в тот вечер было не до великих гостей Александра I, Николая I, Жуковского, Гоголя, Тургенева.  Пусть даже все они не раз посещали, теперь уже и  мой,  город, его  сводную мать русскую Марию Павловну, герцогиню Саксен – Веймар - Эйзенах, дочь Павла I и внучку Екатерины Великой. Мы мгновенно заснули, как только собрали свою кровать и уложили спать маленькую дочь.

Тревожным сном владеют не только сторожевые собаки. С ним знакомы лично многие: матери, жены, офицеры. Все они прекрасно осведомлены о том, что это такое.

Ровно в полночь, сонная жена, остервенело, тряся меня за плечо, пыталась пробудить мое чувство ответственности за семью. Я и мое чувство сладко спали. Ведь прошло не более  часа, как я увидел сладкие сновидения, а их решили прервать столь грубым способом. Не желая просыпаться, я был возмущен даже во сне таким неуважением и непониманием.

И тут мое сознание вдруг решило отказаться от сладкой дремы, включившись мгновенно и полностью. Причины тому было две. Первую, свою жену, я уже отметил, а другую, ту что была важнее, понял, когда проснулся совсем.

В дверь нашей комнатки в длинном коридоре общежития кто-то ломился. Судя по грохоту, который сопровождала попытка взлома, это был верзила ростом с крупного медведя и с той же силой. Темнота и еще не сброшенный до конца сон не позволяли мне объективно оценить масштабы несанкционированного вторжения.

Ясно было одно: если срочно не вмешаться и не остановить надвигающуюся агрессию, то может случиться все что угодно.  Не мешкая и не тратя время на сокрытие всех своих половых отличий, как первичных, так и вторичных, я вылетел из кровати и бегом устремился к двери, на ходу пытаясь в темноте нащупать необходимое для обороны оружие.  Еще несколько секунд ушло на проворачивание ключа в замке двери, и я шагнул в ярко освещенный, бесконечной длины коридор с табуреткой в руках, с самыми серьезными намерениями действовать.

К моему удивлению, в коридоре почти никого не было. Шум в коридоре стоял не меньшей силы, чем в комнате. Из двери напротив, ведущей в общую кухню на шесть семей, неторопливо навстречу мне двигалась женщина средних лет со сковородкой, полной жареного картофеля и мяса, в одной руке и чайником в другой.

В отличии от меня, она была тщательно причесана и одета в ситцевый халат до самых пят. Первую секунду ее лицо не выражало ни малейшей тревоги по поводу своего будущего и шума в коридоре. Но тут зрачки ее глаз скользнули по полу и уткнулись в мои босые ноги. По мере того, как они поднимались вверх, они увеличивались в размере и округлялись, с той же скоростью, с какой раскрывался и округлялся, пока еще беззвучный, ее  рот.

К тому моменту, когда ее взгляд достиг уровня моих глаз, все еще полных отчаянья и решимости, глаза и рот у нее примерно выглядели одинаково. От ее спокойствия не осталось даже малейшего намека. Лицо выражало ужас таких масштабов, что теперь уже испугался я.

Далее все происходило как в замедленной съемке кино. Ее руки медленно разжались, отпуская в свободное падение сразу два предмета: сковородку и чайник. Прежде чем они достигли дощатого пола коридора, немой рот нашел где-то в глубине гортани звук и прозвучал истошный женский крик такой силы, что грохот в коридоре смущенно стих и как-то сжался, потеряв всю свою устрашающую мощь.

Немая сцена со стороны соседки закончилась, но все еще продолжалась с моей стороны. Я все так же стоял голый в центре освещенного коридора с табуреткой в уже опущенной руке, даже не пытаясь включить свое сознание, которое померкло сразу после выхода на поддиум коридора, словно лучик карманного фонаря на солнце в полдень.

Моему сознанию включиться в этот раз помогло сразу несколько человек, которые на женский крик выскочили в коридор: кто в чем, и кто с чем. Кульминацию немой сцены завершил голос моей жены, невинно вопрошающий из темноты комнаты: «Ты чем там занят?».

Мне трудно было сразу сконцентрироваться и дать исчерпывающий и внятный ответ на ее простой вопрос. Помогли мне добрые соседи по коридору. Они все вместе еще добрый час объясняли мне и жене всю недопустимость нашего поведения ночью в столь достойном офицерском общежитии. Особенно старался муж той соседки, которую мне суждено было встретить в полночь в коридоре. Он остался без ужина после суточного дежурства в карауле, и его гнев усилил голод.

Теперь я уже не могу сказать, чьи аргументы, слова, словосочетания и просто выражения, знакомые мне и не совсем не знакомые, оказались наиболее доходчивыми, но мы с женой за один час поняли всю недопустимость нашей реакции на обычное ночное включение отопления общежития.

Все дело в том, что котельная в соседнем доме была построена не вермахтом фашистской Германии, а добропорядочными советскими воинами-освободителями срочной службы уже в наше время. Конструкция системы отопления было не сложной. Она состояла из одной трубы большего диаметра, подвешенной на цепях под самым потолком коридора. От нее в каждую комнату над дверью отходила труба меньшего диаметра, подающая тепло непосредственно в батарею, расположенную под каждым маленьким окном в крыше мансарды.

