Главстори

                Повесть о любви и богатстве
         (со вставными новеллами и некоторыми полезными сведениями)

                Часть первая

                Ключи

           «Так-то и я могу, ты мне «Мурку» сыграй»
           Промокашка

                1

           Вильяма назвали Вильямом не в честь Шекспира, а просто так, по минутной блажи, охватившей его отца при известии из роддома. Сам, Корытов Сергей Петрович, ни к каким поэтическим экзерсисам склонности не имел, а вот надо ж, напал стих, и выдал он жене: назовем Вильямом. Жена покрутила пальцем у виска, попробовала поспорить, но Сергей Петрович уперся, и все тут.
           Так и назвали – Вильям Сергеич Корытов, по-домашнему – Вилли.
           По национальности – русский, а по умосозерцанию –  медленный кентавр, имеющий следующие характерные черты:
           Часто пахнет как после двухнедельного запоя. Склонен к бессмысленному труду на благо. Достаточно вынослив. В состав тела входят – две ноги, две руки, живот, один детородный орган, хвост (пучок волос на голове), гнилые зубы.
           По народному поверью, кентавр полезен на огороде и, выборочно, в постели. Иногда капризничает, но, если огреть оглоблей промеж ушей, пашет как миленький.
           Неприхотлив в еде. Вообще, – отходчив.
           И вот такой сорокаоднолетний кентавр, держа в руках лопату штыковую, выходит на родные шесть соток, доставшиеся его жене от отца с матерью. Приказ – копать отсюда и до обеда. Потом от обеда и до, пока жена не остановит. А остановит она, как стемнеет.
           Копает. Лениво втыкает лопату в землю, берет немного, кидает недалеко. Десять минут спустя, лопата звякает об металл. Вильям останавливается, задумывается, а потом опускается на колени и начинает разгребать руками. Швырк землю в одну сторону. Швырк в другую. Чего там, интересно.
           Вытаскивает небольшую железную коробку, размером с цинк из-под патронов для калаша. Зеленого цвета, обмотанную изолентой. Долго любуется, оглаживая. Потом, разрывает изоленту и открывает, трепеща от предвкушения. Внутри – старый кед, один, рваный. Вилли вертит его в руках, нюхает и бросает к забору. Коробку относит в сарай, имея в виду использовать ее для хранения ржавых и кривых гвоздей.
           Мелкая собачка Мурка (дворняга), названная так в честь великой народной песни, хватает кед зубами и волочит его под куст жимолости, где у нее база с разными собачьими сокровищами. Там начинает кед терзать. Из истерзанного кеда выпадает старинный латунный ключ. Небольшой, плоский. Такие подходят к пиратским сундукам и закрытым скворечникам, еще их приятно держать в руках. Ключ на тонкой цепочке.
           -- Мурка, дура, ты где? – зовет собаку жена Вильяма Рита, корпулентная красавица, отягощенная непоседливым умом.
           Мурка убегает, оставляя ключ под кустом.
           Вильям копает грядку дальше. Наконец, наступает время обеда и он, умывшись из рукомойника, идет под навес, где накрыт стол. На столе стоит тарелка щей из крапивы, плошка с ржаным хлебом и бутылка покупного кваса. Спиртного кентаврам не полагается, разве что в исключительных случаях, типа дня рождения Риты. Вильям берет хлеб, зачерпывает ложку горячих щей, рукой с хлебом вытирает со лба испарину и видит отблеск солнца на ключе.
           Глотает щи, задумывается. Думы в голове шевелятся следующим образом. «Чего это там блестит… Нечему там блестеть… Может Ритка кольцо потеряла… Хорошие щи… Сходить, посмотреть… Кваску надо глотнуть… Доем – посмотрю…». Жарко, лениво.
           Мимо проходит Рита.
           -- Ты кольцо, что ли потеряла?
           -- Чего?
           Доев щи и попив квасу, Вильям закуривает. Чуть-чуть болят обгоревшие плечи. Сейчас докурит и пойдет копать. Про золотой отблеск он уже забыл. Мысли кентавров прямы и скоротечны. Докуривает, бросает бычок в консервную банку, служащую пепельницей, и встает. Пока идет к грядке, вспоминает о блеске, разворачивается, подходит к кусту, шарит и поднимает ключ.
           -- Эх ты…
           Трет ключ пальцами, плюет на него, трет о брючину дачных старых штанов. Примеряет на шею, цепочка – мала. Надевает на запястье, снимает. Сует в карман, вынимает, засовывает снова. Разволновался, что-то. Возвращается к грядке, поднимает лопату, втыкает в землю.
           Копает. Во всем облике Вилли, в лице и даже в пояснице, видно радостное нетерпение. Копает как бульдозер, подпрыгивая на штыке лопаты от переполнивших чувств. Плюет на руки. Рита, смотрит из окна летней кухни, пугается и кричит:
           -- Ты чего это?
           -- А?!
           -- Чего, говорю, разошелся-то?
           -- А?!
           -- Дурак, ей-богу.
           Вилли копает и, в отличие от предыдущих грядок, заканчивает эту за пару часов. Жена хвалит:
           -- Ну, ты вообще.
           -- Ага-ага.
           Убирает лопату в пристроенный к дому сарайчик, умывается, садится на лавку, закуривает. Не выдерживает, тушит сигарету, встает, оглядывается и легкой трусцой возвращается к сараю. Там, внутри, на земляном полу, под кипой сопревшего старья: рваных штанов, зимней куртки без рукава, женского банного халата и бейсболки «нью-йорк лейкерс», давно примеченный сундук.
           Не пиратский, но дедовский или прадедовский, точно не известно. Стоял он там тысячу лет, и никому дела не было. Девчонкой только, рассказывала Рита, бывало, сидела на нем, наказанная отцом за непослушание, и гадала, что внутри.
           Естественно – жемчужные украшения и любовные письма.
           Взрослый Вильям, быстро скидывает с сундука шмотки и вставляет ключ в замок. Входит как родной. Вилли задерживает дыхание и поворачивает. Замок, чуть напрягшись, упруго-приятно щелкает. Вилли, дрожащими руками, приподнимает крышку. 
           На дне сундучка лежит кед. Судя по всему, родной брат предыдущего, найденного на огороде. Вильям вынимает и, с растерянным видом, вертит в руке злосчастную обувку. В дверь сарая заглядывает собачка Мурка, деликатно гавкает.
           -- А? – спрашивает у нее Вильям.
           -- Да я так просто – отвечает Мурка и убегает.
           Следующей в дверь заглядывает жена Рита:
           -- Ты чего здесь?
           -- А? – спрашивает у нее Вильям.
           -- Хватит ерундой заниматься, дел еще полно.
           Вилли в ответ открывает и закрывает рот.
           -- Сейчас галка залетит – предупреждает  Рита.
           И Вилли рот закрывает окончательно, а вместе с ним – крышку сундука. Кед бросает на пол, а из кеда вылетает второй ключ и закатывается под валявшуюся тут же пустую корзину.

                2

           Дочка Вилли и Риты, Марьяна, девятнадцатилетняя красотка вся в мать, приехала под вечер озабоченная. У нее вечно какие-то заморочки с ухажерами, вот и сейчас то ли поругалась с очередным хахалем, то ли помирилась. Во всяком случае, выглядит расстроенной.
           -- Отстань – огрызается на все вопросы матери.
           -- И ты тоже – на лошадиный взгляд взбрыкивающего отца.
           Потом переодевается в дачную одежду: старые брюки и футболку, и выходит на огород медитировать. Садится, закручивает ноги в позе лотос и устремляет взгляд внутрь. Но от матери отвязаться не так просто, Рита делает новый заход:
           -- Ты это чего?
           -- А?
           -- Акает, как отец.
           -- Мама, я только успела погрузиться.
           -- Выгружайся давай.
           -- Могу я отдохнуть?
           -- Конечно, бери лопату и иди, отдыхай на грядку.
           -- Мне нельзя.
           -- Да что ты?
           -- Я – беременна.
           -- Так.
           Рита делает страшные глаза, набирает полную (красивую) грудь воздуха, и кричит:
           -- Отец! Отец!
           Вильям подскакивает на грядке, роняет лопату, вытирает грязной ладонью лицо, и обреченно отзывается:
           -- А?
           -- Ты посмотри, что эта паразитка удумала! Я, говорит, беременная! От кого?!
           Марьяна раскручивает ноги обратно, поднимается, отряхивает штаны и произносит, с обреченным вызовом:
           -- От него.
           -- Что? – Рита перехватывает полотенце поудобней.
           -- Что-что, от Васи.
           Рита опускает полотенце, думает несколько секунд, принимает решение и меняет тон на ласковый:
           -- Так ты это, дочка, пригласи Васю в гости, посидим, поговорим. Подумаем.
           -- А что с вами разговаривать? У вас один ответ на все.
           -- Какой? – Рита прищуривается.
           -- «Женитесь».
           -- Так и женитесь, да, Вильюша?
           -- Да – покорно соглашается Вилли, содрогнувшийся от уменьшительно-ласкательного обращения.
           -- Может, и женимся. А пока дай хотя бы поесть, раз уж весь сеанс обломала.
           Марьяна с Ритой уходят в домик, на кухню, где Рита принимается потчевать дочку все теми же щами с крапивой. Вильям оглядывается, замечает собаку Мурку и просит ее:
           -- Мурка, иди сюда.
           Мурка подходит, махая хвостом в репейниках.
           -- Вот скажи мне – продолжает Вильям, чувствующий смутное волнение – что будет?
           -- Я не знаю – честно отвечает Мурка и убегает.
           У нее под кустом, на базе, остались кое-какие мелкие дела. Она на прошлой неделе, нашла старый порванный мяч, но все недосуг было обследование произвести по полной форме. То есть, погрызть мячик, потом попробовать закопать, потом откопать, а потом снова закопать и еще пописать сверху. А тут еще кед этот подвернулся, короче, дел невпроворот.   
           Вилли к ужину не пригласили, забыли, и он, вздохнув для проформы пару раз, возвращается на грядку, где выдергивает лопату, и продолжает копать, думая, когда же закончится эта вечная каторга и сколько нужно будет денег на свадьбу. Почему-то вспоминается покойный тесть – Виктор Эммануилович Баадер-Майнхов, редкой душевной чуткости человек, что десять лет назад замерз по пьяному делу. Упал зимой на улице и лежал полночи, пока сам не очухался от холода, но уже поздно было. Двустороннее воспаление легких, зачах прямо на глазах, еще накануне скандалил с женой, любимой тещей Вилли, – Галиной Аркадьевной, а через три дня уже лежал в скромном гробу. Вили вздохнул, к тестю он испытывал симпатию непонятного свойства, вроде и пьянь был мужчина, а надо же, вспоминается с теплотой.
           -- Есть пойдешь? – кричит из окошка спохватившаяся Рита.
           Вилли облегченно выпрямляется, смотрит на проделанную работу и идет в сарай ставить лопату, а потом мыть руки.
           На кухне Марьяна как раз поела и поднимается из-за стола:
           -- Папа, где маленькая корзина, я крыжовника хочу собрать.
           -- Какая маленькая?
           -- Ну, маленькая.
           -- Круглая?
           -- Квадратная.
           -- В сарае.
           Марьяна уходит, а Вилли начинает есть. Сегодня на ужин: вареная картошка, пара сосисок, ржаной хлеб, горчица. Второе блюдо. Щи-то он на обед уже ел. Сейчас порубает картошечки, а потом попьет чайку и покурит, а там, глядишь, и рабочему дню конец.
           -- Ну, что скажешь? – Рита смотрит на Вилли так, что он начинает глотать с удвоенной скоростью.
           -- А?
           -- Свадьбу надо делать.
           Вилли откладывает кусок хлеба недомазанный горчицей.
           -- Хорошо.
           -- Хорошо? А деньги ты, где собираешься брать?
           -- Я?
           -- А кто?!
           Рита от прелюдии переходит сразу к крещендо:
           -- Или, может быть, ты думаешь, что я одна все потащу, как всегда?!
           Честно говоря, Вильям ничего не думает, он просто хочет есть и пить, жара целый день стояла несусветная, да и проголодался человек, обнимаясь с лопатой как с чужой женою. А деньги, что деньги, их как не было, так и не будет, кричи не кричи.
           Рита продолжает наседать, колышась мощной грудью:
           -- Ну?
           -- Что?
           -- Тюфяк.
           Вильям сгибается над тарелкой, потом его осеняет блестящая идея:
           -- А его родители?
           Рита об этом уже сто раз подумала, поэтому отвечает с ходу:
           -- Само собой, но половину придется оплачивать нам, а это тысяч сто.
           У Вилли от такой цифры, аж дух захватывает.
           -- Сколько?
           -- А ты думал.
           -- Но…
           -- Никаких «но», свадьбу сделаем, чтобы все как у людей было. Понял?
           -- Ты…
           -- И никаких «ты»! Ищем оба. Пополам, по пятьдесят тысяч.
           В сарае Марьяна поднимает с пола корзину, замечает латунный блеск, нагибается:
           -- Гм.
           У нее в руке ключ, побольше найденного ее отцом на огороде, но, несомненно, из одной с ним компании. Марьяша трет ключ пальцами, как отец утром, разглядывает и, не задумываясь особо, убирает в карман дачных штанов. Потом перехватывает квадратную корзину покрепче и идет на огород собирать крыжовник. Варенья наварить, царского, изумительного цвета и приятной густоты. А крыжовник в этом году уродился на славу, впору разложить его на столе и любоваться как драгоценными камнями. Хоть бусы нанизывай и на свадьбу надевай.
           Марьяна одну ягоду кладет в корзинку, а другую в рот.
           Потом щурится на солнце.
           Вот, кстати, рецепт варенья:
           «Взять спелые ягоды. Перебрать и хорошо промыть, оборвать хвостики, потом на каждой ягоде сделать небольшой надрез и вытащить через него семечки. Очищенный крыжовник еще раз помыть и положить в миску, а ее поставить в холодильник, пусть охладится. Часа через три вытащить и отбросить крыжовник на дуршлаг или сито, дать стечь образовавшемуся соку. Вскипятить воду, добавить в нее этот сок, засыпать сахар и сварить сироп. А затем в кипящий сироп бухнуть ягоды и теперь варить до готовности».
           Приятного аппетита.

