A Light Novel - Глава 004 - Тетрафобия

Глава 4: Тетрафобия

- Иду-иду, - полусонно пробасил Всеволод, скрипнул половицей и едва не ударился головой о традиционно низкую перекладину.

В штабной избе сильно пахло хлоркой. Снаружи тянуло соленым бризом и пропавшим крабьим мясом. Небо излучало злобное безразличие, и не успел Всеволод задуматься на тему, бывает ли безразличие злобным, его отликнул старший по званию товарищ капитан Прохор Сидорович по фамилии Звягинцев, специлист по короткоствольному оружию и транзактному анализу в психологии.

- Волчанко! - майор скривил губы в табачной усмешке. - Ты японский учить собираешься? Отвечай: «да» или «нет»! А то Квентин наш, не ровен час, заснет с крабами, кому япошек допрашивать станется?…

Всеволод развернулся захватить брезентовый плащ, забытый на скамье в переговорной пристройке (именно в ней допрашивали крабобраконьеров, пойманных в окрестных водах), в дверях столкнулся с радистом Филином, казалось, медленно плывущем в обтекаемом табачном дыму. Радист, такой же небритый, как и невыспавшийся, одетый в синие треники и черную борцовку, стучал зубами «Танец с саблями», пугливо озираясь на изображение Президента. Господин Президент. Парадный портрет. Серьезен и вместе с тем сентиментален, как на церемении инаугурации.

- Эй-эй, - выкрикнул майор Звягинцев. Он стоял на полпути к бухте, подставив спину зюйд-вест-весту, дующему со стороны Хоккайдо. – Эй-эй-эй, Волчанко, канай седова!

Закутавшись в линялый брезент, неумело изображая шаркающую кавалерийскую походку, Всеволод приблизился к южной оконечности мыса Анана на входе в Крабовую Бухту, где в вечернем сумраке маячил силуэт капитана. Звягинцев возвышался над грудой обломков, засыпавших побережье еще прошлой ночью. В дрожащей его деснице дергал пятном света латунный походный фонарь, наспех добытый из вещмешка.

- Погляди-погляди, - не унимался капитан. – Во дают!

Фонарь выбил из сумеречной слизи фрагмент бортовой оснастки японского пикирующего бомбардировщика времен Второй Мировой. Всеволод готов был сквозь землю провалиться, помянуть всуе саму Кузькину Мать, а также дать свою крайнюю плоть на отсечение, но в характерном изгибе хвостового оперения он без колебаний узнал «Аитчи D3A1» 99-го типа. Да-да, тот самый «Вэл», хорошо известный по военной хронике: ангел смерти, что, находясь в гуще себе подобных, атаковал Перл Харбор 7 декабря 1941 года.

Оборванный край цельнометаллической обшивки содержал слегка поблекшее, но все еще различимое изображение мультяшной девочки в школьной форме: длинные, красиво разлетающиеся прядки черных как смоль волос, огромные, как полноводные озера, глаза: один игриво прищурен, другой широко распахнут и хранит в себе миллиард бесовских искорок. Порхающая плиссированная юбочка. На боку – огромная сумка-почтальонка, увешанная тонной пестрых значков. Сверху – несколько иероглифов кандзи. Справа – несколько символов такой же загадочной катаканы.

Капитан был слегка подшофе, видимо, поэтому слишком пристально рассматривал юбку и грудь японской школьницы, прежде чем переметнуть световое пятно на другое скопление обломков, среди которых Всеволод успел разглядеть трехлопостной воздушный винт накадзимовского торпедоносца «B5N2» и цилиндр еще какого-то японского истребителя. Фонарь потух, майор выругался.

Двое мужчин, продрогших до костей, устремились на квартиру: согреваться чифирем и обсуждать последние новости.

Всеволод понимал, что капитан жаждет продолжить утренний разговор, но желание убраться с Шикотана (хотя бы к черту на рога!) не прекращало щекотать виски. Морское великолепие, холод и сырость заставляли мечтать о том, чтобы его взвод в следующий раз закинули куда-нибудь в солончаки – или в горы, где до сих пор отращивают бороды фанатики-сепаратисты. В любом случае, ему хотелось помахать Курилам обшлагом бушлата. И так, чтобы навсегда.