Под контролем дежурного офицера штаба, наряд солдат в котельной «кочегарил» на совесть, доводя температуру в котлах до максимально допустимой. Затем весь пар из котлов мгновенно подавался в незатейливую систему, нагревая ее до красно-желтого цвета, как прокат на мартеновских станах.

Металл, из которого были изготовлены трубы, вел себя обычно, мгновенно расширяясь от высокой температуры и столь же стремительно удлиняя все трубы разом. Те сопротивляясь такому насилию, возмущенно скрежатали своими телами о звенья цепей, украшающих всю конструкцию под высоким потолком.

Скрежет, лязг, треск сопровождали прохождение разогретого сухого пара по трубопроводу. Все вместе это создавало непередаваемое звуковое сопровождение всему процессу обогрева помещений ежедненвно: в полночь и в полдень.  В зависимости от впечатлительности каждого жителя коридора, это вызывало в них самые разнообразные реакции: от мирного сна до неадекватного поведения новичка, похожего на мой ночной бенефис.

Премьера моего шоу в коридоре, наглядно отображающая поведение первобытного человека в момент, когда ему приходилось отстаивать безопасность своей семьи в борьбе за выживание всложных бытовых условиях жизни, имела фурор у соседей.  Мне был обеспечен  неизменный аншлаг на всех праздниках и застольях, которые часто проводила активная и дружная офицерская община в течение многих месяцев.

Популярность моя померкла лишь с бенефисом семьи Потапочкиных. Молодой прапорщик был «стариком» в нашем полку. Отслужив свою срочную службу, он остался служить дальше, теперь уже прапорщиком. Но чтобы еще более удлинить свое пребывание в городе со столь давней историей и достойным содержанием его защитников, Потапочкин из очередного отпуска привез молодую жену.

Сам Василий Потапочкин был родом из деревни в Рязанской губернии. Там же он и нашел русоволосую девушку, невысокого роста, как и сам. Оба они были совсем юные, и от того часто попадали под насмешки более солидных офицеров и их жен.

Василий службу проходил в ремонтной роте, где ремонтировалась боевая техника нашего полка. На службу прапорщик чаще ходил в танковом комбинезоне, чем в повседневной или полевой форме. Оттого форма его часто была промасленной до такой степени, что брезентовый комбинезон выглядел как из черного атласа, блестя на свету и переливаясь всеми красками.

Как-то раз, зампотех полка не выдержал амбре горюче-смазочных материалов, постоянно сопровождавшее Василия, и на очередном собрании офицеров роты посоветовал ему научить его молодую жену уходу за обмундированием мужа. На следующий день, Маша, так звали девушку, пошла к женам офицеров за житейским опытом и мудростью.

Даже в стиральной машине, со всевозможными порошками и средствами, брезент комбинезона не желал лишаться нефтепродуктов, оставаясь после стирки пятнистым от разнообразных пятен всевозможных размеров. Опытные жены изобрели свой универсальный способ, технологией которого охотно поделились с Машей.

Перед стиркой, мундир нужно замочить на пару часов в чистом бензине, который растворит все пятна нефтяного происхождения. Дальнейшая стирка с двойным полосканием легко выводит и сам запах бензина, сменяясь на ароматы отдушек в стиральных порошках.

Канистру бензина Потапочкин принес в субботу, чтобы Маша мундиром занялась в воскресенье, когда ему не идти на службу.

Маша старательно выполнила заветы «старших по званию» женщин и пахнущий свежестью комбинезон вывесила на солнышко, чтобы тот успел высохнуть до выхода Василия на службу. Но совместной мечте Маши и зампотеха не суждено было осуществиться в тот злополучный понедельник.

Была у прапорщика привычка со времен его срочной службы в роте.  В ремроте работа есть всегда. Техника имеет свойство ломаться, и личному составу роты приходится ремонтировать ее быстро и без запчастей, которых не напасешься на все случаи.

Солдаты народ не всегда сознательный, зная,  что качество службы на ее продолжительность не оказывают ни малейшего влияния, они придумали в роте перекуры устраивать не в «курилке», как все остальные, а в туалете. Хоть и запах в нем не всегда способствует длительному пребыванию, зато ротный из кабинки не вызовет. А если еще с собой прихватить книжку из полковой библиотеки, то время перекура можно провести даже с двойной пользой для себя.

С той поры, прапорщик Потапочкин всех замучил своей любовью к чтению в общественных местах, которые забыли для этого не предназначить. Хоть в общественном туалете в общежития кабинок было несколько, все же порой, они не обеспечивали в полной мере удовлетворение естественных потребностей жителей коридора. Вот в такие горячие минуты, Василий и попадал под критику своих старших товарищей по проживанию и службе.

В тот, далеко не лучший его день жизни, в общежитии почти никого не было. Воскресенье выдалось на редкость удачным, теплым и солнечным. Василий и сам был рад прогуляться, но без Маши удовольствие от прогулки было не то. А та была занята его поручением:  стирала и перестирывала обмундирование целый день.

