Возвращение. Глава 5

                ***


«Дзиньк-дзиньк» - звук то удаляется, то приближается вновь.

Иринка приоткрывает левый глаз и тут же поспешно закрывает: солнечный луч безжалостно царапнул  по нежной, расслабленной сном, радужке.

«Дзиньк-дзиньк» - продолжает что-то настойчиво шуметь под окном, и вскоре до Иринки доходит, что могло послужить источником таинственного звука. На значительном расстоянии друг от друга вбиты в землю два стальных колышка, к которым прикреплена проволока, а к ней надёжно прилажена цепь, удерживающая мохнатого пса от излишних посягательств на свободу. Когда пёс бежит от одного колышка к другому, цепь, соприкасаясь с проволокой, начинает издавать то самое «дзиньканье», разбудившее Иринку.

Стряхнув остатки сна, девочка переворачивается на спину, сладко потягивается всем телом и, замерев на мгновение в неудобной позе (отчего становится похожей на ленивую кошку), прислушивается к звукам в доме. Тишина. Только слышно, как тикают старые часы на стене,
в прихожей.

Сегодня особенный день.

Неделю назад родители Иринки удачно продали пару быков,  и теперь, когда все невзгоды остались позади, семья готовилась к важнейшему ритуалу – поездке в районный центр для приобретения серьёзных покупок и разных пустяшных покупочек, позволяемых себе только в такой вот особенный день.

Предвкушая будущую поездку, и, связанные с ней приятные хлопоты, Иринка радостно бьёт в ладоши.

Чтобы почувствовать себя самым счастливым человеком на земле, ей необходимо было  приобрести на рынке следующие вещи: во-первых, заколку для волос в виде больших английских букв, складывающихся в романтическое слово «LOVE» (желательно, чтобы заколка была с блёстками,  и совсем уж желательно, чтобы Верка из параллельного класса, увидев это блестящее чудо, непременно лопнула бы от зависти); во-вторых, купить ещё одну заколку, но уже в виде жучка – об этой безделушке Иринка грезила с тех самых пор, когда Олечка С., гордо переступив порог класса, предстала перед ахнувшими одноклассницами во всей своей красе, особый блеск которой придавали необычные заколки-жучки.

«Надо купить таких заколок три, нет, пять штук, – ликовала Иринка, переворачиваясь на живот и зарываясь лицом в подушку. – Что ещё…ах да! Пирожное «Корзиночка», пирожное «Птичье молоко», пирожное «Картошка»…

Все эти сладости Иринка мечтала вкусить в местном кафе, воплощавшем собой, по наивным верованиям местной детворы, обитель рая на земле. Здесь же можно было  отведать и чудо-напиток, завезённый из далёкой страны. Напиток разливался по пластиковым стаканчикам и продавался по цене, составлявшей стоимость двух «Корзиночек» и одной «Картошки», но, несмотря на это, желающих попробовать заморскую диковинку прибавлялось с каждым днём всё больше и больше. Новоиспечённый адепт, купив заветный стаканчик, осторожно, чтобы, не дай Бог, не пролить ни капли драгоценной жидкости, подходил к своему столику, садился, и с минуту блаженно наблюдал, как в стаканчике радостно шипят пузырьки, затем, с некоторой опаской, делал первый глоток и, уже посвящённый в тайну «Раскоканного Прикола», гордо озирался по сторонам, мол, и чем я хуже других; после этого, как-то совсем уж нарочито смело отхлёбывал тёмно-коричневую жидкость, морщась с непривычки от щекотавших нос пузырьков.

Иринка ещё не успела оценить всех достоинств заморского напитка, и это обстоятельство её сильно угнетало, хотя, сказать по правде, угнетало её совсем другое: некоторые одноклассники уже успели приобщиться пузырьковых тайн и вовсю хвастали этим. Настала пора и Иринке прикоснуться к неведомому, а прикоснувшись, смело войти в сонм избранных.