- Я одного не понималь, - вставил в разговор свои несколько центов Квентин – штатный переводчик с ломанного японского на корявый русский. – Что Россия получаль от Южный Куриль?
- Рожей не вышел такие вопросы задавать, Шарапов! – окстил его майор, и Квентин, выхватив последнее слово, все понял и заткнулся. – Нам, парни, не к столу верхи обсуждать. Даже если Президент – шпион из страны самураев, мы все равно служим Родине. Без вопросов, парни, без вопросов.
- А я вот скажу, что тут СШО замешаны, - прошелестел простуженный радист Филин, глотая чифирь. – Япошкам нелегко пришлось в том году, вот они и ложатся под звездно-полосатых. И Хиросиму, и Нагасаки вспомнили. И подписали сразу.
- Президент наш только на словах асашей этих не любит, - подал басовитый голос Иван Тайлер, самый мускулистый и самый неповоротливый спецназовец во взводе.
- Верно, верно, - прокашлялся сухощавый горбоносый боец-второгодник по фамилии Фрик. Имени его не знал никто, кроме Звягинцева. – Кху, кху! Новый мировой бедлам, кхе-кхе!…

Обойма из небритых спецназовцев, оглохших от волн. Чифирь на длинном столе с низкой посадкой. Два месяца просиживания дыр на Шикотане. Президент смотрит со стены. Сардоническая ухмылка поперек глянца.

- Все пойдет… как пойдет, - неслышно давит из себя капитан Звягинцев. Его непропорциональное огромное лицо высится над столом, словно икона. – Не хватало разговоров о политике, парни... Наше дело – малое. И великое. Отрабатывать хлопок – одной ладони…
- До кровавых мозолей! – выкрикнул спецназовец Семен Ваньков, бравый малый с надорванным левым ухом, но веселый, как батальон чертяк пекельных.
- Верно, парни, - произнес Звягинцев. – Как вы, думаю, все понимаете. С сегодняшнего дня – мы на вражеской территории. Сидим тихо и ждем. Не высовываемся. Филин, сходи-ка, продублируй шифровку!…

Филин, закутавшийся в отравленный бризом плащ, поковылял до радиорубки, расположенной в пристройке неказистого блочного здания, именуемого штабной избой. За Филином последовал пристыженный Квентин. Надо отметить, что штатный переводчик, выписанный, как в былые времена, из старой доброй Британии, был не слишком хорош ни в русском, ни в японском. Зато, как по секрету всему свету рассказал капитан Звягинцев, Квентин был одним из нескольких человек в мире, владеющих аккала (мертвый такой саамский язык), использовавшимся для посланий в центр, а также для расшифровки распоряжений, идущих из центра. Что за специалист присутствовал на обратной стороне, Квентин не знал. Не знал об этом никто из роты; взаимодействие с центром было делом еще более тонким, чем ловля японских браконьеров в спорных водах.

- А все-таки наш картавый гайдзин, - сказал Семен Ваньков, убедившись, что Квентин покинул здание, - он в самую точку со своим «не понималь». Ведь Президента ненавидеть будут даже пуще япошек! Ладно, самый большой остров – Итуруп остался за нами. Но как же остальные Южные Курилы? Ведь есть и части, и гражданских несколько сотен! А что, если самураи с ножами да винтовками лазерными?…
- Тревогу не поднимать, - молвил Звягинцев, снявшись с места. Его массивный силуэт поочередно оказывался то в одном, то в другом углу огромной комнаты. Скрип тяжелых половиц сгущал тревогу, в такт с небом, выполненным из грубой технической ваты. – И не хандрить! Дозорные в Крабовой бухте, у них – фонари. У нас – оружие. Гражданских – на корабли. Женщин и детей – вперед. Инструкции все помнят? То-то же! Вот и Родина про вас не забывает. Завтра, на неделе – нас увезут, клянусь честью! Я лично знаю Безобразова, он хороший парень, нас не оставит! Еще будете вспоминать, как…

…Распахнулась дверь, и взору спецназовцев предстал Квентин, приткнувшись лицом в растопыренные, как у летучей мыши, пальцы. Губы бормотали, глотка издавала скулящие звуки. По английскому лицу в несколько речейков струилась нелепая темная кровь.

Всеволод выбежал вторым, после Звягинцева. Остальные разбирали оружие, дышали вслед. В желудке у каждого плескался чифирь – и крабовое мясо лежало мертвым грузом.

