Ладонью ветер не поймаешь...

                ***

...все мои воспоминания о бабушке делятся на три части: первая - это чуточку размытые картинки, составленные из фотографий и странных рисунков в мозгу - я не могла знать бабу Машу маленькой, но я вижу, как нарисованная девочка хлопочет по дому, помогает старшей сестре месить тесто на пышки, устилает пол полынью(летом) и соломой (зимой), стоит на коленях у иконы, и молится за матушку - пусть на небе ей будет хорошо, за батюшку - пусть он поскорее вернётся со своих работ... в детстве я часто представляла, как волшебным образом попадаю в то место, где осталась юная бабушка... а дальше - для фантазии границ не существовало, но главное - мы вместе ходили в школу, в действительности бабаня была в школьном здании - дня три, ей понравилось, но отец сказал, что дома полно работы... так она грамоте и не научилась... вторая комнатушка в памяти забита до отказа нашими разговорами, рассказами о прежнем мире, в котором: войны, революция, колхозы, голод, работа, любовь, болезни, дети и внуки прорыли столько ходов, что бабушка могла бы заколенеть на сквозняках, если бы не вера в Бога... нет сначала её чистая ангельская душа - святые и угодники просто не могли там не поселиться... я была дурой-пионеркой, заявляла, что это сказки, даже не задумываясь, почему после её слов( она никогда не сердилась): Господь прощает малых и неразумных... мне становилось так спокойно, будто внутри меня жила другая,  и она-то точно знала, если что - баб Маша всегда заступится... и третье отделение сундука - самое изменчивое и самое достоверное - то, что помнит обо мне бабушка... вся жизнь под её приглядом...


                ***

...мы мешаем бабушке, путаемся под ногами, подбегаем к окнам, пытаемся выглянуть за дверь, приоткрывая её и пуская в дом холодный воздух... мы - это я и двоюродная сестра, на пол-года старше , значит  мне - четыре... и вся эта колгота - от меня, а Картинка (домашнее прозвище Шурочки) красавица и "курёнок" - по мнению бабани - сидела бы спокойно в уголочке с куклой, если бы мне можно было дать окорот... в результаьте - я чуть не плачу и уцепившись за Шурочкино байковое платьице, тяну подол вниз - потому что прозевала - и мама стоит посреди комнаты, и держит, прижимая к груди... дальше события происходят, наплывая одно на другое: я вижу слёзы на щеках Картинки, стекающей вместе с платьем к полу, мой разжимающийся потный кулачок, мамину улыбку, бабушкины руки, раскрывающие свёрток в клечатой шали... уже взрослой, увидев, как работает реставратор над старинной иконой, я сразу вспомнила первое изымание "твоейроднойсестрички" - из вороха незнания о ней и ожидания её появления - в нашем жарко натопленном ноябрьском доме... красные щёки лежат на пелёнке, волоски бровей нахмурены, она такая маленькая, но странным образом заполнила всё пространство, и мы втянуты в это орбитальное кружение... иначе, как объяснить, что пользуясь тем - взрослые сидят за столом - лезем на печку, туда положили сестрёнку, и я пытаюсь накормить её куском чёрного хлеба... дальше память каруселит в обратном порядке: я реву, хотя все смеются, или потому, что все смеются, меня стягивают с печки, упирающуюся и недовольную, баба Маша громко ахает, увидев такую заботу о младшОй, за минуту до этого она встревожилась, не видя в пределах досягаемости моей одуванчиковой головы... сплю я с бабушкой, на ночь вместо сказки в этот день она рассказывает, что ещё совсем недавно и я была такой крохотной, а теперь -  большая и умная... слова чудесным образом трансформируются в моём сознании - я понимаю, что если бы не освободила местечко для малюсенького существа, тем, что выросла - оно бы никогда не родилось... ничего не зная о справедливости, я тем не менее засыпаю именно с этим чувством...