Проснись

Я буду тебе долго
Рассказывать о прежнем…
О той бессонной ночи,
О капельках воды…
(Саранча. Latino)


Dead as dead can be
The doctor tells me
But I just can't believe him
Ever the optimistic one
(A perfect circle. Passive)

Я сел за стол и пододвинул Энн тарелку с омлетом.
 – Ешь.
  Она тяжело вздохнула и отрицательно покачала большой, по отношению к хрупкой тонкой шее, головой. Сухая бледная кожа обтянула ее череп, как я после рождества обертывал стеклянные шары в газетную бумагу. Огромные черные глаза невидящим взглядом уставились в пустоту.
 – Ешь, Энн, – приказал я.
  Тонкими длинными пальцами она с трудом взяла вилку. Я нетерпеливо застучал по столу. Синяки под ее глазами, казалось, разрослись на пол лица. Тонкие темно-русые волосы убраны в низкий хвост.
 – Энн!
  Она бросила вилку, и быстро встав из-за стола, убежала в свою комнату. Я собрал тарелки и выбросил еду в мусорное ведро. Взял стакан из кухонного шкафчика и наполнил его водой. Я присел у ног Энн, ее лицо было закрыто руками, а угловатые плечи мелко вздрагивали.
 – Выпей хотя бы воды, Энн, – я аккуратно убрал ее руки от лица и приставил стакан к сухим сжатым губам. Энн оттолкнула меня, скорей из упрямства. Стакан полетел на пол, но не разбился.  Вода растеклась по паркету.
 – Отстань от меня, – тихим надломанным голосом проговорила она.
 – Ладно. Я отстану, но только если ты поспишь.
 – Ты издеваешься?
 – Ты ведь даже не пробуешь заснуть!
 – Я не могу, – твердо сказала она, как человек, который полностью уверен в своих словах.
 – Я могу лечь с тобой. Хотя, скорей всего, мой храп не поможет тебе заснуть, – улыбнулся я.
  Она откинулась на подушки и свернулась в комок. Я лег рядом с ней. За окном было темно, даже луна не давала света, наверное, новолуние. Я приобнял Энн.
 – Я не хочу спать, – тоном капризного ребенка проговорила она.
 – Ты никогда не хочешь спать.
 – Я знаю.
  Было очень тихо, только мерное тиканье часов нарушало тишину. Энн заерзала.
 – Я не могу закрыть глаза, Эд.
 – Почему?
 – Не могу и все.
 – Я могу приклеить веки скотчем, если хочешь, – хмыкнул я. Она недовольно цокнула языком  и села в кровати. Я тоже сел и опустил голову.
 – Можешь посчитать овец?
 – Нет.
 – Почитать что-нибудь?
 – У меня болят глаза.
 – Снотворное?
 – От него нет прока.
 – Ты можешь просто лечь и закрыть свои глаза, Энн?! Просто закрыть глаза! – у меня начали сдавать нервы.
 – Если я тебе мешаю, спи в гостиной! – злобно воскликнула она.
 – Ладно, извини. Я просто не знаю, что делать.
 – Я не сплю уже пару недель… Кто знает, может я смогу так до конца жизни? – зашкаливающе весело проговорила Энн.
 – Если ты думаешь, что конец жизни наступит на днях, то да, – пробурчал я. Она нахмурилась.
  Энн запустила кисть в волосы, на пальцах остался русый клок.
 – Без еды ты скоро облысеешь, милая…
 – И ты меня бросишь, да?
 – Как можно?
 – Хах, ты слишком добр. Ты превращаешься в моего раба! – засмеялась она и обхватила руками мою шею.
 – Как можно… – повторил я.
 – Может, расскажешь мне что-нибудь? – скучающе предложила Энн.
 – Почему бы и нет?
  Энн отвернулась и, обняв подушку, легла набок. Я устроился удобнее, задумчиво глядя в окно.
 – Примерно с семи лет до десяти я жил с отцом у моря. Помнишь, Сэма, сухаря?
 – Когда маленькая была, видела его пару раз. Вы тогда еще всей семьей жили на нашей улице…
 – Да… Всей семьей нам было сложно, постоянная ругань, да крики… Но у моря было просто отлично. До сих пор из легких не выветрился горький морской воздух. А эта сине-зеленая ледяная гладь… Костры даже голубые от морской соли! Потрясающе…
 – Может быть, мы как-нибудь отправимся к морю, да? Купим теплой одежды, захватим плед и палатку.
 – Обязательно. Помню, папа обожал рыбалку. Она ему, наверное, даже по ночам снилась, помимо мамы, конечно…
  Энн  приглушенно рассмеялась.
 – Я, кажется, был ненормальным ребенком, так как просто обожал штормы. Это так страшно и так красиво, я просто визжал от восторга, когда громадные волны ударялись о берег. Камни летели в стороны, один даже разбил мою коленку в кровь. Папа так ругался… Иногда выбрасывало рыбу… Жалкое зрелище.
 – О да… – в подушку сказала она.
 – Море, море… Волны красивые… Но ветер холодный, я ненавидел носить шарфы и шапки, часто болел. Кое-кто здесь тоже не любит шапки, да?
  Я потянулся и рукой задел спину Энн. Она не шевельнулась.
 – Энн? – прошептал я. Неужели…
  Я взволнованно коснулся ее плеча и повернул ее лицо к себе. Глаза закрыты, длинные ресницы мелко дрожали. На впалых щеках появился слабый румянец. Странно, но я испугался. Испугался не на шутку.
 – Энн! – уже громче позвал я. Ее губы приоткрылись, меня окутало теплое мятное дыхание. Спокойное, ровное дыхание. О, да. Все верно. Моя Энн спала. Она спала впервые за долгое время.
  Теперь заснуть не мог я. Верно, я переволновался. Ее умиротворенный вид сбивал меня с любых мыслей, помогающих уснуть. Я начинал любоваться ее пугающей мертвой красотой.
  Через пару долгих часов она закричала. Раньше ей все время снились кошмары, ее главным страхом была вода. Она часто говорила, что ей снится стеклянный ящик, наполненный водой, огромный ящик, что сейчас от давления треснет. Я всегда будил ее, прерывал ее мучения, однако сейчас я не осмелился сделать это. Сон теперь для нее был настоящим подарком. Вот, сейчас она нервно сжимала простынь и судорожно хватала ртом воздух. Ее душераздирающие крики рвали мне сердце. Буквально через четверть часа она затихла. К счастью, задремал и я.