Капитан светил керосинкой, пытался соединиться по рации с пограничной заставой. Никто не отвечал, и Звягинцев, матерясь и топоча, месил размытый песок по дороге к морю. Спартанский плащ трепетал крыльями новорожденной бабочки. Последний дом в поселке открывал вид на величавую Крабовую бухту. Побережье, заваленное обломками, распахнуло водную гладь лишь наполовину – до мыса Анана, откуда доносился размеренный монотонный скрежет. По водной глади струилась лунная дорожка: небо очистилось за считанные минуты – в стратосфере бушевали потоки; по земле тянуло прохладой.

А на вершине огромной мусорной кучи, – казалось – деталью сардонической луны – высился огромный силуэт. Длиннополые одежды, пучок волос над головой. Изогнутый меч на поясе. Словно пямятник седой старине – или краеугольный обелиск, наполненный душами утопленников.

- Матерь Кузарова! - скрежетнул зубами ни пойми откуда подбежавший Филин, но его реплика уже тонула в отборной капитанской ругани. Звягинцев открыл огонь из «макарова», – пули шли в темноту, но, не достигая лунного лика, ложились где-то за пределами видимости.

Тело Звягинцева, бешено содрогаясь, вошло в распахнутые объятия Всеволода. «Волчанко, давай, беги», - губы пузырились кровью, из левого бока торчал обломок бушприта эскадренного броненосца времен Цусимы. Когда Всеволод перевел взор на живот старшего по званию, его чуть не вырвало: товарищ капитан был пронизан бушпритом, словно толстая гусеница – зубочисткой. Тело обмякло в руках, становилось неподъемным, - и уши рвануло грохотом короткоствольных автоматов. УЗИ, модернизированные «калаши», все то, чем так гордился Звягинцев, наперебой вершило бесславную тризну, целясь в лунный свет.

Всеволод слишком поздно понял, что руки намертво впились в плечи умирающего, обшитый металлом бушприт (но разве бывают бушприты на кораблях с паровыми машинами?!) опрокинул их вниз, и механические вопли стрельбы раздавались уже где-то со стороны небосвода, гнавшего техническую вату облаков: прочь от Японии – да в Хабаровский край. Всеволоду вспомнилось название тяжелого флагмана из флотилии адмирала Того Хэйхатиро – «Микаса», мгновенно морфировавшее в испанское «микаса-цукаса», означающее «мой дом – твой дом». Разгоняя мысли об интернациональном гостеприимстве, Всеволод, пытался подняться на ноги, но тело плохо слушалось, оседало куда-то назад, по направлению к распростертому трупу капитана Звягинцева, чьи вечные озера отражали лунный свет, струящийся отовсюду.

Лишь в этот миг Всеволод догадался, что лунный пришелец – вовсе не памятник погибшим при Цусиме, а живущий и функционирующий ниндзя – супостат земель нихонских!

Всеволод перевел взгляд на огромного человека в ориентальных одеждах и ощутил, как достают до костей иглы озноба. Упрямые глаза твердили иллюзию, в которой несколько десятков корабельных обломков порхали в воздухе, в свободном пространстве: где ни кислорода, ни логики. Металл, погибший в те времена, неистово впитывал и рикошетил пули – защищал врага от свинцовых аргументов. Ими все еще сыпали уцелевшие бойцы из роты капитана Звягинцева.

Массивный корабельный винт – искаженная стальная звезда древнего убийцы с востока – огромный нож грибника из 60-х – на глазах Всеволода – беззвучная траектория – срезал голову ближайшего к нему спецназовца. Органический предмет откатился, бешено тараща вечные озера, и в нем, забрызганном серой кровью, Всеволод узнал то, что осталось от Семена Ванькова – самого веселого парня, выдумавшего поговорку для старшего по званию: «Спасибо, кэп!».

Плохо различимая реальность – в комнате смеха из нахлынувших слез – Всеволод окунул глаза в лунный свет. Корабельный мусор, помеченный луной («Junk! Junk!» – поутру выкрикивал Квентин), перемещался в строго отведенном пространстве воздуха. Прихоть или граница вражьих способностей – это еще предстояло выяснить. И кто-то должен был это сделать.

