Отшельник

«Почему? Почему все заканчивается так и не иначе? Я ведь хотел, чтобы все было правильно. Я старался не жалеть о том что было раньше. И я этого почти достиг. Я почти забыл о том, что у меня был двухэтажный особняк. Очертания черного Мерседеса не приходят даже во сне. Икра? Нет, не помню ее вкуса. Да и не хочу помнить!»

Холодный ствол ружья уперся в нёбо и больно надавил на зуб.   Руки тряслись, и по лицу градом лил пот, перемешиваясь со слезами. Обветшалые стены сруба впервые показались родными. И буржуйка с прогоревшим дном. И рукомойник на стене. Единственное, ничем не завешенное окно с треснутым стеклом светилось как никогда раньше.

«Наверное, это просто страх. Из-за него все стало казаться не таким, как есть на самом деле. Страх перед неизвестностью. Это защитная реакция организма.  Страх. Нельзя идти у него на поводу. Нужно жать на курок. Ну! Давай же! Трус! Жми! Давай, давай!»

Мушка до крови оцарапала верхнюю десну. Алая капля упала на дощатый пол. Палец все еще стоял на спусковом крючке. Дверь избы была не заперта и со скрипом  болталась под натиском ветра. На улице поднялась метель, и гнала в помещение снег. Белый. Ослепительно белый снег. Он никогда еще не был таким белым.

«Ну почему Он забрал ее? Мою единственную. Ведь я все отдал за то, чтобы она жила. Дом,  машину, бизнес. Я пожертвовал всем ради нее. Почему так? Я ушел от людей. Я уединился для молитвы ради ее жизни. Здесь я был наедине с Ним. Я отрекся от всего, что могло бы мне помешать. Почему так?»

В углу избы из стены торчал гвоздь. Внизу, среди осколков разбитого стекла лежала большая икона. Христос по-прежнему смотрел с нее своим любящим взглядом прямо в глаза. Прямо в душу. Туда, где сейчас творилось такое, чего не должно происходить с человеческой душой. На улице раздался волчий вой, и дверь в очередной раз громко хлопнула по косяку.

«Я сделаю это. Я докажу что нас невозможно разлучить. Мы снова будем вместе. И тогда Ты поймешь, что был не прав. Да! Ты был не прав! Когда врачи сказали, что она тяжко больна. Ты был не прав! Когда пришлось продать все, что у меня было, Ты тоже был не прав! Когда все говорили, что остается только молиться, они тоже были не правы!  Правда, лишь в том, что ее больше нет!»

Палец стремительно метнулся к металлическому рычажку и остановился. От находящегося во рту ствола начало подташнивать, и слюна неконтролируемо закапала прямо на пол. Голова разболелась так, будто казалось, сейчас разорвется на мелкие кусочки. Снова раздался волчий вой, и вдруг наступила тишина. Она была везде. На улице, в избе, в голове, в душе…

«Прости меня. Прости Господи! Я все понял Господи! Только сейчас, находясь на волосок от смерти, я все понял. Ты тоже любил ее. Ты любил ее сильнее, чем я. Ты всех нас любишь. Ты избавил ее от страданий.  Ты спас ее. Ты сделал то, о чем я просил в своих молитвах. Ты ее спас Господи! Спаси и меня!»

Ружье упало на пол, так и не выстрелив, а единственный патрон был выброшен за дверь. Трясущиеся руки бережно подняли икону, стряхнув с нее остатки разбитого стекла. Теперь она снова висела на гвозде в углу избы. И Христос смотрел с нее своим любящим взглядом, прямо в глаза. Прямо в душу, в которой теперь был покой. Метель по-прежнему наметала в избу безупречно белый снег. На улице снова раздался волчий вой. Очень близко. У самого порога…