                3

           На следующий день, в воскресенье, на дачу приезжает Марьянин жених Вася Петров. Оказывается, они еще накануне договорились с Марьяной, что он будет, вот герой и заявился. Спасибо, в гражданской одежде, так-то Вася милиционер и очень гордится своей формой, которую старается не снимать ни днем, ни ночью.
           -- Здравствуй, зятек – приветствует его будущая теща Рита, немного опережая события.
           Но Вася не тушуется и отвечает с огоньком:
           -- Здравия желаю, Рита Викторовна.
           Он подтянут, улыбчив, широк в кости, наделен неубиваемым оптимизмом и верой в свою звезду на погоны. Быстро скидывает футболку, штаны, кроссовки и, оставшись в одних трусах, хватается за лопату.
           -- Отсюда и до обеда? – спрашивает у Риты.
           Та улыбается в ответ, ей нравится Васин молодой задор и упругая смуглая мускулистость худощавого крестьянского сына. Такой тренированный Ломоносов.
           -- Да что ты, Васенька, сегодня выходной, посидите с Марьяшей, отдохните. Или позагорайте.
           Но Васек начинает копать, упираясь как трактор средних размеров. Марьяна старается крутиться рядом, чтобы подчеркивать их общность. Вилли доволен, наконец-то, с него сняли часть тяжеленной ноши. Глядишь, так к вечеру все и доделают.
           -- Ага-ага – подает он сигналы Ваську.
           Работа спорится и к обеду они вдвоем почти заканчивают грядку, опережая намеченный Ритой график. Васек втыкает лопату в землю, вытирает пот ладонью и улыбается Марьяне.
           -- Все!
           -- Иди, умойся.
           Марьяна ведет Васька к умывальнику и пока он плещет воду в лицо, держит в руках старое, но чистое полотенце. Картина на загляденье. Мужчина и женщина при своих обязанностях.
           Потом они все вместе садятся обедать. За столом весело, Васек ест за троих (Марьяна только успевает подкладывать) и не умолкает ни на секунду. А Вилли вяло ковыряет ложкой, погруженный в думы, и изредка вскидывает голову, прислушивается к разговору.
           -- Вот у нас, – повествует Вася – в отделе проходит аттестация.
           -- Угу – реагирует Марьяна.
           -- На почетное звание полицейского – поясняет Васек.
           -- Ой – восхищается Марьяна.
           -- Надо же – радуется будущая теща.
           -- Да. Сдаем экзамены. На вежливость там, на точность.
           -- Точность? – вдруг заинтересовывается Вилли.
           -- По пулевой стрельбе – уточняет Вася и доедает тарелку супа.   
           Облизывает ложку, кладет ее на стол и, щурясь от удовольствия, смотрит, как Рита Викторовна накладывает второе.
           -- Вот. Картошечка.
           -- А что, Вася, – спрашивает Рита – трудно аттестацию пройти?
           -- Трудно.
           -- Память, наверное, надо хорошую иметь – соглашается Рита и вдруг добавляет – как у Вилли.
           Вася сначала смотрит на Риту, а потом на Вильяма Сергеевича.
           -- Папа сейчас тебе покажет, да, папа? – говорит Марьяна.
           -- Ну… – начинает Вилли.
           -- Не ломайся – приказывает Рита мужу.
           И Вилли, немного стесняясь, выдает заученный еще в юности наизусть текст, составляющий предмет его несомненной гордости:
           -- «С точки зрения банальной эрудиции каждый индивидуум, критически мотивирующий абстракцию, не может игнорировать критерии утопического субъективизма концептуально интерпретируя общепринятые дефанизирующие поляризаторы, поэтому консенсус, достигнутый диалектической материальной классификацией всеобщих мотиваций в парадогматических связях предикатов, решает проблему усовершенствования формирующих геотрансплантационных квазипузлистатов геотрансплантационных квазипузлистатов всех кинетически коррелирующих аспектов. Исходя из этого, мы пришли к выводу, что каждый произвольно выбранный предикативно абсорбирующий объект рациональной мистической индукции можно дискретно детерминировать с аппликацией ситуационной парадигмы коммуникативно-функционального типа при наличии детекторно-архаического дистрибутивного образа в Гилбертовом конвергеционном пространстве, однако при параллельном колаборационном анализе спектрографических множеств, изоморфно релятивных к мультиполосным гиперболическим параболоидам, интерпретирующим антропоцентрический многочлен Нео-Лагранжа, возникает позиционный сигнификатизм гентильной теории психоанализа, в результате чего, надо принять во внимание следующее: поскольку не только эзотерический, но и экзистенциальный апперцепционный энтрополог антецедентно пассивизированный высокоматериальной субстанцией, обладает призматической идиосинхрацией, но так как валентностный фактор отрицателен, то и, соответственно, антагонистический дискредитизм деградирует в эксгибиционном направлении, поскольку, находясь в препубертатном состоянии, практически каждый субъект, меланхолически осознавая эмбриональную клаустрофобию, может экстраполировать любой процесс интеграции и дифференциации в обоих направлениях, отсюда следует, что в результате синхронизации, ограниченной минимально допустимой интерполяцией образа, все методы конвергенционной концепции требуют практически традиционных трансформаций неоколониализма. Неоколонии, размножающиеся почкованием, имеют вегетационный период от трёх до восьми фенотипических гомозигот, но все они являются лишь фундаментальным базисом социогенетической надстройки криогенно креативного процесса геронтологизации Увеличить этот базис можно с помощью гектаплазменного ускорителя биоинертных коллоидных клеток контагиозной конкретизации, однако введение конкретизации влечёт за собой применение методов теории множеств и дистрибутивного анализа, что обусловлено тем, что трансцендентальная поликонденсация нероноспоры в перплексном хаосе может инбабулировать комплексный морфоз только тогда, когда конституент доминанты квазитенденциально универсален, и происходит довольно внезапно. Очевидно, что всё вышесказанное проливает свет на теорию предикативных ощущений субъекта, абсолютно нефункциональных в условиях абстрактного хаоса...»
           Потом переводит дух, ожидая восторга.
           -- Ну, вы, бля, даете – восхищается Вася.
           -- Это еще что – откликается Марьяна – он и «Мцыри» наизусть может.
           -- Кого? – интересуется Васек.
           -- Никого – отвечает Марьяна и на секунду прикрывает глаза от легкого стыда.
           Потом открывает, смотрит на Васю влюблено и говорит:
           -- Добавки хочешь?
           После обеда Вилли присаживается на травку под кустом жимолости, рядом с базой Мурки, и разворачивает, припасенную заранее газету. Вкусно закуривает и листает прессу. Ничего интересного – сплошная реклама, если не считать статьи местного историка о кладе, припрятанном в их области известным провинциальным разбойником Кудряшом.