Боец встал в полный рост и рванул чеку, прежде чем громозкий воздухозаборник, прилетевший со стороны лунного человека, не припечатал смельчака ниже собственной тени. Краем глаза Всеволод узнал Ивана Тайлера. Спецназовец остался жив, даже стремился вернуться на ноги, когда шальная стеньга на бесчеловечной скорости взорвала ему горло.

- Фли! Плиз, фли! – это Квентин шепелявил в ухо. Как блоха – в сторону складов, от моря, к лесу. Не видел, не понимал – залитый кровью, реальностью.

Всеволоду послушалось «пли», но оружия он при себе не нашел, да и некогда узнавать, куда оно запропастилось. Секундой позже, узрев заячью спину Квентина далеко впереди, рванул следом, зайцем, вверх по склону – в безлунную тьму, подпрыгивая в тишине, словно китайский циркач.

По левую руку тянулся восточный склон холма, перерастающего в сопку – ношеное платье из лысеющего леса. Лодыжки тянули к границе водораздела, в центр острова. Пирс был едва различим за стенами нескольких складов, но вечерняя мгла приоткрывала мачты кораблей береговой охраны. Издалека слышалась возня, крики; воздух прорезало несколько ружейных выстрелов.

Всеволод знал, что бухта скрывала от гнева морских богов четыре военных корабля и четыре сейнера, оснащенные всем необходимым для ловли крабов. Что же конкретно происходило в бухте, он едва ли мог предположить.

В стороне от мыса Анана, у подножия которого свершилось побоище, раздался такой же скрежет, что и раньше. Несколько всполохов пламени, вопли, сигнальная ракета в небо, – и грохот, еще несколько секунд гуляющий аритмичными скачками по Крабовой бухте. В этот бедлам вклинилось дыхание самого Всеволода и жалостливые подвывания Квентина, бегущего вдоль по проулку – в сторону автомобильной дороги в Малокурильское.

Робкая весенняя растительность под ногами, снега на сопках еще видимо-невидимо. Деревянные жилица, черепица, теплые печки в изразцах. Где же рыбацкие семьи? Грузчики? Водители?

- Ватаси ва Куработто десу, - воскликнул Квентин, и его голос вдруг сорвался. – Си, си, си, си…

Всеволоду показалось, что переводчик читает магическое проклятие, а если точней, – бредит от потери крови и вследствие дистресса.

Шаг левой, шаг правой – и Всеволод оглянулся, как оглядываются на Содом, – по направлению к лунному свету и грохоту.

Ночное светило разгоралось ослепительно и величаво, подстать африканскому солнцу. Под луной, напротив блочных и бревенчатых строений Крабозаводского, почти что в ряду с покинутыми кораблями береговой охраны стоял, покачиваясь, фантастический монстр. Огромный зверь о шести ногах, с двумя несоразмерными клешнями, нагрудным панцирем с закатным мерцанием цифры «4» из горящего мазута, он напоминал обитающее за гранью добра и зла морское нечто, коего пробуждения боялись древние культисты.

Прищурившись, Всеволод сразу отметил детали: массивные корабельные винты по обе стороны головы, мощная колючая архитектура рангоута за спиной, массивная обшивка броненосцев укрепляла грудную клетку. Шесть крабьих членистых конечностей, состоящих из бесформенного корабельного и авиационного «джанка», дружно шевелились в сторону человеческих домов и складов, издавая тот самый леденящий душу скрежет, в котором Всеволоду уже наяву мерещились настоящие японские слова!…

* * *
Апостол!

«Отвечай: чем ты занимался в жизни?»

Трупы ребят поутру нашли спецназовцы с Итурупа. Их с Квентином отыскали в лесу. Переводчика он больше не видел. На допросах повторял одно и то же. Одно и то же. Одно и то же. Одно и то же. Одно и то же. От него отстали. Лишили всех званий. Разрешили вернуться.

Он был на Морском кладбище во Владивостоке. 54 закрытых гроба – прямым рейсом с Шикотана. Самое тяжелое утро. Он не смел плакать. Не смел молить о пощаде.

Он вернулся. Старый новый год в новой старой квартире. Ее адские духи, кружевная сорочка, ресницы. Его работа, его «ышка», его младшая сестра, Аня, и ее сын. Антон.