От скуки Потапочкин взял книгу размером толще, и зашагал в конец коридора, в свой читальный зал на перекур. Но в этот раз, докурить сигарету, ему было не суждено.

Дальше мнения очевидцев расходятся. Одни, мои сторонники говорят, что крик в мой бенефис был звонче. Тогда по уровню децибелов он равнялся шуму турбины привода генератора в пусковой установке. Другие же, сторонники победы Василия, утверждали, что голос прапорщика был мужским, а потому звучал громче женского, и только из-за отутствия в ег тембре высоких частот плохо распостранялся в пространстве. Именно по этой причинекрик Потапочкина не долетел  до помещения караула, которое располагалось в восьмистах метрах от общежития.

Но ротный санврач, ссылаясь на показания водителя его санитарной машины, доказывал, что вой сирены Потапочкин перекрывал легко, когда его везли в госпиталь. Я же считаю, что шоу, какое прапорщик показал в коридоре, уже одно перекрывает мои жалкие потуги бенефиса с табуреткой. К сожалению, мои боевые товарищи со мной не согласны, считая меня лицом заинтересованным, а мою дочь не совершеннолетней.

Мы с дочуркой,  в тот воскресный вечер возвращались с прогулки. Поднявшись по лестнице и открыв дверь в наш коридор, услышали громкий хлопок и вслед за ним отчаянный вопль мужчины. Еще не закончившись на самой высокой ноте, он внезапно перерос в вой, напомнив пса, в момент его одиночества в лунную ночь.

В тот же миг в противоположном конце коридора возникло видение. Нам навстречу прыжками несся мужчина, зажав обе руки между ног. Для передвижения он выбрал технику зайца, который преследуемый лисой в высокой траве луга, высоко подпригивает и скачет не ровно, а зигзагами. Ноги его удивительным образом были связаны вместе спущенными вниз брюками, заставляя галопировать мужчину подобно вздыбленной на задних ногах лошади.

Преодолев всю длину коридора за пару минут, не прекращая свой тоскливый вой, нелепый мужчина, внешне похожий на Василия, пролетел мимо нас с тем, чтобы миновав, кубарем преодолеть лестницу. Внизу, уже на крыльце, он на секунду замер, не прекращая орать, напялил в спешке кое как брюки на щуплые бедра,и предерживая их одной рукой, скрылся в направлении санчасти. Смущало в его движении то, что другая рука продолжала находиться мужду ног. Однако, видимо это неудобство нисколько не снижало скорость перемещения бегуна.

Причина столь необычного поведения прапорщика открылась позднее, когда домой вернулся наш санврач с общением об обширном ожоге между ног пострадавшего. Оказывается, накануне события, Маша столкнулась с проблемой утилизации бензина. Недолго думая, она зашла в мужской туалет, рядом с комнатой для стирки, и вылила весь его запас в унитаз, дальний от входа, чтобы не смущать обитателей непривычным запахом.

Спустя минут десять, зашедший для дальнейшего своего просвещения, ее муж, прапорщик Потапочкин, успешно занял этот унитаз, располагаясь подалее от входа для длительных чтений толстой книги. Привычно достав пачку сигарет, он прикурил спичкой, а затем несколько раз махнув для верности спичкой в воздухе, бросил ее между ног в унитаз.

Реакция топлива на искру была предсказуемой. Бензин взорвался, разметав унитаз на куски, а заднюю часть прапорщика, услужливо выкинул в коридор, предварительно выполнив пилинг промежности открытом пламенем, чем продвинул косметологию далеко вперед, предвосхищая моду на отсутствие растительности в этих местах.

Ожог оказался не сильным, через две недели Василий вернулся к любимой жене невредимым и готовым продолжить свой род, на зло всем своим недоброжелателям. Память об первом семейном  интимном пилинге осталась в походке Василия. С той поры танкист ходил походкой моряка, шире, чем обычно расставляя ноги на прогулке с сынишкой, который родился через год. Видимо Маша не стала больше рисковать своим будушим, зная о привычках Василия.

Зато рискнула моя жена, решив уважить мое желание иметь сына. Выбрала время для реализации моего желания не самое удачное. Я получил травму ноги и много месяцев находился на лечении в госпитале. Там мне не смогли помочь, и я отправился долечиваться в Москву. После длительной разлуки, дома меня ждал подарок.

Немного ранее срока, не дожавшись меня случайно, или умышленно, жена родила мне сына. Я торопился к сроку его рождения, спешно залечивая свою рану. Но опоздал. Моя жена управилась со всем сама. Чем в который раз доказала мне, и всем офицерам полка, что достойна особого статуса и звания, как многие другие женщины гарнизона.

Об этом особом звании поет в своей песне удивительная по глубине своей нежности, женщина удивительной судьбы с весенним именем Майя. Ее голос кристаллически чистый, как и фамилия. Майя Кристалинская присвоила всем нашим женщинам высокое звание "ОФИЦЕРСКАЯ ЖЕНА"! За что ей я благодарен вот уже четвертый десяток лет...