                4

           Старинный приятель и коллега Вилли Толик Архиевелокоточерипокендриковский, слесарь-наладчик четвертого разряда, после обеда решил поспать. Любил он это дело, в выходной подремать под телевизор, и чтобы кино какое-нибудь или ток-шоу. Только прилег, поправив под головой подушку наилучшим образом и устроив свое стокилограммовое тучное тело, как раздался телефонный звонок. Толик нажал кнопку на мобильнике.
           -- Черт (не в телефон). Да?
           -- Это – я.
           Звонил Вилли.
           -- У меня написано.
           -- А?
           -- Ты что звонишь?
           -- Понимаешь, Марьяна замуж выходит.
           -- Поздравляю.
           -- Ага. Ты, это… дай денег взаймы?
           -- Денег?
           -- Денег.
           -- Сколько?
           -- Пятьдесят тысяч – сказал Вилли и замер, слышно как дыхание затаил.
           -- Чего? – Толик аж поперхнулся слюной.
           -- Пятьдесят.
           -- Ну, ты, брат, даешь.
           -- ?
           -- Нет у меня таких денег.
           -- Нет?
           -- Нет.
           -- Ну и ладно – Вилли не особо расстроился, потому что не особо и рассчитывал, хотя, чем черт не шутит.
           Выключил телефон и с, чувством выполненного долга, глубоко задумался. А на огороде как раз Васек ссорится с Марьяной, то есть Васек-то как раз и не ссорится, это Марьяна нагнетает.
           -- Ах, вот как? – кричит будущая жена и мать.
           -- Что? – отбивается Вася.
           Вильяму, на самом деле, не интересно, что они там делят, ему интересно найти деньги, чтобы не усугублять и без того напряженную атмосферу. Но пока, никаких реальных планов у него нет. Толик, конечно, друг, но рассчитывать (даже призрачно) на его помощь было глупо, зря звонил и унижался в очередной раз. Потому что Толик всегда норовит что-нибудь эдакое сотворить, в результате чего Вилли чувствует себя обворованным подростком. Но больше спрашивать не у кого. Еще один приятель – однокашник Вольдемарчик Дидерихс, сразу отказал, сказал, прости, Виллик, только что тачку поменял, нет денег.
           От этих грустных мыслей Вилли отвлекает громкий голос Риты, присоединившийся к ссоре молодых людей. С хорошо знакомой интонацией, предвещающей большие потери в технике и живой силе, Рита начинает с утверждения:
           -- Так!
           -- Так! – подтверждает Марьяна.
           -- Что так?!
           -- А то!
           -- Ну-ка замолчи и объясни толком.
           -- Он жениться не хоче-е-е-ет – Марьяна берет самую низкую ноту.
           -- Как это? – Рита берет верхнюю.
           -- Да я не в этом смысле – соскальзывает с ля в фа диез Вася.
           Вилли отходит подальше, чтобы не стать участником скандала и пока идет, слышит в кармане звук мобильника. Вытаскивает и отвечает Толяну.
           -- Да.
           Толян говорит Вилли, что внезапно вспомнил о старинной заначке и, так и быть, даст взаймы пятьдесят тысяч под десять процентов, сроком на три месяца.
           -- Под десять, это сколько надо будет отдать? – осмотрительно волнуется Вильям.
           -- Пятьдесят пять. По дружбе.
           -- А когда отдавать?
           -- Ну как будут. Через полгода, в общем.
           -- Хорошо – соглашается Вилли и испытывает чувство огромного облегчения, от реально и по-мужски решенной проблемы. Он спешит быстрее сообщить Рите эту прекрасную новость, возвращается в дом и застает финал беседы, протекающий в мирном ключе:
           -- Я вам постелила в папиной комнате – улыбаясь, говорит Рита.
           -- А он? – все-таки Марьяна хорошая дочка, волнуется об отце.
           -- А он ляжет в моей.
           Домик у Вилли и Риты небольшой: две комнатки и веранда с кухней. Когда приезжает Марьяна, то спит на веранде, где стоит старый диван, иногда там ночует и Вильям, но вообще у него есть своя «папина» маленькая комната. 
           -- Тебе завтра на работу? – интересуется Рита у Васи.
           -- Ага. На службу.
           -- Ну вот, ложитесь пораньше, выспитесь.
           Вася с Марьяной уходят в комнату, а Вилли, немного гордясь, радует Риту:
           -- Это… достал я денег.
           -- Что? – Рита еще не до конца отошла от умиления детьми, ночующими как взрослые.
           -- Полста тысяч!
           -- Ты?
           -- Я.
           -- Где?
           -- Места надо знать.
           -- Давай.
           -- Завтра.
           -- Ну-ну, – Рита с сомнением смотрит на Вилли – молодец.
           Тот мужественно поводит плечами и уходит на огород, чтобы не дать смазаться эффекту, а заодно совершить вечерний променад.
           Луна сегодня полная, беспокойная и красивая. Это ж надо, думает Вилли, она – там, а мы – здесь, странно. Странно и таинственно, ведь если представить, что Луна существует, что до нее можно долететь и даже вступить на поверхность, то все остальные проблемы кажутся мелочью. Какие деньги, какая свадьба на фоне этого феномена? Эх, жизнь – жестянка.
           Потом соскучившись, зовет:
           -- Мурка, Мурка, иди я тебе чего дам.
           Но Мурка влюбилась в соседскую собаку и в связи с этим не отзывается ни на какие посулы, дико тоскуя. Тогда Вилли отправляется на свое любимое место под Муркин куст, чтобы там спокойно и вдоволь помечтать. Минут двадцать-тридцать.
           Вот бы найти клад этого Кудряша, думает Вилли, докуривая последнюю на ночь сигарету. Он сидит в поздних летних сумерках на краю огорода, куда перебрался из-под кустика. Вместо кресла – невыкорчеванный трухлявый пень. Смотрит на дачный домик и прикидывает будущее роскошное благополучие. Балкончик на втором этаже можно будет сделать. И туалет отлить из бетона. Мурке – новую будку с железной крышей. Крышу покрасить зеленой масляной краской.
           Но тут из-за угла выходит Тень покойного тестя Виктора Эммануиловича Баадер-Майнхова, нарушая всякую уединенность. Тесть делает несколько шагов по направлению к Вилли, и:
           -- Не замай! – грозно произносит Тень утробным голосом и протягивает условные руки к Вилли.
           -- А-а-а – слабо пищит тот, а потом закатывает глаза и падает в обморок.

                Глава

                4А

                (первая справочная)

           Из Википедии:
           «Луна; — единственный естественный спутник Земли. Второй по яркости объект на земном небосводе после Солнца и пятый по величине естественный спутник планет Солнечной системы. Также является первым и единственным небесным телом, помимо Земли, на котором побывал человек. Среднее расстояние между центрами Земли и Луны — 384 467 км».
           Википедия Википедией, но для большинства людей Луна по-настоящему волшебна и притягательна, по крайней мере, должна быть. Тут Вилли прав.

                5

           Ключ, найденный Вильямом, мирно спит в заднем кармане его рабочих штанов. А подобранный Марьяной, лежит в ее дачных брюках. Достаточно большой, латунный, он испускает еле заметное приглушенное сияние. В тот момент, когда Вилли оказывается недалеко от дочери, его ключ тоже начинает слегка светиться, отвечая на зов родного брата.
           Вообще, латунь волшебна.
           Справка:
           «Латунь — это двойной или многокомпонентный сплав на основе меди, где основным легирующим элементом является цинк иногда с добавлением олова, никеля, свинца, марганца, железа и других элементов».
           Такое сочетание металлов – раздолье для любого алхимика. У этой псевдонауки (псевдо – по уверению правильных ученых), металл один из основных компонентов превращений. Они постоянно превращают свинец  в золото, а золото неизвестно во что. Но это к слову.
           А пока Вильям, мирно находящийся в отпуске, встречает на даче любимую тещу Галину Аркадьевну. Рита уехала в город и Вилли приходится быть гостеприимным за двоих:
           -- Теща, дорогая, – улыбается он.
           -- Чего это ты? – Галина Аркадьевна, женщина навсегда переставшая доверять мужчинам, смотрит подозрительно.
           -- Может, чайку – Вилли трясет чайником.
           -- Можно. Рита во сколько вернется, мне ей надо кое-что рассказать.
           Ну, это само собой, когда Галина Аркадьевна приезжает на дачу, у нее всегда есть что рассказать любимой дочери. Например, последний приснившийся сон и его трактовку ее, тещи, личным толкователем снов соседом по площадке пенсионером Никифоровым. Или дать ценные указания по обустройству дачи, которая, кстати, наследственная, участок был приобретен еще отцом Виктора Эммануиловича, покойного тестя, что ныне бродит неприкаянной тенью, пугая Вилли.
           -- Топинамбур посадили? – строго допрашивает теща.
           -- Так точно – рапортует Вилли.
           -- А чеснок?
           -- Естественно.
           -- Налей-ка еще чаю.
           Теща пьет по-старинке, переливает из чашки в блюдце и с шумом прихлебывает через край. Сахар – в прикуску, кусковой, наколотый специальными щипчиками, тоже наследственными.
           -- Чего ты озабоченный такой? – интересуется Галина Аркадьевна, глядя на трепещущего Вильяма.
           -- Да так.
           -- Ну?
           -- Свадьба у нас намечается, Галина Аркадьевна.
           -- Какая еще свадьба?
           -- Так Марьяна же.
           -- Ох, ты господи, несчастье-то какое – теща закатывает глаза в приступе неподдельного горя.
           -- Что же это вы говорите, Галина Аркадьевна?
           -- Что-что, как будто не понимаешь, дочка всегда – отрезанный ломоть.
           -- Внучка.
           -- Ну, внучка.
           -- Печенье хотите? – решает сменить тему затек и пододвигает блюдце.
           -- Да что мне твое печенье, когда такие расходы впереди. Теперь сиди, думай. Все на мне, все на мне.
           -- Вы не беспокойтесь, Галина Аркадьевна, мы все организуем – Вилли делает такие пассы руками, которые должны обозначать его полную компетентность в вопросах организации свадеб и полностью успокоить волнующуюся тещу.
           -- Что вы там организуете, мне надо самой браться, да и нет у вас денег таких. «Организуем».
           -- Найдем.
           -- Найдут они, вот был бы жив Виктор Эммануилович, он бы организовал. А вы – пшик один. Все самой надо, все самой. Чего это у тебя такое – теща берет с тумбочки газету и смотрит на Вилли – ты же сроду газет не читал?
           -- Да так, статейка одна, про разбойника.
           -- Какого еще разбойника?
           -- Кудряша.
           -- А-а, Кудряш, как же, моя мать говорила, что это ее свойственник, толи брат деда, толи дядя со стороны ее бабки, моей, значит, прабабки. Пьяница был и охальник.
           -- Дядя?
           -- Причем тут дядя? Кудряш этот, морда бандитская. Остолоп. У меня еще дома ключ хранится, мать передала, что-то там с Кудряшом этим связано, в шкатулке, по-моему, лежит, сама не знаю, зачем храню.
           -- В шкатулке?
           -- Что ты на меня смотришь, как не доенный? По-твоему у меня и шкатулки не может быть?
           Но Вильям не отвечает, погруженный в свои мысли, а теща разворачивает газету на странице рекламы и начинает комментировать:
           -- Так, вот они где…
           Вилли не слышит, у него в мозгу происходит напряженная работа. И хотя Вильяма Сергеевича нельзя назвать мыслителем, некоторые детали ему все-таки увязать удается. Ключ, думает он, там ключ и у меня ключ, а ключ должен что-то открывать. Например, дверь или сундук, но мой ключ уже открыл сундук со старым дурацким кедом, тогда что открывает второй, тещин? Это – загадка. А вдруг там сокровище Кудряша? А где там?
           -- Слышишь, что ли? – врывается голос тещи в размышления Вильяма.
           -- А?
           -- Что ты вечно акаешь? Рита, когда вернется?
           -- С минуту на минуту – отвечает Вилли и выбегает на город.
           На огороде он застает тоскующую Мурку.
           -- Мурка, – орет ей Вилли – алхимия, это конечно хорошо, но пора что-нибудь и предпринять!
           -- Ах – отвечает Мурка и убегает на базу.
           У нее еще куча дел сегодня, она решила от платонических вздыханий перейти к решительным действиям. Хоть и страшно, а надо, иначе всю жизнь так и проходишь в гордом, но печальном одиночестве.
           -- Гав – лает она на мелькнувшую в районе сортира Тень покойного тестя Баадер-Майнхова.
           Тень шмыгает куда-то за малину.