Конечно, пришлось долго убеждать родителей в потрясающих качествах напитка и целесообразности его покупки, но те никак не могли взять в толк, чем, например, компот собственного приготовления отличается от заморского напитка, пусть даже и трижды потрясающего, и если он и потрясает воображение, то только аховой ценой, и потому, никакой такой «заморыш» никогда не вторгнется на территорию семейного бюджета и тем самым, не прорвёт, хоть и грамотно выстроенную, но всё же хрупкую его оборону.

Со стороны Иринки в ход пошли уговоры, слёзы, обещания и снова слёзы, просьбы, заверения, жалобы и опять слёзы, слёзы, слёзы. Так, мало-помалу, подтачивая неприступное, категоричное «нельзя», Иринка вскоре добилась своего – родители произнесли заветные три слова - «там видно будет», выступившие гарантом того, что любимое чадо всё-таки получит желаемое.

Распластавшись на кровати, Иринка продолжает предаваться мечтам: «А ещё надо купить колечко с сердечком и лак перламутровый или красный, а лучше – и тот, и другой.  Наверно, мамка не разрешит. Скажет «рано ещё» или «денег нет». А если у папки спросить…».

В доме хлопнула входная дверь, и Иринка внимательно прислушивается к звуку шагов входящего. Она давно научилась различать шаги отца и матери: отец старался ступать как можно тише, словно боялся внезапно оторваться от земли и улететь в небо, а мать, напротив, громко шлёпала пятками по полу, без меры суетилась и порой, казалось, что мысли её с трудом поспевают за телом.

Шаги быстро прошлёпали в кухню и вскоре оттуда послышались скворчащие звуки обжариваемого на сковородке сала.

Не вставая с постели, Иринка заорала во всю мощь своих не по-детски крепких лёгких:
- Мам!!! Мы в кафе заедем после рынка, ты обещала?!

Из кухни долетел раздражённый голос матери:
- Чего орёшь, как ненормальная, глаза сначала продери.

Где-то в глубине двора раздаётся чахоточное пыхтение заведённого мотора – это отец выводил из гаража свой старенький «Москвич».

Иринка мгновенно оказывается на ногах и бежит к окну, но успевает лишь заметить мелькнувший светло-голубой бампер. Шум мотора звучит теперь глуше и доносится уже не со двора, а со стороны уличной дороги.

Схватив, висевшее на спинке стула платье, Иринка начинает суматошно напяливать его через голову, но, запутавшись в рукавах, окончательно теряет из виду горловой вырез и от этого запутывается ещё больше.

- Дурацкое платье, - цедит она сквозь зубы и попутно прислушивается к тарахтению мотора за окном. Вот оно стало как будто глуше, а теперь и вовсе стихает. Сердце Иринки тревожно забилось. Так и есть! Машина отъезжала от дома в неизвестном направлении.

- Мам!!! А куда это папка поехал?

- К Грише Корнейчуку, за бензином, - выныривает совсем рядом спокойный голос матери. Оказывается, пока Иринка возилась с платьем, мать уже хлопотала в коридоре, примыкавшего вплотную к Иринкиной комнате. – Умывайся скорее, папка приедет – кушать будем.

Иринке наконец-то удаётся справиться с платьем и, успокоившись, она выходит из комнаты в коридор.

Мать сидела на корточках у серванта и вынимала из нижнего ящика какую-то посуду.

- Я платье надену то, красное, что мне Валя подарила на день рождения, - рассуждает вслух Иринка, поглядывая в сторону гостиной. Там стоял большой полированный шкаф, в котором лежали вещи «на выход», то есть новые, ни разу не надёванные вещи, с любовью разложенные на полках. Иногда, правда, они вынимались из шкафа, чтобы продемонстрировать кому-то из знакомых, и тогда по комнате распространялся лёгкий цветочный аромат, сохранявшийся благодаря кусочкам мыла, разбросанным предусмотрительной хозяйкой по углам полок.

- Нечего со сранья перед зеркалом крутиться, лучше бы матери помогла, вместо того, чтоб о тряпках весь день думать, - мать строго отчитывает Иринку, не забыв при этом бегло бросить взгляд на своё отражение в серванте.