Его лучший друг Миша. Хороший, годный психолог. В помощь Антону. Специалист по японской мультипликации, компьютерным играм и девиантному поведению. Единственный человек в мире, кому он мог бы рассказать, что действительно случилось на Шикотане в лысеющем лесу в ту самую ночь.

Ее глаза, наполненные озорными искорками. Девочка в розовом платье. Антон падает, летят стулья. Огромный бритый охранник спешит на помощь. «Дом Тысячи Озер».

Карета скорой помощи на привокзальной площади. Антон в крови. Приемный покой. Реанимация. Кома.

Ее глаза, наполненные озорными искорками. Лес на вершине сопки. Переводчик Квентин кривится лицом. Теряет рассудок. Навсегда, насовсем.

«Учи японский!», - говаривал ему Звягинцев, табачно усмехаясь.

Он японского не знал – и не узнает. Это и спасло.

Лучший друг Миша. Падение из окна, с четвертого этажа.

Девиантный подросток Марина. Она же – Хитоми.

Смерть по дороге в реанимацию. Его лучший друг Миша.

Лучший друг. Миша.

«Отвечай: чем ты занимался в жизни?»

Апостол.

* * *
Шикотан.

Берег острова чист.

Вся Крабовая бухта полностью избавлена от мусора.

Обломки, левитировавшие вокруг огромного японца: где они?

15-метровый монстр из прессованного корабельного мусора.

Генобот 2.3 – на записи он двигался, издавая такой же скрежет!

И девичьи глаза, полные лучезарных искорок!

Розовое платье в саамском «Доме Тысячи Озер».

И фиолетовое – в лесу Шикотана.

* * *
Всеводод тащился, куда ноги глядят. Глаза застилали слезы. В руке – бутылка шампанского. Уже вторая. В целофановом пакете – еще две: хороший яблочный сидр и дрянное виски.

Ему плевать на Стены и Порядки. Сегодня он доберется до самого Президента, на пару-тройку дней покинувшего Столицу, дабы в рамках официального визита навестить родной город. Он расскажет все, что должен был поведать еще в том году, на первом допросе.

На подступах к площади Всеволод понял, что лишен способности слышать, а сквозь набегавшие слезы различал лишь порхающие тени – словно плащ капитана Звягинцева, словно крылья новорожденной бабочки. Вечность имела запах нефти, а дущу изнутри выжигал горящий мазут.

Теперь, когда зрение и слух вернулись, он видел, как люди в костюмах Юных Мутантов Наемных Убийц Хомяков швырялись друг в друга коктейлями Молотова. Он слышал, как из бумбокса провокаторов доносилось техно 20-го века с линейной тактовой квадратурой. Он чувствовал, что следующим месяцем будет апрель, из всех сезонов високосного года – самый мерзкий, самый отвратный месяц, когда очкарики снова берутся за тетради и все-таки находят однозначный ответ на вопрос, «сколько же будет дважды два». Прокаченные «гробы на колесиках» рассекают по сонным дворам. По улицам разгуливают малолетки – носители литеры «D.». Рекламщики всучивают бесплатные каталоги компании «АйВи». Бериллий продают за бугор, а взамен поставляют Благородные Истины Небесных Царей…

Наконец, Всеволод увидел, мужчин на лошадях. В полном обмундировании. В шлемах-«космонавтах», вооруженные мечами, щитами и дубиками, они мчались через площадь, размазывая людское мессиво по брусчатке тонким, едва различимым слоем. Всадники на полном скаку преследовали совсем молоденькую девушку.

Пряди черных как смоль волос. Плиссированная юбка, одетая не по погоде. Сумка-почтальонка, истыканная пестрыми значками. Первый всадник выхватывает фитиль мазутной горелки, поджигает ее и делает широкий замах над головой беглянки. Девушка издает оглушительный крик о помощи. Крик, рвущий оцепенение.

Всеволод шагает вперед – с бутылкой шампанского. Шампанское разбивается о шлем одного из «космонавтов», человек падает с животного. Еще один всадник стреляет, но промахивается. Третий успевает отразить бутылку сидра, в то время, как четвертый сбивает девушку с ног и обрушивает на нее свою горелку.

«Пли!», - кричит апостол и швыряет в дьявольскую кавалерию дрянное виски, целясь в лицо и руку, сжимающую огонь.
 
Четверку поглощает мазутное пламя.