                6

           Собачка Мурка, сидящая под кустом, размышляет вслух:
           -- Допустим, я его цапну за хвост. Или за ухо. Интересно, сумеем ли мы познакомится поближе? Нет, это как-то неинтеллигентно. Может быть лучше лизнуть? Ой-ой-ой. Что-то не то получается, порядочная дама не должна навязываться.
           -- Ты это про кого? – интересуется Вилли, услышавший окончание фразы.
           Но Мурка в разговор с ним вступать не хочет. Она заметила вышедшего на прогулку соседского Джека, поднялась, отряхнулась и подбежала к проволоке, отделяющей ее участок от Джекиного.
           Мурка (с чувством собственного достоинства). Здравствуйте.
           Джек. Здоров.
           Мурка. Позвольте поинтересоваться, гуляете?
           Джек. Так, это… само собой.
           Мурка. Хорошая погода нынче.
           Джек. Ничего так.
           Мурка. А вы, в какую погоду предпочитаете гулять, в сухую или в дождливую?
           Джек (немного смущенно). Я – в сухую, а когда дождливая то на меня хозяйка орет, привязывает у порога и моет холодной водой из шланга, я тогда мерзну, да и вообще – противно.
           Мурка. Ах, как я вас понимаю.
           Джек. Да?
           Мурка. Абсолютно.
           Джек. А вы интересная дама.
           Мурка. Что вы говорите.
           Джек. Правда-правда.
           Мурка. Ох, вы такой мужчина, прямо – огонь.
           Джек (осанисто выпрямляясь). Да я вообще-то в прошлом году на выставке экстерьеров второе место занял. Медаль имеется.
           Мурка. Ах-ах, я бы вам дала первое.
           Джек. Ну, это… как сказать, интриги, а то бы первое и было.
           Мурка открывает рот для очередного комплимента, но тут:
           -- Вы чего это? – врывается в интересный разговор голос Вилли.
           -- Дурак – отвечает Мурка хозяину, и они с Джеком передислоцируются подальше от этого идиота, явившегося из города и прижимающего к животу большую сумку с продуктами.
           Вильям удачно съездил: выполнил все поручения Риты, заскочил к Толику Архиевелокоточерипокендриковскому, взял пятьдесят тысяч рублей, да и еще и к теще успел забежать, выпросить ключ. Теща не обманула, раскрыла шкатулку, изготовленную в лагере безымянным зеком и подаренную покойному тестю друганом сидельцем, покопалась в ней и вручила Вилли ключ, еще меньше первого, найденного на огороде, но идентичный ему по составу и форме. Совсем крохотный, похожий на брелок для часов, что носили на жилете джентльмены прошлых лет.
           -- На, но чтобы вернул.
           -- Как только закончу исследование, тут же возвращу, Галина Аркадьевна.
           -- Смотри не потеряй, исследователь хренов. Мамин ключик, зачем храню, сама не знаю. Виктор Эммануилович всегда говорил, храни, Галочка, как зеницу ока.
           -- Это еще почему? – нервно вздрагивает Вилли.
           -- Не знаю. Он вообще, между нами говоря, с приветом последнее время был, земля ему пухом. Вбил себе в голову, что наследник крестоносцев, вот и маялся дурью.
           -- А он не наследник?
           -- Наследник, только не крестоносцев, прости господи, а папаши своего, немца крещеного. И не забудь передать Рите, что насчет столовой я договорилась, у Эльвирки в столовой справим свадьбу, все будет достойно и не дорого. Понял?
           -- А от чего ключ-то, Галина Аркадьевна?
           -- Вот дурак, говорю же – не знаю.
           Вили раскланивается с тещей и бежит на электричку, а по дороге встречает, какая удача, будущего зятя патрульного Васю Петрова, несущего дежурство на территории вокзала. Они жмут друг другу руки, Вилли стреляет у Васи покурить и рассказывает, что о месте проведения торжества имеется договоренность с Эльвиркой, подругой тещи. Потом он рысцой скачет на перрон, загружается, и прибывает на дачу. Где, едва переведя дух, заинтересовавшись переговорами собачек, вытирает испарину, поднимается на веранду и сталкивается с дочерью.
           -- А! Чего ты? – Вилли испуганно отскакивает.
           -- Ничего. Мать просила приехать, поговорить насчет свадьбы.
           -- А-а.
           Марьяна снимает с вешалки свои садовые брюки, перекидывает их через руку, поворачивается, чтобы уйти, и тут что-то звякает об пол. 
           -- Ой.
           -- Что это? – Вилли чувствует сильное сердцебиение и делает некое подобие охотничьей стойки.
           -- Не знаю, в сарае нашла, ключ какой-то.
           Вильям нагибается и хватает ключ, не надо проводить тщательной экспертизы, чтобы понять, ключ – третий родственник уже имеющихся двух. Марьяна смотрит на отца и тревожно спрашивает:
           -- Все нормально?
           -- Да.
           Вилли бросает сумку и топает в сарай, на исходную позицию, в некотором смысле. Там усевшись на сундук, впивающийся ручкой в его тощую задницу, Вилли размышляет. Хотя размышлять тут особо не о чем. Имеется три ключа, похожих друг на друга как три капли воды и не имеется замков или дверей, которые они должны открыть. И ничего не связывает эти ключи с разбойником Кудряшом, кроме воспаленного Виллиного воображения, подстегнутого многолетней нищетой, унижением и деспотией жены Риты.
           -- Это точно – заявляет, заглянувшая в сарай собачка Мурка.
           Вили вздрагивает и непонимающе смотрит на нее.
           -- Что?
           -- Я говорю, нет в жизни счастья.
           -- То есть?
           -- Этот Джек еще одна фикция.
           -- Джек?
           -- Джек. И вообще, им кобелям от нас только одно и нужно.
           Вильям даже не уточняет что.

                7

           Вилли разглядывает таблицу, собственноручно переписанную им из учебника (А. Беленький-Краузе «Краеугольный камень алхимии»):
           Серебро — Луна,
           Ртуть — Меркурий,
           Медь — Венера,
           Золото — Солнце,
           Железо — Марс,
           Олово — Юпитер,
           Свинец — Сатурн.
           И что нам это дает, думает Вилли, по своему обыкновению, не умея найти в открывшихся взаимосвязях ничего положительно и видя только  одну пустую суету. Но и эта суета не дает ему спокойно спать. Мысли его текут дальше: «латуни, например, здесь вообще не имеется. И если ключи, это не просто ключи, а символ и элемент, то, что с ними делать? К элементу ключ всегда полагается элемент замок, даже если он метафизический или вообще эмпирически-воздушный».
           Из этого можно сделать вывод, что повсеместная мода на конспирологическую поэтику не обошла стороной и Вильяма.
           -- Вилли – кричит Рита.
           Вильям вздрагивает, закрывает тетрадь и выходит из своего штаба-сарая. На пороге оглядывается и притворяет за собой дверь. Сегодня хороший солнечный день. Но приятное настроение начинает улетучиваться. В последнее время, он все чаще замечает за собой такие перепады настроения и пьет валерьянку пополам с пустырником (называется «Русский коктейль»), по совету Риты.
           -- Чего?
           -- Ты забыл? Мы идем в японский ресторан.
           -- Да-да. Я помню
           -- Так собирайся.
           У Вилли с Ритой сегодня широкая культурная программа, сначала поедание суси в ресторане, потом поход по магазинам, а ночью, если останутся силы, любовь. Силы и подходящие условие, то есть никого в соседней комнате за тонкой фанерной стенкой. Такое случается не часто и поэтому Рита испытывает с утра приятное волненье. Причем больше от похода в ресторан. Все-таки суси это и бонтонно и, наверное, вкусно, не зря же все только об этом и рассказывают. Валька на прошлой неделе, накануне Ритиного отпуска, хвалилась:
           -- Ели суши.
           -- Ах-ах – завидовали коллеги.
           -- Да. С угрем.
           -- И? – еще более возбуждались дамы.
           -- Вкуснотища!
           В общем, вся парикмахерская до обеда обсуждала поход Вали в сопровождении любовника-армянина в японскую забегаловку. А теперь Рита и сама сходит и попробует, и воткнет кое-кому, когда вернется из отпуска, чтобы нос не задирали. Тут ведь главное достоверность, потому что соврать можно, но все тайное становится явным. Проколешься на какой-нибудь ерунде и опозоришься так, что потом до конца жизни не отмыться.
           На ужин надо еще что-нибудь приготовить, суси сусями, а к вечеру все равно проголодаются, и Рита торопит Вилли. Они почти бегом скачут на электричку, запрыгивают в нее (если про Риту так можно сказать), усаживаются на деревянное сиденье и едут в город, иногда предъявляя проездные, ходящим туда-сюда контроллерам. Беседуют о приятном, точнее Рита говорит, а Вилли поддакивает. Он сегодня при параде: волосы на затылке стянуты новой резинкой, недельная щетина сбрита, на нем светлая рубашка с короткими рукавами, синие джинсы и белые кроссовки. Рита, в новом сарафане в крупных цветах и боевом макияже, источает аромат французской туалетной воды «Опиум».
           В японском ресторане или кафе, Рита с Вилли не разбираются, – хорошо. Играет восточная музыка, на раздаче стоит мальчик, явно азиатской наружности, по залу ходят девочки-официантки, молоденькие и красивые, вообще, все очень колоритно и необычно. Рита долго выбирает суси, останавливается на «Филадельфии», так как они вполне им по карману и делает заказ себе и мужу.
           -- Уф. Хорошо здесь, да? – она помолодела лет на пять от волнения.
           -- Да – робко отвечает, напуганный азиатчиной Вилли.
           -- У тебя деньги с собой?
           -- С собой.
           -- Ага.
           Суси – очень даже ничего, Рита, ловко управляясь с палочками, берет сусю, окунает ее в соус, и с наслаждением ест.
           -- Ум-м-м.
           -- А? – Вилли пытается подцепить «филадельфину» и роняет ее в соусник, брызги летят довольно далеко.
           -- Ой!
           -- Господи – Рита протягивает ему салфетку – я попрошу вилку или ешь руками.
           -- Лучше руками.
           Вильям пробует. И, вправду, ничего, только есть неудобно.
           На обратном пути, уже обойдя три магазина и накупив всякой ерунды в центральных секонд-хендах, Рита почувствовала беспокойство. 
           -- Что-то я того – она тревожно оглядывается по сторонам.
           -- Чего «того»? – Вилли тоже начинает затравленно озираться.
           -- Давай, быстрее.
           Вили, размахивая пакетами, еле успевает за Ритой, но вдруг она останавливается:
           -- Ух, вроде, отпустило.
           -- А?
           -- Все равно, поторапливайся.
           Они добегают до платформы, садятся в электричку и тем же путем возвращаются на дачу. Но на этот раз Рита в основном молчит, скукожившись у окна и поглядывая на Вилли глазами больной косули.
           -- Что ты, Риточка? – сочувствует Вилли.
           -- Что-что, суши эти твои проклятые. Сейчас умру. Ой. – Рита закатывает глаза.
           -- Держись! – Вилли чувствует необыкновенный подъем всех душевных сил – держись, Рита!
           -- Ага – отвечает Рита и приваливается головой к окну.
           Но тут, слава богу, они приезжают, и Вилли почти выносит Риту на руках из вагона. Почти, потому что удержать ее на руках он не в состоянии, на свадьбе пытался поднять, но все кончилось большим конфузом – Вилли невесту уронил. От платформы до дачи пять минут ходу, они преодолевают это расстояние за двадцать секунд и, наконец, влетают в калитку.
           На огороде тусуются дочка и жених. Они веселы и безупречно здоровы. Вася показывает Марьяне приемы стрельбы из пистолета Макарова в положении стоя.
           -- Здравия желаю! – гаркает милиционер Петров.
           -- Мама, я платье заказала – сообщает счастливая Марьяна.
           Рита мчится к симпатичной деревянной будке, а Вильям опускает пакеты на землю:
           -- Чего?
           Перед сном, раз уж секс Рита отменила по причине недомогания и приезда детей, Вилли листает учебник А. Беленького-Краузе:
           «Основой всех алхимических теорий является теория четырех элементов. Эта теория была разработана греческими философами, такими как Платон и Аристотель. Согласно учению Платона Вселенная была создана Демиургом из одухотворенной Первичной материи. Из нее он создал четыре элемента: огонь, воду, воздух и землю. Аристотель добавил к четырем элементам пятый - квинтэссенцию. Именно эти философы и заложили фундамент того что принято называть алхимией. Триада алхимиков - сера, соль и ртуть. Особенностью теории единства серы, ртути и соли являлась идея макро и микрокосмосов. А человек в ней рассматривается как мир в миниатюре, как отражение Космоса со всеми присущими тому качествами. Отсюда и значение элементов: Сера - Дух, Ртуть - Душа, Соль - тело. То есть и Космос и человек состоят из одних и тех же элементов - тела, души и духа. Если сравнить эту теорию с теорией четырех элементов, то можно увидеть, что Духу соответствует элемент – Огонь, Душе элемент – Вода и Воздух, а Соли элемент – Земля».