- Ага, а сама, вон в бигудях всю  ночь спала, - укоризненно выпаливает дочь, тоже мимоходом оглядывая себя в зеркале.

- Поговори мне ещё, сейчас по губам дам, - незлобиво обещает мать, исчезая в дверях кухни.

Иринка нехотя плетётся за ней.

- Ириш, - тон голоса матери сбивается на просительную интонацию, - сходи к курочкам, посмотри яички.

- Не могу, - отмахивается Иринка, спеша к двери, ведущей на улицу, - мне умыться надо.

- Всё папке скажу, не нервируй меня. Ты слышишь?

 Угроза матери возымела действие.

- Вчера только смотрела, - обиженно повышает голос Иринка, но послушно плетётся к курятнику, ругая про себя несушек за их излишнюю производительность.

- Ирина-а! – кричит вдогонку мать. – Захвати с огорода пару помидорок, лук и укроп – я салатик сделаю.

- Ну, мам!!!

- Я кому сказала?!

В любой другой день Иринка, пожалуй, и заупрямилась бы, но сегодня был особенный день, а потому, продолжая бубнить себе под нос что-то нехорошее о курочках и помидорках, она, скрепя сердце, идёт на хоздвор.

Вернувшись из «малого крестового похода», Иринка демонстрирует матери добытые трофеи: старый ковшик, по дну которого сиротливо перекатывалось, ещё тёплое на ощупь, яйцо, две крупные, по форме напоминающие сердце, помидорины, лохматый пучок укропа и длинные, хрустящие стебли молодого лука, общим числом 7 штук.

- На вот, - торжественно произносит дочь, вручая матери добычу.

- А чего так мало укропа принесла? – мать недовольно разглядывает жалкий пучок. – Иди, ещё нарви – побольше.

- Ну, мам, - голос Иринки начинает жалобно дрожать, - папка скоро приедет – не успею ведь собраться.

- Чего там собираться? – снисходительно улыбается мать. – Ладно, иди уж. Только смотри, вещи аккуратно вынимай из шкафа, а то после тебя – чёрт ногу сломит, ты слышишь, Иринка?

Но Иринка её не слышит. Внимание девочки целиком сосредоточено на полированном гиганте, внутри которого томятся вещи, взывающие к тому, чтобы их поскорее освободили из шуршащих пакетов, сорвали яркие этикетки с китайскими иероглифами, и осторожно, боясь причинить им хоть малейший вред, надели бы на человеческое тело. Обоняние Иринки донельзя обострилось: ей кажется, что в комнате начинает витать цветочный аромат. Девочка жадно протягивает руку к дверце шкафа, чтобы поскорее ощутить этот аромат наяву, но в её грёзы бесцеремонно вмешивается голос матери:

- Ирина, папка приехал!

Иринка ойкает, и чарующая цветочная магия сразу исчезает.

- Папка! – радостно верещит девочка, выбегая из дома.

Отец уже заглушил двигатель и, улыбаясь, вылезает из машины:
- Что, Ириш, по папке соскучилась?

- Пап, ты бензин достал? – деловито интересуется Иринка, но отец её не слышит. Он бережно захлопывает дверцу машины, аккуратно поправляет дворники, и с нежностью проводит ладонью по лобовому стеклу. – Достал? – нетерпеливо повторяет свой вопрос Иринка.

- Что? – отец отрешённо смотрит на дочь, не понимая, чего она от него хочет, но спохватившись, весело кивает. – Достал, достал. Не волнуйся, доча.

Всё существо Иринки наполняется безграничной радостью и любовью ко всему миру – и так хочется разделить эти чувства с кем-нибудь:

- Пап, давай я тебе машину помою.

- Зачем? – удивляется отец, осторожно поправляя зеркало на дверце. – Я вчера мыл.

- Идите кушать! – доносится из окна кухни радостный голос матери.

- Идём! – в тон ей весело кричит отец.

Настроение у всех просто замечательное.

- Я сейчас, - Иринка неожиданно останавливается на полпути к кухне.

