Утрата невинности

На майские праздники Яша Шапиро поехал в гости к Арвиду.
Они учились вместе на первом курсе университета, в одной группе, и очень сблизились.

Арвид был высокий, худощавый красавец с пшеничного цвета волосами.
Он, наверно, мог бы пользоваться пользовался большим успехом у девочек,
но такие глупости, как флирт, его мало заботили.
- Любовь, – говорил он, – абсолютно ненужная вещь.
Все эти вздохи на скамейке, комплименты, поцелуи, свидания – по-моему, детская забава.

Арвида грела одна мечта – вернуться на родину предков, в Литву.
Он был из ссыльных, поражённых в правах, оторванных корнями от привычной почвы людей.
Но Литва была ему заказана.
Правда, менялись времена, и вместе с ними появлялись некоторые послабления.
Вот разрешили учиться в университете, и Арвид горячо ухватился за эту возможность.
Он жаждал получить диплом ничуть не меньше, чем уехать в Литву.
Эти две мечты стали смыслом его жизни.

А что связало Арвида с Яшей Шапиро?
Почему он прикипел душой к еврейскому юноше, ни в чём на него непохожему, пылкому романтику, сентиментальному и восторженному, пишущему высокопарные и порою смешные стихи, Арвид объяснить не мог.
Возможно, его трогала наивность и детская незащищённость друга.

Они приехали в Уялы вечером.
На перевале машина дважды опасно кренилась, но всё же в пропасть не сорвалась,
проскочила мимо смерти, и они оба были возбуждены этим обстоятельством,
громко хохотали, радуясь сохранённой жизни.

- Вот погоди, – блестя глазами, с несвойственной его хладнокровной натуре горячностью говорил Арвид, – познакомлю тебя с Валентиной! Будет тебе, Яша, и любовь, и страсть.
- А кто это – Валентина, – спрашивал Шапиро, и сердце заранее сжималось от сладкой тревоги.
- Валентина – учительница здешняя. Немного блаженная, вроде тебя.
И стихи любит.
- Хорошо то как, Арвидас! – восклицал Яша.
Ему и впрямь вдруг сделалось хорошо на душе.

Этот маленький посёлок, весь в зелени карагачей, напоённый чистым воздухам, струящимся с Вахша, этот посёлок посреди дикой природы, где в прибрежных камышах до сих пор водились тигры, показался нестерпимо родным.

В доме пили. Сосредоточенно, серьёзно, молча.
Ещё с прошлого приезда в Уялы Яша отметил для себя странную манеру, с которой отмечали ссыльные литовцы советские праздники.
Хозяин и два его гостя – все высокие, плечистые, с тонкими аристократическими чертами мертвенно-бледных лиц в абсолютной тишине накачивали себя водкой.

Никто не обратил внимания на то, что вошли студенты, никто не вымолвил ни слова.
Перед Яшей сидели живые истуканы, в которых, на первый взгляд не было ничего человеческого.

- Ненависть, – подумал Яша, – их переполняет ненависть.
Они сжигают её водкой, а она разгорается всё сильнее.
Настроение испортилось, стало трудно дышать.
- Пойдём отсюда, шепнул Арвид. – Они будут так сидеть всю ночь.
- Страшно, Арвидас, – едва шевеля губами, произнёс Яша, – кошмар какой-то.
Арвид пнул ногами брошенную на пол пустую бутылку, она столкнулась с другими  и издала стеклянный звон, похожий на погребальный.

На улице было свежо, пахло речным, илистым дном, свежей зеленю верб.
Друзья обошли посёлок дважды. Казалось, он спал, даже собаки не лаяли.
- Чего ж так бродить? – раздумчиво сказал Арвид.
И решительно тряхнув длинными, спадавшими на плечи светлыми волосами, сказал:
- Пошли к Валентине!

Потом Яша с трудом вспоминал первые минуты знакомства.
Оживали какие-то отрывистые картинки – внезапная удивлённая радость женщины,
её лёгкая растерянность
и смущённая скороговорка. Стол, застеленный вытертой и выцветшей клеёнкой с «Портвейном» посередине, с горкой душистого хлеба и небрежно разломленной шоколадкой.