                8

           Тень Виктора Эммануиловича Баадер-Майнхова скользит над дачным участком. На сегодня у нее намечено одно очень важное дело, а именно, повторное запугивание дурака-зятя. Тень подплывает к дому и встает за углом дожидаться Вильяма.
           Проходит сорок минут, Вилли не появляется.
           Еще тридцать, Вилли – нет. Тень слегка меняется в цвете – когда она нервничает, добавляет больше фиолетового. Еще десять минут. Тень плюет под условные ноги, поднимается над землей и в этот момент Вилли выходит из сарая.
           -- У-у-у-у! – причитает Тень, всколыхнувшись.
           -- Ой, бля – вскрикивает Вильям и сигает обратно в сарай.
           -- У-у-у-у! – добавляет огоньку Тень.
           -- Вы кто? – спрашивает Вилли дрожащим голосом из-за двери.
           -- Я – Тень.
           -- Чья?
           -- Тестя твоего, идиот.
           -- Виктора Эммануиловича?
           -- А то. У-у-у-у-у-у!
           -- Прекратите, пожалуйста, ухать. Я не выдержу.
           -- Страшно? – Тень, явно довольна результатом.
           -- Очень – Вилли результатом не доволен.
           -- Тогда одумайся.
           -- То есть?
           -- Отзынь от сокровища! – Тень имеет странную привычку изъясняться полузабытыми словами, видимо, сказывается недолгое пребывание в компании Тени Гришки Отрепьева, на участке формирования аморфных тел.
           -- А-а – догадался Вилли – так вы про клад Кудряша?
           -- А про что же еще.
           -- Но…
           -- Никаких «но», не отстанешь, буду являться ежедневно и пугать.
           -- А вам-то, какое дело, Виктор Эммануилович?
           -- Я тебе дам «какое дело», обормот. Не лезь, и все!
           Тень еще раз ухает для порядка и растворяется в сумерках, а Вилли, кое-как уняв сердцебиение, опускается на пиратский сундук и обмахивается газетой. Той самой, между прочим, в которой размещается статья о разбойнике Кудряше, где в самом конце упоминается книга местного краеведа Пузырева Сергея Ивановича «Правдорубец Кудряш». Именно это упоминание и заинтересовало Вильяма, но в тот момент, когда он почти принял судьбоносное решение, появилась Тень и своим гнусными запугиваниями отвлекла.
           Вилли переводит дух и решает додумать мысль.
           Мысль Вильяма Сергеевича Корытова.
           Цвет мысли – синий с небольшими белыми прожилками:
           «Скоро банки закатывать. Значит, Рита на днях пошлет меня на рынок за крышками. Она же еще на прошлой неделе кричала, что крышек нет. Значит, точно, пошлет… А около рынка, недалеко, библиотека и книжный магазин… Ну, на книгу-то у меня денег нет, а в библиотеку я запишусь, главное не забыть паспорт! Или паспорт не нужен? Нет, сейчас без паспорта из дома выходить опасно, паспорт надо взять непременно… Эх… Выкурить еще сигаретку, что ли».
           Вильям нервно выкуривает сигарету и возвращается в дом, где его ждет сюрприз.
           Едва он переступает порог, как ощущает в воздухе некоторое колыхание струй. В домике они с Ритой одни, и из ее комнаты слышится:
           -- Дорогой?
           Вилли вздрагивает и напрягается как гончая перед стартом.
           -- Я – обреченно отзывается он.
           -- Иди ко мне – голос Риты томен и переливчат.
           -- Зачем?
           -- Ты что дурак?
           -- Иду, солнышко, иду – Вилли скидывает резиновые сапоги, неизменный атрибут дачной жизни, и открывает дверь в Ритину комнату.
           Рита, лежащая в позе Рембрандтовской Данаи, протягивала руки.
           -- Возьми меня!
           Вилли судорожно стягивает драную футболку и путается в штанах.
           -- Ну, – Рита поводит руками из стороны в сторону – чего ты там?
           -- Сейчас-сейчас.
           Вилли, наконец, справляется с одеждой, зажмуривается и, набрав полную грудь воздуха, кидается в объятия супруги.
           Минут через десять, Рита произносит голосом обыкновенным:
           -- Завтра на рынок поедешь.

                9

           На рынке Вилли нарвается на мадам Капрофагову и, естественно, не может уйти без покупки. А именно, лифчика импортного узбекского пятого размера.
           Потому что мадам Капрофагова – легенда.
           Имя с отчеством знают, допустим, только в налоговой, а фамилию – все остальные жители города. Скажешь, на любом рынке – Капрофагова (именно так – фамилию полностью), и народ, причастный тайнам, начинает колотиться в судорогах.  И дело здесь вовсе не в созвучности некоему отклонению. А в том, что у нее продажи.
           Она двадцать с лишним лет в этом варится. Начинала еще на заре капитализма, в девяностых. И все эти двадцать лет ее слегка ненавидят. Допустим: зима, четверг, раннее утро, на улице минус девятнадцать с ветром. На рынке ни души, а у Капрофаговой очередь за лифчиками. Не реально? Не реально. Но очередь стоит. И дамы на таком морозе мерят интимные предметы туалета и успевают ругаться, по поводу – вас здесь не стояло.         
           То есть из соседних палаток подходят девочки-продавцы, вытаращив глаза, матерятся, курят, ежатся от мороза и говорят дерущимся теткам:
           -- Но вот же рядом такой же товар?!
           Тетки отмахиваются и продолжают хватать бюстгальтеры.
           И так в любой точке, а их у Капрофаговой шесть.
           Она до сих пор сама шкерит, и соседи передают друг другу страшные подробности:
           -- Восемьдесят три блузки, как с куста!
           -- Да иди ты?
           -- Сама считала!
           Выдвигают предположения:
           -- Ворожит.
           -- Заговаривает.
           -- Сука.
           -- Точно.
           Самые умные предлагают версию нейро-лингвистического программирования. Но, учитывая, что там такие слова знает 0,03 процента работников, перспективная версия пропадает зря. Чего – спрашивают – за программирование, у нее и компьютера сроду не было. Она всю жизнь на деревянных счетах.
           И так третье десятилетие.
           Естественно, загадка все эти годы не дает покоя конкурентам, и они неоднократно пытались раскусить причину феноменального успеха. Подсылали людей со стороны, делая им твердое внушение разузнать. Те возвращались и разводили руками:
           -- Не понятно.
           -- Может, уговаривает?
           -- Нет.
           -- Скидки?
           -- Нет.
           -- Обаяние?
           -- Чего?
           Да уж, какое там обаяние. Метр сорок вверх и в бок. На носу бородавка с николаевский рубль, в ушах – волосы черные, запах еще соответствующий, короче – услада глаз. И сердца.   
           Решили с другой стороны зайти, поговорить с ее продавцами, не может же она одна везде успевать, нанимает людей. Выловили одну такую разухабистую, налили полстакана Метаксы, спрашивают:
           -- Ну?
           Та выпила как воду:
           -- Чего «ну»?
           -- Как вы это делаете?
           -- Чего?
           -- Продаете, мать твою.
           -- Как и все.
           Поговори с такой. Но, выяснилось, что, действительно, – все как у людей. Утром читает молитву, брызгает святой водой на стены палатки, а, первыми полученными купюрами от первого покупателя, мажет по шмоткам. Шмык-шмык по трусам, фырк-фырк по блузкам или чего там еще. Это у них приворот такой.
           Но беспрецедентного успеха такой метод не объясняет. Так делают все. А очередь только у Капрофаговой. Всегда, все годы, на всех точках города.
           Наконец наняли специалиста, Анну-Марию. Пригласили на совещание и попросили чутко отреагировать:
           -- Надо.
           -- Сделаем.
           И хоть была Анна-Мария личностью известной не менее, а то и более самой Капрофаговой, но, обладая незаурядным талантом к перевоплощению, изменялась до неузнаваемости. Не одну подлую натуру на чистую воду вывела и там оставила на растерзание. Незаменимый человек, если кого надо пристыдить и обнародовать. Гонорар Анна-Мария взяла обычный плюс бутылку коньяка (той же Метаксы) за вредность. Работать с мадам Капрофаговой, это вам не Милку Понукаеву, что в прошлом году цены на обувь опускала, разоблачать. В такой работе подход нужен. И тщательный анализ.
           Переоделась Анна-Мария в сценический костюм, наложила провокационный грим, в виде черных стрелок от глаз до ушей, и отправилась устраиваться на работу. Капрофагова на нее внимательно посмотрела, рукой за рукав старой куртки потеребила, и взяла.
           Неделю вкалывает Анна-Мария, вторую трудится, третья пошла – нет результата. Только ставки растут: разоблачит или не разоблачит, и за какое время. Наниматели нервничать начинают:
           -- Ты это чего?
           -- Того.
           -- Кого?
           -- Работаю.
           -- Долго еще?
           -- Только-только проникать стала.
           Снова месяц проходит, продажи у Капрофаговой еще выше стали, у народа аж кипит все внутри, а сведений от Анны-Марии ноль целых, хрен десятых. Комитет бедноты требует отчета и Анна-Мария отчитывается:
           -- Больше времени надо.
           -- Сколько?
           -- С полгода, не иначе.
           -- Да ты что?!
           -- Уж больно система сложная. Тонко все организовано. С одной стороны, покупают, с другой, как у всех. Но чувствую, есть подвох!
           -- Разоблачи!
           -- Стараюсь – покосилась на общаковский коньяк, но решила не усугублять положения.
           Ушла.
           Что сказать, до сих пор у нее работает. Втянулась, видимо. Да и зарплата хорошая, с таких-то продаж. А секрета так никто не узнал. Если и знает его Анна-Мария, то теперь уж точно не выдаст, смысла нет. Раньше-то она была злобный разоблачитель на разовых гонорарах, а теперь уважаемый работник на постоянной основе. Одеваться стала празднично, зубы новые вставила, говорят, мужчина у нее появился. Хотя, в последнем, женщины на рынке сомневаются. Мужики, чай не тараканы, чтобы просто так заводиться. На ровном месте.
           Но какое же это ровное место?
           А после рынка, впечатленный и зачарованный Вилли, идет-таки в библиотеку и записывается, предъявив паспорт. Надо сказать, что книгу ему на руки выдают неохотно, хоть и не спрашивает ее никто, а все равно зажалась библиотекарша Ермакова и предлагает читать в читальном зале. Но Вилли ее уговаривает, сославшись на свою необычайную занятость и искреннюю заинтересованность предметом.
           -- Интересуюсь историей родного края – говорит, и трясет хвостиком заколотых волос. Для пущей убедительности, надо думать.
           Может, когда хочет.