- Ты куда? – отец нахмурился. – Мать же звала есть.

- Надо мне, я скоро…

- А-а, - понимающе подмигивает отец, - давай, давай.

Во время разговора с отцом, Иринку внезапно осенила одна мысль, которую она сейчас же  решила претворить в жизнь.

Незаметно прокравшись в гараж, девочка начинает рыскать по многочисленным полкам с инструментами, выискивая что-то очень важное для себя и наконец, после упорных поисков, находит то, что искала: банку с эмалированной краской, пару кисточек нужного размера и листы трафарета.

Давным-давно, кто-то из родственников, торжественно вручил Иринке на день рождения увесистую папку прозрачных трафаретных листов, сопроводив акт вручения нудной тирадой об успехах в учёбе. Впоследствии успехи, конечно,  наблюдались, но утверждать, что этому способствовал подарок, увы, нельзя, так как Иринка с самого первого дня забросила злополучную пачку трафаретов куда подальше и долгое время совсем не помышляла о ней. Но наступил момент, когда она всё-таки вспомнила о кипе листов, на каждом из которых, стройными рядами располагались дырки-буквы русского алфавита, чья величина зависела от размеров листа: чем он был больше, тем крупнее была и буква.

Все средства были найдены, оставалось только выбрать подходящий по размеру трафарет – и приступить к осуществлению задуманного плана.

Осторожно, чтобы не заметили родители, Иринка прошмыгнула мышкой (а, учитывая её комплекцию, лучше сказать, упитанным хомяком) к стоявшему за воротами автомобилю, опустилась на корточки и попыталась открыть банку с краской, однако, неожиданно для себя, столкнулась с трудноразрешимой задачей: вследствие долгого затворничества, крышка изрядно заржавела и намертво прилипла к банке, поэтому пришлось снова возвращаться в гараж – за отвёрткой -  при помощи которой проклятая крышка, с трудом, но всё же поддалась, пав к ногам измученной победительницы.

Девочка обмакнула кисть в вязкую массу и, приложив трафарет к капоту автомобиля, начала старательно выводить букву за буквой. Так, постепенно на свет явилось Слово. Всего слов было четыре. Каждое из них имело своё значение, но, только объединившись, несли они в себе тот многозначительный смысл, распознав который, читатель, в зависимости от своего политического кредо либо начинал блаженно улыбаться, либо – морщиться, как от зубной боли, либо попросту вытаращивал глаза, не зная, что ему делать: улыбаться или морщиться.

Все эти частности Иринку, в силу возраста, не интересовали. Сейчас самым главным для неё было то, чтобы буквы выходили ровными и красивыми, однако из-за испорченной краски они получались смазанными, нелепыми уродцами, вызывая у девочки приступы раздражения. И всё же смысл слов, выведенных на капоте, в целом был понятен.

Закончив, Иринка напоследок пробежала глазами написанное, проверяя, не допустила ли она какой-либо ошибки и, не обнаружив таковой, расплылась в довольной улыбке – сюрприз для отца был готов!

- Иринка! – донёсся из дома требовательный голос матери. – Иди кушать, стынет же всё…

- Иду-у! – кричит в ответ Иринка, прошмыгнув на хоздвор и пряча кисточки, трафарет и банку в амбаре, однако,  отчего-то засомневавшись, переносит их, в конце концов, в погреб.