  Меня разбудили слабые лучи солнца, что пробивались сквозь плотную серую вату туч. Я взглянул на часы: половина восьмого. Я как раз успею приготовить завтрак перед работой. Надеюсь, Энн все-таки поест. Родная Энн. Я мечтательно улыбнулся, представив, как она набирает вес, как крепнут ее кости, и она, как по волшебству, становится здоровой и красивой. Как крепчает ее голос, как звучит мое имя из ее уст. Уже накидывая куртку, я взглянул на нее напоследок. Все та же поза, как и ночью. Родная Энн.
  На работе я не находил себе места, сбежав пораньше, я зашел в цветочную лавку и купил ее любимые желтые тюльпаны. Будет славный вечер. Она обязательно поест. Уже поднимаясь по ступеням, домой, я заказал по телефону еду в ресторанчике, что совсем недалеко от нашего дома. Энн будет счастлива. Поворачивая ключ в замке, я предвкушал ее счастье, я крутил в голове и так, и эдак ее улыбку. Радость. Восторг. Любовь. Все мои мысли летали у ее лица и глаз. Ее огромных золотисто-карих глаз. 
 – Энн, я дома! – воскликнул я, поспешно стягивая ботинки.
 – Энн! – наверное, она в душе. Стрелки на часах показывали восемь. Я мельком заглянул в спальню и замер. Я перестал дышать и чувствовать. Легкие болезненно сжались. Она все в той же позе, что и утром, что и ночью.
 – Энн! – может она легла спать в обед, но так и не проснулась? Я приблизился к ней и бережно провел кончиками пальцев по ее щеке. Никаких изменений не последовало.
  Я ждал, что она распахнет глаза и произнесет заветное «Эдвард!» или «Эд, наконец-то!».
  Я пошел на кухню и набрал в рот воды из под крана. Да, она ненавидит это. Но сегодня простит, я знаю. Я мысленно заулыбался, представив ее мышиный писк. Я начал брызгать на нее холодной водой, и это ничего не решило. Моя Энн спала так же крепко. Ее дыхание я практически не слышал, тиканье часов заглушало его.
  Быть может, стоит просто еще подождать? Она не спала, ей богу, целых две недели, разве какие-то двенадцать часов позволят ей выспаться? Конечно, я утешал себя, успокаивал, сам себе не веря. Может, стоит вызвать «скорую»? Энн ненавидит врачей, я не отдам ее им. Я мог бы позвонить знакомому доктору, что жил на соседней улице, но я решил, что повременю с этим.
  В желтоватом свечении ночника Энн походила на мертвую. Повинуясь черному юмору судьбы, ее руки покоились, скрестившись, на животе.
 – Не пугай меня так, пожалуйста… – умоляюще пролепетал я. Вот она распахнет глаза, хитро улыбнется и пнет меня в бок. Я так живо представлял, это, что на моем лице растянулась улыбка. В мыслях она жила. На деле, практически мертвое хрупкое тело покоилось на белых простынях. Я страстно желал проникнуть в ее голову, увидеть ее сны. Там вода, возможно, море. Холодное грозное море, что заглатывало ее пальцы, руки, ее голову. Море, что облизывало ее  тонкие волосы. Я вздрогнул. Худая белая рука, тянущаяся из морской пены, которая так напоминает слюну бешеной собаки, гигантской бешеной собаки. Я был бы рад схватить ее ломкие пальцы, но как? Я был бы счастлив вытащить ее из мглистой пучины. Но разве это возможно? Я здесь, она там. Баланс между мирами даже не колыхнулся, когда я случайно сел на телевизионный пульт, и на экране запрыгали рекламные слоганы и загремела жизнерадостная музыка. Я не пошевелился. Казалось, я впал в ступор. Казалось, я впал в кому. Энн впала в кому? Едва ли я верил в это.
  Я сходил с ума.