                10

           Вилли сидит на рундуке в туалете и размышляет. Вообще, туалетные будки на дачных участках наших людей, это отдельное искусство.  И если учитывать опыт Дзюнъитирио Танидзаки, то строить их лучше так. Во-первых, строго деревянными, во-вторых, место для ее установки нужно выбирать с особой тщательностью. Так чтобы утром солнце светило в окошко, которое обязательно должно быть прорезано в будке. И чтобы в это окно было видно ветку сакуры, лучше цветущей. А вечером, легкий ветерок с примесью душистых трав должен проникать в многочисленные щели между досками строения.
           И, надо сказать, что будка, выстроенная еще покойным тестем, ныне пребывающим в виде Тени, полностью соответствовала этим требованиям. В окошко с выбитым стеклом была видна ветка яблони, а в щели, шириной с детскую ладошку, вполне себе залетали запахи соседских туалетов.
           Итак, Вилли сидит на толчке и изучает книгу краеведа Пузырева.
           В книге Сергея Ивановича подробно исследуется жизнь знаменитого разбойника Кудряша, на основе малочисленных документов. Вилли пролистывает эти страницы: судя по тому, что удалось установить Пузыреву, разбойник успел награбить немало, прежде чем его сумели схватить и казнить, перебив (привязанному к огромному колесу) руки и ноги железным прутом и отрубив голову. Все награбленное, по легенде, атаман спрятал там же где и грабил, на реке Волге. Он был речной разбойник, река была его дорога, а купеческие лодки – экипажами. Вилли листает дальше и натыкается на карту мест дислокации банды. По мнению краеведа, если сокровище и было где-то сховано, то только в месте основного становища Кудряша – лога вблизи деревни Куманча.
           Вилли закуривает еще одну сигарету и читает дальше. По словам Пузырева выходит, что атаман крутил любовь с местной красоткой, которую звали то ли Марфа, то ли Алена, самое же интересное, встречались они не на диком берегу Волги, а в парке бывшего уездного, а ныне Виллиного родного города. Блажь такая была у Кудряша – любил тратить награбленное широко, начальства и полиции не боялся, держал в страхе весь муниципалитет и водил девицу в немногочисленные ресторации.
           Еще по легенде, основные свидания, если так можно сказать, происходили в каменном полуразрушенном флигеле, что испокон веку стоит у южной стороны стены, обрамляющей старый парк. Любил ли Кудряш романтику или, какие другие резоны были, совершенно не известно, но ночи с красоткой проводил именно там.
           Вилли, разволновавшись, перелистнул еще одну страницу, ища обещанную схему парка. Нашел. На схеме изображены: деревья, кусты, небольшой пруд, флигель, а крестиком помечена дверь, с южной стороны стены, на другом конце от входа. Об этой двери и флигеле знали все жители города, а все мальчишки, из поколения в поколение, пытались ее взломать, чтобы залезть внутрь и разведать. Странно, что это не сделали власти. А может, и сделали, да снова закрыли. Только, сколько себя Вилли помнит, флигель всегда был закрыт, да и не флигель это был, а скорее пристрой, вроде, каменной сторожки. Сложенный из крупного камня, без окон, на старинный раствор, как считали местные, замешенный на куриных яйцах.
           Вилли бычит сигарету и встает с толчка, теперь он точно знает от какого замка второй ключ.
           -- Мурка – зовет влюбленную собачку, выглянув из будки.
           -- Чаво? – Мурка смотрит на хозяина преисполненным страдания взором.
           -- Надо говорить не «чаво», а – чего.
           -- Я опрощаюсь.
           -- Зачем?
           -- Для Джека.
           Из учебника А. Беленького-Краузе «Краеугольный камень алхимии»:
           «В рамках внутренней алхимии человек или его отдельные материальные и нематериальные компоненты (сознание, тело, дух, душа и т.д.) рассматриваются как субстанции, обладающие определёнными химическими и физическими свойствами, с которыми можно производить операции, описываемые на языке химических превращений. Параллельно основной – химической – метафоре, часто развиваются другие символические ряды; особенно богата в этом отношении европейская алхимия. Так, философский камень именовался: «красный лев», «философское яйцо», «красная тинктура», «панацея», «жизненный эликсир».

                Глава
 
                10А

                (первая дополнительная)

           Вот что говорит Танидзаки Дзюнъитирио о деревянных туалетах.
           Отрывок из эссе «Похвала тени».
           «Итак, любители стильных построек, считая уборную японского типа идеальной, явно предпочтут ее другим. Но японские уборные хороши в таких местах, как храмы, где в сравнительно просторном помещении немного обитателей и достаточно рук для содержания уборных в чистоте. Сложнее обстоит дело в обыкновенных квартирах, где труднее соблюдать чистоту постоянно, особенно если пол деревянный или же устланный циновками. Несмотря на все требования о соблюдении чистоты, несмотря на поощрение частого протирания пола, он быстро загрязняется, и вид его неприятно режет глаз. Соображения гигиены и экономии трудовых усилий, естественно, заставляют выкладывать пол фаянсовыми плитками, устраивать сиденье промывного типа с баком для воды и т.п. Зато при таких усовершенствованиях нечего и думать об «эстетике», о цветах, о птицах, о луне. Режущий глаза свет и совершенно белые стены таких уборных, конечно, мало располагают к появлению того чувства физиологического удовольствия, о котором говорил Сосэки. Ровная белизна стен, сияющая во всех уголках, несомненно, имеет отношение к чистоте и опрятности, но сам собою напрашивается вопрос, нужно ли распространять столь придирчивое внимание вплоть до того места, куда отправляются выделения собственного тела. Подобно тому как невежливо выставлять перед людьми обнаженные ноги, даже если они принадлежат ослепительной красавице, точно так же неудобно пересаливать и в чересчур откровенной подаче света: чем чище и опрятнее выглядят части, выставленные напоказ, тем сильнее ассоциируются они с частями, не видимыми глазу. Места подобного рода лучше всего окутывать полумраком, завуалировав границу, где кончается чистое и начинается нечистое.
           Этими соображениями руководствовался и я при постройке собственного дома. Примирившись с установкой промывного оборудования, я все же решил отказаться от облицовки пола фаянсовыми плитками и в угоду японскому вкусу для настила пола воспользовался досками из камфорного дерева. Но я остановился в недоумении перед вопросом о сиденье. Дело в том, что сиденья промывной системы, как известно, изготовляются из совершенно белого фаянса и снабжены ярко сияющими металлическими ручками. Я лично предпочел бы, чтобы эти сооружения, как для джентльменов, так и для дам, были деревянными. Отполированные воском, они были бы идеальными, но недурны и сделанные из некрашеного дерева, которое с годами темнеет, дает восхитительный узор и действует на редкость успокоительно на нервы. В особенности же идеальными представляются деревянные писсуары, набиваемые хвоей криптомерии: они не только дают приятное зрительное впечатление, но и безукоризненны в смысле восприятий звуковых. Не будучи в состоянии позволить себе подобной роскоши, я мечтал хотя бы о сосуде, сделанном по моему вкусу, к которому думал приспособить промывное устройство, но в конце концов должен был отказаться и от этой мысли, так как выполнение такого сооружения по особому заказу было сопряжено с техническими трудностями и немалыми расходами. И тогда мне невольно пришла в голову следующая мысль: мы ничего не имеем против принятия всех современных достижений цивилизации в виде средств освещения и санитарно-гигиенических устройств, но почему же они не усовершенствуются в соответствии с нашими привычками и вкусами, которые, казалось бы, заслуживают несколько большего уважения к себе?».
 
                11

           Вилли, на радостях выпивает, отмечая несомненный прорыв в расследовании, но немного не рассчитывает с дозой. То есть, много не рассчитывает и, заранее пугаясь утренних разборок с Ритой, спать падает прямо на огороде, благо летом на улице тепло. Укрывается старой фуфайкой и вырубается, сжимая в руке книжку краеведа Пузырева. А разборок Вилли боится не зря, потому что выпитая им водка была предназначена Ритой для обмена на навоз и прочие нужные в хозяйстве ингредиенты. 
           Завтра Вильяма Сергеевича Корытова ждут большие неприятности, а пока, в утешение ему, слова Вячеслава Пьецуха, которые в пору высекать на бронзе, мраморе и писать фломастером на зеркалах в мужских туалетах:
           «Если бы в России не пили, то это было бы даже странно, потому что, живучи в России, не пить нельзя. Во-первых, русского человека бесит устоявшееся противоречие между европейским образом мышления и азиатским способом бытия. Во-вторых, жизнь у нас настолько тяжела, а главное, беспросветна, что разумнее всего ее как бы не замечать. В-третьих, климат: как тут не пить, если шесть месяцев в году у нас все снега да морозы, а три месяца в году живем по щиколотку в грязи…
           Наконец, время от времени и развеяться надо, а поскольку фестивали обжор, цеховые шествия и повальные танцульки у нас не привьются никогда, постольку оттягиваемся по принципу, выдвинутому еще Владимиром Первым Святым: «Веселие Руси питие еси».
           Аминь.
 
