Как пропивался Талант

30 февраля 3000

Как пропивался Талант

Талант прицепился ко мне, когда я был еще крайне юн. Организм был молод, ослаблен, не привит, иммунитета к таланту не имел ни наследственного, ни приобретенного, поэтому талант легко проник в мое беспомощное, хлипкое тельце и распространился с неимоверной быстротой, пустив корни в мозгу, руках и сердце, да заслав метастазы в ноги и систему размножения.

Руки мои талант подло и вероломно, незаметно для всех подменил на золотые - интересно кому достались мои кривые и никудышные? -, ноги - на чужие ноги танцора и бегуна на короткие дистанции; мое маленькое, аккуратное сердце вдруг оказалось большим, широким, пышущим добротой, состраданием и верой в чудеса; мозг функционально стал больше похож на электронно-вычислительную машину; о половой системе и говорить стыжусь - по всей вероятности, она была позаимствована талантом у буйвола или арабского скакуна, впрочем я не сравнивал и надо признать, что это чистого кислорода экстраполяция.

Поначалу талант почти никак не проявлял своего пагубного на меня влияния, лишь изредка вызывая во мне приступы не детского рвения к уборке дома, да судорожные потуги к самоличному чтению энциклопедии "От А до Я". Естественно, поначалу родители не могли нарадоваться, но потом забеспокоились - мол "что же это ты сынок не идешь играть на улицу?" На подобные реплики талант реагировал молниеносно. Моими устами категорично заявлял, что на улице одни палудурки и заставлял меня третий раз листать пятый том  Энциклопедии Брокгауза и Ефрона.

Моими кумирами уже в детстве талант насильно сделал дедушку Ленина, которой строго улыбаясь почему-то постоянно косился на меня с картины на детсадовской, а затем  школьной стене; великого китайского революционера Сун Ят Сена, на улице носящей имя которого я проживал в крупном сибирском городе с древним названием "Асгард"; да моих мамулю с папулей, несших по мере своих сил народу соответственно доброе и вечное в районном кинотеатре под лицемерно-пацифистским названием "Мир" и разумное в областной психиатрической лечебнице.

Чтобы окружающие ничего не заподозрили, талант все же выводил меня иногда на прогулки и заставлял общаться с парой местных ребят: с т.н. "Лупензоном" - местным очень умным и одаренным парнем от природы и линзами на минус двенадцать от окулиста, да, видимо, c потомками самодержцев всероссийских - братьями Д. и М. Романовыми, впоследствии не дождавшимися воцарения и основательно подсевшими на кокоинум.

Когда я подрос, талант развился до предпоследней стадии так, что стали видны его клинические признаки и я начал не на шутку корчиться от всевозможных болезненных ощущений. Сначала талант заставил меня стать круглым отличником, выступать на каких-то олимпиадах и смотрах, участвовать в лыжных пробегах, посвященный годовщине основания Рабоче-Крестьянской Красной Армии, за что я не раз получал из чувства примитивной зависти от восторженных, но не зараженных талантом математика или химика, коллег по школе в нос, в глаз и в зуб.

Уже в этот период мой организм начал сопротивляться разрушительной деятельности таланта - я начал активно курить, чтобы сигаретным дымом изгнать талант из своих чресел, как изгоняют черта дымом тлеющего ладана. Курение и вправду помогло и талант на пару лет ушел в анабиоз. Я было стал возвращаться к нормальной жизни постсоветского подростка, как вдруг талант дал рецидив и с удвоенной силой стал наносить мне все новые удары. Сначала он обманом и хитрыми уловками загнал меня в секцию каратэ, где мне в первый же день и на мне же показали весь арсенал болевых и удушающих приемов, удары по корпусу, подсечки, всевозможные маваши и гери, уработку нунчаками и прочей не славянской утварью. Говорят что каратэ - это философия. Признаюсь я этого не ощутил. Похоже философия у них шла в конце - сразу после получения черного пояса.

С каратэ было покончено, но талант продолжал свою деструктивную деятельность. Непродолжительные мучения меня ожидали в секциях обкачки и бокса, плюс пять лет я нестерпимо страдал от занятий спортивной гимнастикой. Именно там мои незадачливые коллеги, также как и я бьющиеся в конвульсиях на перекладине, козле и кольцах, познакомили меня с хорошими обезболивающими - пивком, водочкой и винцом. Эти лекарства я стал применять регулярно и боли, вызываемые талантом, чуть отступили.