За право обладания амбаром и погребом издавна соперничали две «бандитские группировки»: крысы и хомяки. Первые, предпочитая, по-видимому, белковую пищу, обитали, преимущественно, в амбаре и сараях; хомяки же довольствовались овощным рационом  - то ли витаминов им требовалось больше, то ли крысы умело держали оборону – так или иначе, зверьки вольготнее чувствовали себя в прохладном погребе, который служил им кухней, в то время как основным местом обитания оставался сеновал, расположенный неподалёку. Чтобы пресечь комфортабельную жизнь вконец обнаглевших хомяков, в погреб изредка забрасывался кот Васька (именно-таки забрасывался, потому что добровольно исполнять свой кошачий долг он категорично отказывался, предпочитая находиться день-деньской в хозяйской кухне и терпеливо дожидаться милостивой подачки со стола). Вероятно, там, где овощам и хомякам было хорошо, коту Ваське – страшно и одиноко. Страдалец издавал такие душераздирающие вопли, что мать Иринки не выдерживала и выпускала его на волю, попутно обзывая «нахлебником» и «сволочью неблагодарной». Другой кот, Мурзик, рвался в бой сам, выказывая тем самым, свою кошачью благонадёжность. Мурзик смело нырял в погреб, мог находиться там часами и, если удача была на его стороне, появлялся с мёртвым хомяком в зубах. Кота поощряли лаской и молоком и ставили в пример нерадивому Ваське, который хитро щурил свои зелёные глаза и с надеждой поглядывал на стол – авось чего-нибудь перепадёт… 

Деление всей территории на строго очерченные границы носило условный характер. Однако в этом, хорошо налаженном, хозяйстве всё-таки можно было выделить одну зримую границу, чётко обозначенную дощатым забором и железными воротами; граница как бы вещала: вот это –дом, сад, огород – моё, родное, а всё, что за воротами – чужое, не имеющее ко мне никакого отношения.

Окончив свои конспиративные дела, Иринка подошла к колонке, открыла на полную мощь кран и подставила под чахлую струйку воды испачканные руки.

Любой человек, живущий в степной части Полуострова подтвердит, что самой насущной проблемой при наступлении лета в этих краях является вода, а точнее, её отсутствие. В целях экономии подача воды в определённые часы либо перекрывалась напрочь, либо подавалась такой тонкой струйкой, что нужно было обладать колоссальным запасом терпения, чтобы исхитриться и набрать её в достаточном количестве. Сельчане не хотели полагаться на милость природы, и поэтому придумали следующий обходной путь. В земле выкапывалась яма, глубиной примерно 1,5 метра, естественно, яма копалась не наобум, а в нужном месте – там, где под землёй пролегала труба (одна из тех, что вкупе с другими -  образует единую сеть трубопроводной системы), которая, в свою очередь, была накрепко связана своими железными артериями с центральной водонапорной башней. К основной подземной трубе подсоединялась ещё одна труба – вертикальная – с двумя выходными отверстиями-кранами: один кран (запасной) располагался внизу, почти у самого дна ямы, другой (основной) – наверху. Летом, когда напор воды ослабевал, и подача из основного крана становилась проблематичной, тогда-то на помощь и приходил нижний кран. Для спуска в яму пролагались ступеньки, а сама яма изнутри облагораживалась цементным раствором.

Иринке повезло: было утро, а по утрам напор воды хоть и был слабым, но всё же достаточным для того, чтобы можно было воспользоваться верхним краном, а не спускаться, гремя ведром, вниз.

Рядом с колонкой стояли различные ёмкости (вёдра, тазы, кастрюли, банки), наполненные доверху водой – этот каждодневный утренний ритуал соблюдался неукоснительно в течение всего летнего сезона (как шутили местные жители: «Потому как без воды – ни туды и ни сюды»).

С трудом отмыв руки от краски, Иринка поспешила к дому, где в дверях столкнулась с отцом, на лице которого читалось недовольство:

- Где ты всё шляешься, давай бегом на кухню! А лыбишься чего, как майская роза?

- Папка, я там тебе сюрприз приготовила, только ты заранее не радуйся, ладно?

- Ладно,  - отмахнулся отец, закуривая сигарету и направляясь к машине.

Стояло чудесное солнечное утро: синева неба застыла сапфировой чашей и лишь изредка плавно скользили по кубовой кромке  нежные пёрышки облаков. В саду весело чирикали воробьи, а где-то в отдалении неслась протяжно-заунывная песнь сизокрылой горлинки, и уж совсем некстати раздался вдруг поблизости стрёкот сороки, видно, высмотрела своим острым глазом лёгкую добычу – цыплят – и ждёт не дождётся, когда жёлтые писклявые комочки отстанут от кудахтающей матери и окажутся в небезопасной для себя (и удачной для белобокой воровки) ситуации. Такое утро окрыляло и дарило надежду, от такого утра хотелось смеяться и петь – и глава семейства запел: «Атас! Ах, веселей рабочий класс…».