                12

           Утром он умирает с похмелья. Распустив хвост бледно-рыжих волос, сидит в резиновых сапогах и трусах на крыльце дома и отчаянно страдает. Видит родную жену, вышедшую из деревянной будки туалета и, проникновенно просит:
           -- Рита, скажи, у нас близкие отношения?
           -- Опохмелиться не дам.
           Рита оглядывает огород командирским взором, от туалета открывается самый удобный вид – все как на ладони.
           -- Но, Рита?!
           -- Я уже…
           Тут она задумывается, сколько же лет ее зовут Рита, и решает свернуть тему:
           -– Иди, копай, скотина.
           -- Сил нет.
           -- Сейчас появятся. Я тебе гарантирую.
           Она поворачивается к Вилли, победно сверкая глазами, встает поустойчивее и выдает:
           -- Я беременна.
           -- А?
           -- На!
           -- Но…
           -- А ты что думал?
           -- Но когда?
           -- Ах, ты забыл?!
           -- Нет, что ты, дорогая, что ты, я очень рад.
           -- Рад он, гляди-ка.
           Вилли с похмелья плохо соображает, но у него в голове две мысли, о беременности жены и о предстоящей свадьбе дочери, накладываются одна на другую и происходит замыкание. Он делает ртом такой тихий всплеск и отрубается, буквально, на пару минут. А когда приходит в себя, то не узнает ничего вокруг.
           Видение Вилли, случившееся с ним после новости о беременности Риты:
           Сидит Вилли на троне в грановитой палате, а вокруг прислуга суетится. И все к нему обращаются не Вилли, не Вильям и даже не Вильям Сергеевич, а, исключительно, царь-батюшка. Тетка какая-то интересуется:
           -- Чаво пожелаете, царь-батюшка?
           -- Мурка, ты, что ли?
           -- Ась?
           -- Пошла прочь.
           А в руке у Вилли скипетр и держава, и все из чистого золота, усыпанного брильянтами. А в душе – праздник.
           Вдруг двери открываются и входит жена Рита в атласном халате, чуть распахнутом на могучей груди, а за ней мамки-няньки вносят на руках детей: старшую Марьяну и новорожденного Федора.
           -- Что, уже? – спрашивает Вилли.
           -- Уже, царь-батюшка, родила.
           -- А Марьяша-то какая большая – умиляется Вилли.
           -- А ты думал – говорит Рита – еле вылезла.
           -- Откуда?
           -- Оттуда – орет Рита и хлоп царю-батюшке по морде кулаком.
           И тут он приходит в себя еще раз. Рита бьет его по щекам:
           -- Ты что?
           -- А?
           -- Опять акает. Что с тобой?
           -- У нас будет мальчик.
           -- Может быть, – Рита вздыхает – очень может быть. Что-то меня на сладкое потянуло.
           -- Мне в город надо – Вилли решился.
           -- Зачем?
           -- Дело есть.
           -- Какое?
           -- Книгу в библиотеку отвезти.
           -- Хорошо, – вдруг соглашается Рита – но если опохмелишься – убью.
           Но Вилли не до этого, у него внутри все дрожит и трясется, а руки ходят ходуном не только с бодуна, но и от предвкушения. Прорезая головную боль и испуг от известия о беременности жены, выпрыгивает желание немедленно испытать второй ключ. Сейчас, сию же минуту рвануть в старый парк, вставить ключ в замочную скважину двери флигеля и повернуть. 
           Он кое-как бреется, а потом переодевается в цивильную одежду: чистую футболку, джинсы и вместо белых кроссовок – идиотские кожаные туфли. Смотрит на себя в зеркало – немного опухшая рожа заурядного мужичка средних лет. Вилли втягивает живот, улыбается, но становится только хуже. Наконец, перестает кривляться у зеркала и бежит на электричку, ловя сердце под горлом и выдыхая адский перегар. И все бы ничего, но книжка, которую он якобы должен сдать в библиотеку, так и осталась на столе кухни, куда он ее бросил, перед тем как пойти бриться. И Рита заметив ее качает головой.
           -- Вот же растяпа – и относит в комнату, решая строго спросить с Вилли, как только он вернется.
           А тот сидит на деревянной скамейке в вагоне, смотрит на проносящиеся за окном пейзажи и предается своему любимому занятию – мечтает как, куда и за какой срок потратит найденное сокровище. Почему-то ему кажется, что это будет шкатулка или ларец полный драгоценных камней и золотых украшений. Промежуточные этапы, типа монетизации сокровища, Вилли обходит стороной, в виду своей полной некомпетентности. «Как-нибудь само собой получится» – думает он в традиционной манере русского искателя быстрого счастья.
           Электричка прибывает на вокзал и Вилли, очнувшись от сладких грез, устремляется вперед – успеть на автобус, идущий в центр города, в старый парк. Залетает в салон и тут же натыкается взглядом на толстого Толика Архиевелокоточерипокендриковского.
           -- Здоров, Виллик – жизнерадостно приветствует Толик – куда торопишься?
           -- В парк – честно признается Вилли.
           -- Зачем?
           -- Дело есть.
           -- Опохмелиться? Я с тобой – Толик подмигивает. 
           И Вильям обреченно опускается рядом с ним на сиденье.
           -- Рассказывай – предлагает Толик.
           -- О чем? – Вилли знает, что в ответ услышит какую-нибудь пошлую присказку.
           -- Как до жизни такой докатился.
           -- Катился, катился и докатился – Вильям тоже не утруждает себя оригинальным ответом.
           -- Свадьба-то скоро? – беспокоится Толик о своих пятидесяти тысячах.
           -- Через неделю.
           -- Пригласишь?
           -- Нет – вдруг решительно отвечает Вилли – нахрен бы ты мне не упал на этой свадьбе!
           -- Нехорошо ты говоришь – Толик видно, что обижен.
           -- Да чего уж хорошего.
           -- Значит, договорились!
           Толик обнимает Вильяма рукой за плечи. И приятели едут дальше.

                13

           Вилли вставляет ключ в замочную скважину и поворачивает. Возникает четкий момент дежавю, но вместо приятно-упругого щелчка, не случается ничего.
           -- А что ты хотел, – комментирует Толик – сто лет не открывали, абзац замку-то. А, может, и не тот ключ совсем.
           -- Как не тот? – по лицу Вилли течет похмельный пот.
           -- Так. Не тот и все.
           -- Не тот… – Вилли не может поверить – и Ритка еще беременна.
           -- Чего?
           -- Того.
           -- Ну, ты даешь!
           -- Не я – Вилли фактически раздавлен.
           -- Да плюнь ты, – утешает Толик – пойдем лучше выпьем. Отметим событие.
           -- Какое?
           -- Скоро отцом станешь!
           -- Да-да.
           Вилли сует ключ в карман и они с Толиком отправляются в находящуюся тут же забегаловку «Перелетные птицы», открытую на заре перестройки предпринимателем Мисуркиным Андреем Андреевичем, впоследствии погибшем при загадочных обстоятельствах с вымогательством и стрельбой. Вдруг Вильяму кажется, или на самом деле, но чуть вдалеке от злополучного флигеля, мелькает силуэт Тени.
           -- Тьфу – сплевывает Вильям Сергеевич.
           В забегаловке, обставленной в ностальгическом стиле семидесятых годов прошлого века, друзья усаживаются за столик у окна. Делают заказ подошедшей официантке: бутылку водки, два салата «Первомайский», два горячих – рис с курицей и бутылку лимонада «Буратино».
           Оглядываются по сторонам.
           Любит народ заведение! За ностальгию и грязь, тепло и душевность, за возможность выпить по сто граммов и закусить бутербродом с грибами или фальшивой икрой. Старым, былым духом веет вокруг, и от бывших белых наколок на головах двух официанток, и от самих стен, казалось впитавших в себя похмельное дыхание ни одного поколения бухариков. От солонки матового фарфора с никелированной крышкой, что приятно взять в руку, невзирая на ее заляпанные бока. От столовых приборов со скрученными неизвестными силачами в винт ручками.  От песен короля русского подполья Аркадия Северного, что негромко звучат из деревянных колонок.
           Выпивают по первой и Толик говорит:
           -- Не унывай, братела.
           -- Какое там… – отвечает ему Вилли, с ужасом понимая, что напьется и не сумеет избежать жуткого скандала с Ритой. Да еще и ключ подвел, подкузьмил, можно сказать, в самом святом, в надежде на решение финансовых проблем. Сидит Вильям Сергеевич и сам себе кажется пародией на любимого в детстве Остапа Бендера.
           -- Какое там… Наливай еще – он кивает на бутылку.
           Толик наливает, и они опрокидывают по второй. Закусывают салатом.
           -- А что за ключ-то? – интересуется Толик.
           -- Да так, мечтание одно. Вы в детстве хотели во флигель залезть?
           -- А то.
           -- И мы хотели, вот я и подумал, вдруг это ключ от него.
           -- Так откуда, все-таки, ключик-то? – настаивает Толик.
           -- Нашел.
           Толик берет в руки кусок курицы и сообщает:
           -- Дурак ты, Вилли.
           Потом откусывает от куренка.
           -- Выпьем? – Вильям кивает на бутылку.
           -- Обязательно.
           Выпивают, Вильям интересуется:
           -- А почему дурак?
           -- Потому. Всегда был и всегда будешь.
           -- Да?
           -- Да.
           -- Ну-ну – Вилли поднимается из-за стола и, чувствуя, что окончательно теряет контроль над собой и своей жизнью, бьет Толика по голове недопитой бутылкой. Бутылка разбивается, заливая Толика водкой. Архиевелокоточерипокендриковский ошарашено смотрит окрест, потом трясет головой, вскакивает и хватает Вилли за грудки.
           -- Ты…
           Далее следует безобразная сцена с участием официантки, бармена и прибежавшего охранника. Причем Вилли возмущается громче всех. Но все заканчивается миром, даже Толик, получивший по башне, настроен лояльно:
           -- Да, ладно, – просит он охранника – все путем. Сейчас уходим. Ничего страшного. Пошли, гаденыш.
           Он подхватывает Вильяма и выводит из заведения.
           Вильям становится вдруг совершенно пьяным. Адреналиновый удар уже прошел и три рюмки, легшие на вчерашнее, дают себя знать.
           -- Толик, – спрашивает он – ты обиделся?
           -- Ну что ты, – отвечает Толик – что ты.
           Он заводит Вильяма за угол кафе, прислоняет к стене и сильно бьет в живот, держа левой рукой за горло. Раз, другой, третий. Вилли падает, а Толик добавляет ногой по ребрам.
           -- Сука, – приглушенно шипит он – ну, сука.
           Вилли рвет салатом.
           -- Не забудь про пятьдесят пять тысяч, козел – говорит на прощание Толик и, не оглядываясь, быстрым шагом уходит.
           Вильям с трудом садится, прислонясь к обоссаной стене, и вытирает лицо платком.
           Его снова рвет, и он сильно наклоняется вперед. Потом поднимается, держась за стену и, продолжая вытираться, делает несколько первых неуверенных шагов. Мыслей в голове немного. Идет на автопилоте на вокзал и все время норовит потерять сознание, помня лишь одно: «надо домой, надо домой».
           Он еще не знает, что проспит свою платформу, доедет до конечной станции – «Угадайка-сортировочная» и ему придется возвращаться лесом за девять километров, которые его протрезвят и напугают.
           А ночью, на даче, спасаясь от гнева взбешенной и не сомкнувшей глаз Риты Викторовны, Вилли, неожиданно для себя самого, мобилизовав от страха скрытые ресурсы организма, взлетит на крышу сарая, как какой-нибудь Себастьян Фукан, звезда паркура.
           Оп! И он наверху.
           Рита от удивления откроет рот и, не закрывая его, закричит на все садовое товарищество:
           -- А ну слазь, скотина!
           Но Вилли ее как будто не услышит.

