Краткий экскурс в мою голову

ЧАСТЬ 1
У меня есть подруга. Ничего себе заявление, правда? Знаю – банально, ведь какая-никакая подруга есть у всех.Но моя особенная...
Ей известен и открыт весь мир, понятен. И она свято в это верит...
Когда в ее жизни происходит нечто ужасное (она верит в это) – я успокаиваю. Ни в коем случае я не умаляю значения и масштабов ее беды, для нее именно ее, и никакие другие проблемы являются жизнеполагающими, с их помощью она учится, спотыкается, встает, снова идет и снова спотыкается... Все мы так делали, все мы так делаем, и все мы будем так делать до конца нашего существования, общего или каждого в отдельности. Это можно сравнить с гибелью солнечной системы: что в нашем, ограниченном озоновым слоем, представлении величайшая трагедия всех времен  (смерть, страх, хаос), для всепоглощающей, вечно ширящейся в геометрической прогрессии вселенной лишь крах одной песчинки из биллионов подобных. Стали бы вы плакать, раскрошив песчинку? Но для нее (моей подруги) – это будто обрушение всей чертовой бесконечности вместе с ее треклятыми биллионами тонн песка!
Потому я помогаю, даю душеспасительные советы, инструкцию по выживанию, избавляю, вытягиваю (в меру своих сил) из омута ее ненадуманного, страшного, но, тем не менее, все еще по-детски наивного безумия. Ведь это все, что я могу: спасать и вытаскивать, и стоять в стороне, и печально и мудро взирать на ее духовные поиски, на ее детские суждения,  полные непоколебимой уверенности, на ее, изведанный годами, метод проб и ошибок, больше конечно ошибок...
Но в таких вещах нельзя мешать; никто и никогда не учится на чужих оплошностях – чушь – лишь на собственных, больно падая, стискивая зубы, вставая и продолжая путь.  Я и сама прошла через все это, слишком рано на мой вкус, но кто определяет сроки? А, кто? Лес. рук.
За это ее несгибаемое стремление, за непоколебимую волю, за не прекращаемое ни на секунду движение, я безмерно, бесконечно уважаю ее... с грустной улыбкой на устах.
Я никогда не говорю ей о сути ее бед, не пытаюсь жестоко и больно открыть глаза на мир: ей не выдержать столь мощного удара, для нее время лучший учитель, и я лишь направляю, потому как до главного, она обязана, я подчеркиваю, обязана, докопаться сама. Ну, знаете: «Дай человеку рыбу»...
 Я вечно сыплю афоризмами в наших с ней диалогах, а она растаскивает меня на цитаты (про это тоже было какое-то высказывание, помните?), но при том периодически свято верит, что это ее собственные мысли. Она забывает. Все забывают. Особенно ученики: забывают тех, кто направлял их. Но мне не жалко, мыслей в моей голове так много, что я готова делиться бесконечно, а от них эта самая голова все равно будет немилосердно болеть, распираемая... Обращайтесь, я поделюсь. Мне. Не. Жалко.
Было время, когда меня это порядком выводило из себя. Особенно, когда она предпринимала отчаянные попытки учить меня жизни моими же собственными словами. О нет,  – думала я, – не бывать тому! А потом смирилась, поняла кое-что. Ей было просто необходимо чувствовать себя мудрой, всепонимающей, чувствовать себя нужной, свято верить... В моем лице она врачевала собственные раны. Будто напитавшись знаниями, окрыленная тем, что теперь способна на некоторое самопознание сама, она самозабвенно перевязывала, сдирала бинты с зияющих ранений, и снова перевязывала, и снова сдирала, и снова... Своеобразный контрастный душ из мыслей.
Я отступила, позволила учить. Жалею ли? Нет, поскольку и сама многое переосмыслила. Взаимообмен между учениками и учителями. За него я благодарна тоже. Просто благодарна.
Быть просто благодарным кому-то иногда так невыразимо приятно...