Если бы он знал, что его ждёт впереди, то, возможно, он выбрал бы другую песню, потому как иногда в мире случаются забавные совпадения.

Счастливая Иринка, пританцовывая, вплыла в кухню и уже было раскрыла рот, чтобы поведать матери о сюрпризе, как вдруг, на улице раздался оглушительный рёв отца.

Мать и дочь, на секунду оцепенев от страха, растерянно уставились друг на друга, не в силах вымолвить ни слова. Первой опомнилась мать: кусая враз побелевшие губы, она опрометью выскочила из дома, воображая всё самое страшное, что могло случиться с супругом. Следом за ней неслась перепуганная Иринка.

Отец семейства, обхватив голову руками, с ужасом разглядывал капот автомобиля, отказываясь верить собственным глазам.

На голубой поверхности капота грязно-серыми буквами была выведена надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». В конце предложения вместо восклицательного знака красовалось сердечко, пронзённое стрелой. Ещё одно сердечко, побольше и без стрелы, было нарисовано чуть ниже. Сердечки придавали известному выражению пикантный смысл, превратив пламенный призыв в не менее пламенное предложение.

Не понимая, отчего отец не разделяет её восторга, Иринка скороговоркой попыталась разъяснить ситуацию:
- Я эти слова в газете твоей нашла…они большими буквами в самом верху были написаны…

Увидев, как в глазах отца вспыхнули огоньки гнева, Иринка завершила объяснение громким плачем. Обычно данное средство действовало на отца обезоруживающе, но только не в этот раз!

- Идиотка несчастная!!! Ты хоть понимаешь, сколько это стоит? – отец в отчаянии стиснул голову руками и застонал, казалось, ещё немного – и он будет биться головой о капот автомобиля. – Полудурка кусок! – бессильно выдохнул он, игнорируя Иринкины слёзы.

- Ну, чего ты завёлся? – вступилась за дочь мать. – Попробуй керосином оттереть, пока краска ещё не засохла…

- Я тебе щас попробую! – взъярился супруг, закрывая собой машину. – Давай ещё ты со своим керосином…идите обе отсюда, к такой-то матери!

Схватив Иринку за локоть, супруга обиженно отвернулась, метнув напоследок «последнее слово»:

- Совсем рехнулся со своей машиной! Дочь не жалко, а железяку пожалел…

- Ты покупала что ли, – огрызнулся муж и не без ехидства добавил, - или, может, мать твоя, а?

Супруга резко, как по команде остановилась и, уперев руки в бока, решительно повернулась к мужу, намереваясь отстоять задетую фамильную честь:

- А при чём тут моя мать? Что ты всё цепляешься к матери? Ехать не хотел – так и скажи. Деньги получил – спишь и видишь, чтоб шары свои бесстыжие залить!

 - Ты, Надька, как была дурой, так и осталась – вся в мать! И дочуру полудурком воспитала. Так что, удивляться тут нечему – генетика!

Не стерпев таких «научных» аргументов супруга разошлась не на шутку:

- А ты, значит, у нас умный? Купил на последние деньги развалюху и теперь, полюбуйтесь, носится с ней, как с писаной торбой: то карбюратор полетит к чёрту, то движок заглохнет. А деньги на запчасти у кого занимал? А? Забыл? Все деньги угрохал, паразит, и ещё язык  поворачивается мою мать ругать.

- Ты за своим языком лучше поглядывай, а то я тебе его так укорочу, мало не покажется.

Угрожающие ли слова главы семейства возымели своё действие или что другое, но супруга внезапно замолчала, схватила дочь за руку и быстро исчезла в дверях дома.

Захлёбываясь в рыданиях, Иринка силилась понять: отчего отец, всегда такой добрый и покладистый, стал в одночасье злым и нехорошим; отчего не обрадовался, когда увидел приготовленный для него сюрприз, ведь Иринка так старалась!