                Глава

                13А

                (вторая справочная)

           Себастьян Фукан (фр. S;bastien FouKa) — один из основателей движения паркур. Начали заниматься в очень юном возрасте, и впоследствии стал одним из самых известных трейсеров в мире. Так же он известен как представитель своей персональной дисциплины – "FreeRun". Ее философия заключена в свободном перемещении в пространстве и самосовершенствовании, как физическом, так и духовном. Еще мсье Себастьян считает, что необходимо поддерживать положительное отношение в обществе к данным дисциплинам.
           Себастьян Фукан родился в семье Гая и Лиды Фукан и рос вместе с четырьмя братьями и одной сестрой. Себастьян женат, имеет двух детей. До 2003 года проживал во Франции, но после съёмок в документальном фильме Jump London в 2003 году переехал в Великобританию, где снялся в другом документальном фильме-продолжении Jump Britain компании BBC.
           Себастьян Фукан является автором книги «Фриран — Найди свой путь», продолжает актёрскую деятельность, распространяет искусство фрирана посредством мирового тура. В 2006 году снялся в фильме «Казино Рояль», где сыграл роль Моллаки — террориста, которого преследует Джеймс Бонд на Мадагаскаре в начале фильма.
           На данный момент Фукан занят экранизацией книги «Приключения Оливера Твиста», с оригинальным названием фильма – «Twist».
           Из интернета.

                14

           Пока Вилли сидит на крыше сарая, Рита, вдруг перестав орать, вспоминает один случай из своей жизни еще до встречи с Вильямом. Восемнадцать лет ей было.
           Как она из гостей возвращалась.
           Ловила-ловила машину, махала-махала руками, наконец, остановилась «шестерка» жигулей. За рулем – нерусский пацан, ну это обычное дело. Молодой, улыбчивый, куда, спрашивает.
           -- На Куйбышевскую.
           -- Полтора.
           Не стала торговаться, села на заднее сиденье, поехали. Курить захотелось невыносимо, открыла окно.
           -- У вас курить можно?
           -- Красавица, потерпите маленько, а я вас за это быстро довезу.
           Закрыла окно. Потом подумала: да какого хрена. И закурила.
           Снова окно открыла. До половины.
           Едут. Водитель рулит и радио переключает со станции на станцию. Остановился на какой-то разухабистой песне. Она курит в руку и все время размышляет о том, что в гостях видела. 
           Допустим, думает, Валера – полный идиот, а Ленка – звезда во всю стенку… Но с другой стороны, живут вместе третий год. И она ему изменяет, и он ей. При этом, оба счастливы… А я, Риточка-красоточка, еду одна ночью в квартиру с родителями на окраине города. В комнате только кошка некормленая и герань засыхающая. Кстати, не забыть полить. А впереди сессия, которую, хочешь-не хочешь, а сдавать надо…   
           Едут, Рита курит. Остановились на перекрестке, водитель говорит:
           -- Двенадцать часов, а светофоры работают, да? Зачем? А днем еле-еле.
           Не хочется ей разговаривать. Докуривает сигарету и выкидывает бычок в переднее окошко. Дальше думает. Через некоторое время подъезжают.
           -- Вот здесь остановите.
           Водитель тормозит, она протягивает десятку.
           -- Э-э, сдачи нет. Сейчас поменяю где-нибудь.
           Уходит.
           Она сидит, смотрит в окно, смотрит в себя, но что-то ей мешает. Запах какой-то неприятный. Вроде и ветерок свежий задувает в салон, а пахнет как-то противно, паленой пластмассой, что ли. Начинает вертеться и шарить вокруг. Вскрикивает обжигаясь. В сиденье, чуть сбоку у самой спинки – оплавленная дыра.
           Бычок ветром обратно задуло, она и не заметила. Такое бывает, если просто швырнуть окурок в окно. Кидать его надо сильно вниз.
           Открывает дверь, выходит. Частника все нет. Вдруг выныривает из темноты, протягивает семь с половиной рублей.
           -- Сдача.
           Она хватает деньги и почти бегом срывается с места. Водитель кричит вслед.
           -- Какая, а.
           Рита замедляет бег, тяжело дышит, шарит в сумке сигареты, закуривает и начинает смеяться. Потом плакать, потом решает купить бутылку вина, но вспоминает, что все уже закрыто. Все равно. И хорошо, что не продают. Она идет к подъезду родительского дома. Она…

                15

           Когда Рита подъехала к поликлинике и заняла очередь в женскую консультацию, ее озарило. Вилли надо лечить! Причем немедленно. От алкоголизма. А то вчерашний случай его мгновенного взлета на крышу туалета ни к чему хорошему не приведет. И помочь здесь может только Дюфлексипам – волшебное средство.
           Про Дюфлексипам Рите рассказала лучшая подруга Нюша, с которой они работают в парикмахерской, а ей Катя–массажистка, а той, в свою очередь, Лена из аптечного киоска в торговом центре через дорогу. А до этого Нюша домашними средствами боролась со своим мужем Васей. То есть слезами, уговорами и шантажом. Но эти средства не помогали, Вася как пил, так и продолжал. Что ни день, то на рогах. Правда, тихий он, худенький, не дерется, не матерится, прямо как и Ритин Вильям. Придет, все углы посшибает, пока разденется, икнет и спать ляжет. Нюша с дочкой в одной комнате, а Вася в другой. Ночью встанет пару раз – в туалет и воды попить.
           Вот этой его особенностью Катя и велела воспользоваться Нюше.
           -- Подмешаешь в питье – сказала.
           -- Ой.
           -- Не «ой», а в любую жидкость нальешь, хоть в щи.
           -- А не опасно? – Нюша Васю любила.
           -- Ленка же в аптеке работает, раз говорит не опасно, значит, не опасно.
           -- Да?
           Но делать нечего, сбегала Нюша в торговый центр через дорогу, купила пузырек за пятьсот пятьдесят рублей. Когда деньги перед Леной на тарелочку выложила, то уточнила:
           -- А как действует-то?
           -- Очищает организм – профессиональным голосом ответила Лена и поправила красивый бейджик на груди.
           -- Это, в каком смысле?
           -- В прямом. Сильная диарея при общей слабости с головокружениями. Возможны рвота и кашель.
           -- Господи!   
           Решила еще раз проконсультироваться с Катей–массажисткой. И рыжеволосая Катя подтвердила компетенцию Лены:
           -- Профессионал.
           -- А вдруг…
           -- Без никаких! Лей и все, обдрищется, проблюется и как рукой снимет. Тайное средство-то. Только для своих. Лей не думай, сколько можно страдать?!
           И Нюша подлила. В специально приготовленный стакан холодного сладкого чаю, до которого Васек большой охотник и в остатки супа куриного с лапшой домашней. Налила и притаилась в засаде. Придет, думает, Васька пьяный, сначала супу похлебает, потом спать ляжет, а когда ночью проснется, зайдет на кухню после туалета воды попить и хватит стакан чаю заряженного. Дальше все будет, как Катя сказала: понос, рвота, слезы и золотуха. А сидючи на унитазе, небось, не до водки.
           Расположилась в комнате с дочкой перед телевизором, смотрит в экран, Васю ждет. А того все нет и нет. Полчаса прошло, час, полтора – нет. Плюнула Нюша и спать решила идти, устала, а завтра на работу вставать ни свет ни заря. Васька же когда припрется, сам, небось, все сожрет и выпьет, а утром она проверит.
           -- Я спать – сказала дочке.
           -- Угу – ответила та и тут же переключила канал. (Страсть как любила передачу про строительство отношений в отдельно взятом молодежном коллективе).
           Утром Нюша вскочила по будильнику китайского производства, отключила противный голос, предлагающий ей немедленно проснуться, посмотрела на спящую дочь, зевнула, нашарила ногами тапочки и вышла на кухню.
           Сладкий чай стоял нетронутым.
           Так же как и куриный суп в холодильнике.
           Вася шарахался между ванной комнатой и туалетом.
           -- Васенька, – позвала Нюша – а ты что же чайку-то не попил? Я тебе специально приготовила. Думала, проснешься ночью, захочешь чего, а тут он и стоит.    
           -- Не, не стал, – ответил Вася – я из-под крана похлебал.
           -- А супу? Куриного?
           -- Да мы вчера с ребятами вечером того… пельмени там, хлеб…
           Как чует, зараза. Вроде и не большого ума человек, а тоже сопротивляется. Но ничего, этот чай Нюша втихаря выливает, чтобы подозрений не вызывать и делает второй подход. На работе советуется с Катей-массажисткой:
           -- Из-под крана попил.
           -- Так. Это бес ихний отводит. Ничего, мы его обманем. Васька что любит?
           -- Известно что.
           -- А кроме?
           -- Меня?
           -- Я из еды, имею в виду.
           -- Картошку жаренную.
           -- Не пойдет.
           -- Морковь корейскую.
           -- Во! Капнешь пару капель и подавай.
           -- Пару?   
           -- Больше не надо, мало ли чего.
           Купила Нюша морковки, открыла коробочку пластиковую, потрясла пузырек с дюфлексипамом и накапала не жалея. На всякий случай, чтобы понадежнее. Поставил на видное место, на среднюю полку в холодильнике, и стала ждать.
           Сидит по своему обыкновению перед телевизором (одна, без дочки Лизы, которая шляется неизвестно где) и смотрит новости. Полчаса сидит, час, полтора – никого. Ни мужа, ни дочери. Вздыхает Нюша, вырубает телек и уходит спать. Ночью, сквозь сон, слышит, как по квартире шарахаются вернувшиеся домочадцы-полуночники. А утром встает и идет на разведку. И застает такую картину.
           Вася прыгает по коридору и матерится сквозь зубы, что на него совершенно не похоже, а из-за закрытой двери туалета раздается странное подвывание с всхлипыванием.
           -- Вызывай «Скорую» – говорит Вася – а то сейчас умру.
           -- Тебе?
           -- Лизке дуре.
           -- Как?
           -- С ночи в туалете заперлась, а мне на работу через сорок минут, помру, ей-богу.
           И Вася обреченно махнув рукой, выскакивает из квартиры и мчится на работу в казенный туалет или до первого куста, типа подворотни. Нюша же, напуганная до полусмерти, стучится к дочке и спрашивает:
           -- Доченька, ты чего там?
           Выясняется, что, придя вечером с гулянки раньше отца, голодная Лиза залезла в холодильник, увидела морковь, которую любила не меньше некоторых, и зачифанила всю, да еще и ядреное масло хлебом выбрала.
           -- Морковь – стонет она из-за двери – а-а-а-а-а…
           -- Морковь – вторит ей Нюша.
           -- Ох – выдыхает в подворотне Вася.
           -- Ах, – удивляется на следующий день Рита Викторовна, когда Нюша рассказывает ей ночные страсти – что же это ты как неаккуратно...
           И так далее.
           С Лизки, понятно, взять нечего, она русский алфавит по кнопкам мобильного телефона выучила, но Нюша-то какова?
           Не предупредить, не обезопасить родную дочь?
           Кулема.
           Но это она, а Рита женщина ответственная и Нюшиной ошибки не повторит.

                Конец первой части