Шла активная фаза пубертатного периода, когда произошло непредвиденное. Талант ведь как и грипп опасен осложнениями, а не сам по себе, и осложнения эти не заставили себя долго ждать. На фоне моего интереса к противоположенному полу, талант присосался к сердечной мышце и рукам, вынудив их овладеть в совершенстве несколькими музыкальными инструментами для сочинения и исполнения гимнов и любовных сонетов. Я держался до последнего: гитара и фортепиано пали перед моим мучителем, но когда талант взялся за аккордеон и балалайку, я не выдержал и ответил таланту жестко и ассиметрично - крепко запил и пристрастился к Мари-Хуанне. Спирт и тетрагидроканнабинол чуть смирили бушующую стихию, но вызвали аллергические реакции - повлияли на рассудок, в результате чего со мной стало тяжело общаться из-за проявившейся склонности к мордобою.

Я всегда мечтал служить в армии, хотя никто из моих родственников не отличился на полях брани, лишь дед по материнской линии, кажется, был застрелен гитлеровцами где-то под Ельней. Талант вмешался и здесь, растоптав мою мечту. Как я не упирался, но талант своими силами пропихнул меня вместо танкового института в педагогический и дотянул таки до получения диплома, сдав экстерном пятый курс, чем окончательно сломал мне жизнь. Как я не противился, но талант извивался во мне как мог - возвел на эконом, а затем на юрфак, потом глумился надо мной в магистра- аспиран-турах. Из последних сил я вливал в себя декалитры спиртного, чтобы хоть как-то осадить зарвавшуюся гадину.

Приводы в милицию и вытрезвитель стали постоянными, при этом талант тоже не сдавался и устраивал меня то на одну, то на две работы сразу, выжимая из меня параллельно научные статьи, да заставляя с болью в сердце крехтеть над авторскими заданиями для моих юных, но весьма уже ничего, учениц в школе и старых толстых асексуальных баб на заочке в педе и паровозной академии.

Жизнь шла своим чередом. Я уже почти смирился со своим недугом, не оставляя меж тем попыток от него избавиться. Был я завсегдатым дегустатором новой алкогольной продукции и различных способов усыпить талант чем-нибудь психотропным. Обо мне пошла недобрая, но все же хоть какая-то слава - стали интересоваться чем да как дешево и сердито уделаться; где купить, как накрыть и приготовить; стали приглашать в качестве эксперта, бывалого и знатока. Но я то знал, что все эти приглашения пропитаны фальшью, лицемерием и корыстью. Люди хотели побыть в компании не со мной, а с талантом и тоже его подхватить, а на меня им было абсолютно наплевать.

Но однажды все изменилось. Осенним субботним утром я как обычно встал часов в десять и отправился в магазин прикупить различных лекарств, ведь в выходные талант особо зверствовал. Встретив знакомого - счастливого парня, которого талант не зацепил и поэтому тот каждый день весело с радости надирался мня себя ни много, ни мало Веней Ерофеевым, я налил два стакана порто. Мы выпили. И тут я ощутил нечто необычное, нечто из детства, нечто совсем другое, давно забытое, почти уже стершееся из памяти. Глаза мои открылись и мир предстал в ином свете. Все, что раньше было невыразимо, стало вдруг ясным, четким и простым, то что раньше изнутри на меня давило, вмиг ушло. "Похоже таланта нет... кажется я наконец-то его пропил..." - осторожно шёпотом, чтобы не сглазить, сказал я своему корешку. "Талант не пропьешь!", - ответил тот со знанием дела, хотя чаща с растворенным талантом до него дошла в детстве уже пустой. "А я смог!" - сказал с радостью и восхищением в голосе я и, бросив лекарства, как отпихнул когда-то костыль исцеленный Христом калека, поспешил домой.

Я шел, почти летел и явственно ощущал перемены в себе. Я чувствовал себя вновь здоровым и могучим, брутальным и сильным, уверенным и живым, способным на все и даже больше. В первую очередь придя домой я сжег партитуры, третий том мертвых душ, разбил о стену гитару и долго ломал пианино, пока то не превратилось в розоватую груду, напоминающую наполовину ощипанного дикобраза. На следующий день меня выперли из аспирантуры, из институтов и школ, потому что туда берут только больных (талантом) людей - здоровым вход заказан. Я был в не себя от счастья, вернее как раз в себе и без него - без этого треклятого таланта.

То, чего так долго я ждал, свершилось!

Талант не пропьешь! - говорили мне. Я пропил его! Я смог! Я оказался выше и сильнее! Я растворил и изверг из себя эту, вечно терзающую нормального с виду человека, болезнь!

Так что пишу я теперь сам, без таланта. Дую в брошенную им внутри меня опустевшую тару и внимательно прислушиваюсь к отзвукам пустоты и тишины. Так что не обессудьте - что есть то есть, пустота говорят ничего и не рождает...