Вспоминая снова и снова его разгневанный голос, Иринке стало так жаль саму себя, что она зарыдала с ещё большим надрывом – так обычно воют маленькие щенки, впервые открывшие для себя всю несправедливость и жестокость окружающего мира.

- Ууу-у, и чего папка наорал на меня? – обиженно тянула она, не замечая, что говорит вслух.

- А то не знаешь? – вспыхнула мать, выпуская руку дочери и отступая на шаг назад. – Ты зачем, бестолочь, к машине полезла, это же ВЕЩЬ, понимаешь ты или нет? Она денег стоит. Мы с папкой копили, работали день и ночь, чтобы купить её – и нА тебе, вырастили вредителя на свою голову.

- Я папке сюрприз хотела сделать, - поспешно вставила Иринка, но мать грубо прерывает её нытьё.

- Ума нет – считай калека! Сделала сюрприз. Папка вон, до сих пор не может в себя прийти от такого «сюрприза». Ну, что за ребёнок? Все дети, как дети, а эта… Тебя, может, кто подучил? (Иринка отрицательно мотнула головой.) Нет? Сама до такой пакости додумалась, это ж надо…

Окно кухни, широко распахнутое,  выходило во двор, поэтому глава семейства,  снующий от гаража к воротам, занятый исправлением последствий Иринкиной работы, имел возможность не только слышать обрывки разговора, но и лично принимать в нём участие:
- Поедешь ты теперь на рынок, ну, я тебе устрою лёгкую жизнь, коза дранная!

Услыхав угрозы отца относительно поездки, Иринка мгновенно стихла, однако её внезапная перемена в поведении осталась никем не замеченной.

Наконец, разглядев, что дочь вполне спокойна, к тому же, внимательно прислушивается к каждому родительскому слову, материнское сердце втайне возликовало, убедившись лишний раз в собственной мудрости относительно воспитательных методов.

Каким-то образом главе семейства удалось смыть с капота воззвание к мировому пролетариату, но вот обиду в душе -  он стереть так и не смог.

Пока обиженный отец сновал вокруг автомобиля, мать, собирая в тазик грязную посуду, с напускной строгостью в голосе пытала нерадивое дитя:

- Ты всё поняла? – и, получив в ответ робкое «да», удовлетворённо кивнула головой и уже на выходе мягко напомнила дочери «поесть картошечки, пока тёпленькая».

Как только дверь за матерью захлопнулась, Иринка прилипла к окну, вся превратившись в слух. Несмотря на всю важность момента, она вдруг поняла, что голодна, а поскольку времени до отъезда оставалось совсем мало, нужно было спешить: покинув временно свой наблюдательный пост, девочка проявила чудеса ловкости – пара-тройка движений – и вот она снова у окна, удерживая в руках тарелку, в которой уместились: жареная картошка, овощной салат, котлета и солёный огурчик.

Хрустя огурчиком, Иринка видела, как отец подошёл к матери, что-то тихо сказал ей и, указав в сторону кухни, добавил нарочито громко то, отчего у Иринки сразу же похолодели руки – «Дома пусть сидит, никаких рынков!» - вынес он суровый вердикт, показывая всем своим видом, что решение принято и обжалованию не подлежит. Мать попыталась было что-то сказать, но передумала и махнула рукой.

Огурчик всей своей солёной сущностью встал комом в горле, усмиряя аппетит. Да и как тут думать о еде, когда счастье, помахав пушистым хвостиком, умчалось, повизгивая, прочь, унося с собой: и заколки-жучки, и пирожные, и шипучий неведомый напиток…всё умыкнуло жадное счастье за собой. Растаяли, как сладкая вата, мгновения ожидания.

День перестал быть особенным.

Впервые в своей детской жизни Иринка столкнулась с горечью разочарования. И не горькое оно вовсе – это чувство – а самое что ни на есть солёное, застревающее нестерпимым комом в горле, мешая свободно вздохнуть…

http://www.proza.ru/2012/06/29/960