Валентина на вид была очень молода.
- Интересно, сколько ей лет? – подумал Яша. – Тридцати ещё нет, это очевидно.
Но жизнь, видать, помотала её.
Особенно поразили две горькие складки у губ.
Они не исчезали даже тогда, когда Валентина смеялась.
- Ой, как я вам рада! – то и дело восклицала хозяйка. – Ой, какие вы молодцы! Спасибо вам!Яша, а я вас заочно знаю, читала ваши стихи в газете.
Понравились. А мне почитаете?

Вечер звенел стихами.
Два часа непрерывного чтения, подогреваемого «Портвейном», вознесли Яшу на небеса.
Он читал вперемешку свои и, чужие поэтические строки, и с каждым новым стихотворением поднимался всё выше и выше.
Такое случалось с ним уже несколько раз. Он ничего не видел вокруг, ничего не помнил.
Было реальным только ощущение полёта да восторженные глаза Валентины, блестевшие в полутьме.

Очнулся Яша далеко за полночь, охрипший, взволнованный, счастливый, пьяный.
- А где Арвид? – спросил он. И сразу же вернулась тревога.
- Арвидас ушёл домой, – мягко сказала Валентина.
- А я? Что мне делать? Я же не запомнил обратной дороги!

Валентина усмехнулась:
- Неужели так страшно переночевать у меня?
- У тебя? – внезапно протрезвев, Яша с ужасом посмотрел на расстеленную кровать.
- Что же тут особенного? – Усмехнулась Валентина, вздрагивая уголками губ. –
Я живу одна. Никому ничем не обязана. А ты мне нравишься.
- Но это нельзя без любви! – отчаянно закричал Яша.
- Господи! – всполошилась Валентина. – Ты разве никогда не спал с женщиной?
Она подошла и обхватила его шею руками.

От резкого женского запаха Яша задохнулся.
Внезапно он почувствовал прилив желания и стал отвечать на поцелуи, которыми его осыпала Валентина. Они упали на кровать.

Среди вспышки страстей Яшу смутно точила мысль:
- А вдруг ничего не получится? Вот будет позор!
Но, видно, получилось, потому что после того, как всё закончилось,
Валентина долго и порывисто его целовала.
Потом она притихла, и они долго лежали молча.
У Яши слегка кружилась голова, а на душе было непонятно всё и смутно.

- Хочешь, я сварю тебе кофе? – предложила Валентина.
- Нет, – ответил он, –  принеси лучше водички.
Она прошлёпала босыми ногами по полу и принесла воды в стакане.
Он выпил и закрыл глаза. Какая-то непонятная тёплая волна несла его вдаль.
Валентина легла рядом и обняла.
Снова налетела страсть.

Утром они не смотрели в глаза друг другу.
- Ты ни о чём не думай, – провожая его у порога и прикасаясь к его щеке почти безжизненными губами,
сказала Валентина, – я не буду тебе докучать. Захочешь – приедешь.

Но оба знали, что дальше уже не будет между ними ни близости, ни страсти.
Всю обратную дорогу Яша думал о себе в новом качестве.
Ему казалось, что в нём родился другой человек.

Внезапно на ум пришла насмешливая эпиграмма университетского остроумца Вити Мыскина:

Почему украли черти лиру,
Унесли поэзию мою,
И теперь, как девственный Шапиро,
Я о чистых девах не пою.

Яша вспомнил смешки однокурсниц, которые, услышав эту эпиграмму,
краснели и с любопытством поглядывали на него.
- Да! Чистые девы! – думал он, и не чувствовал в себе прежнего благоговейного трепета перед необъяснимым женским началом.

- Будут другие стихи, – думал он, – а те, наивные, сожгу.

Внезапно Арвид положил ему на плечо руку, и Яша вздрогнул от прикосновения.
- Что? Что? – спросил он.
- Я думал о Литве, – сказал Арвид, – не представляю, какая там природа весной.
Наверно, красота.
Яша промолчал.

Горная дорога летела в низину. Нещадно палило майское солнце.

                Р.Маргулис