  На второй день, приготовив завтрак на двоих, я сидел за кухонным столом, ожидая Энн. На работу я не пошел, сославшись на внезапную простуду, свалившую меня в постель. Я искренне верил в ее пробуждение и не приступал к еде. Дом погрузился в тишину. Нервы не выдерживали постоянного тиканья часов, и я снял их и засунул в комод, предварительно вырвав батарейки.
  Почему в сказках все так просто? Почему какой-то поцелуй может разбудить принцессу сомнительной красоты, спящей другую сотню лет в башне, и не разбудит мою родную Энн, такую прекрасную и близкую?
  Время издевалось надо мной. Минуты казались часами, а часы жалкими минутами. Я перестал есть, засыпал рядом с мертвым телом. Первые секунды после пробуждения очаровывали, первые секунды я прибывал в беспамятстве, как обычно бывает у людей сразу после сна. Но потом, обычно, я поворачивал голову и видел призрачный профиль моей возлюбленной.
 

 На третий день я набрал номер доктора Марса. Майкл Марс был худым высоким мужчиной сорока пяти лет, всегда носил черное пальто и вязанную серую шапку. Если мне доводилось встретить его на улице в сумерках, то я уже готовился отбиваться, перепутав старого знакомого с дворовым маньяком. Голос Майка, прокуренный до невозможного, трескучий и надломанный, заставлял бегать мурашки по спине и рукам. Его узкий длинный нос был создан для того, чтобы влезать в чужие дела, но Марс, напротив, был человеком, который жил глубоко в себе и чужие дела его интересовали мало.
 – Майкл Марс у телефона, – заскрипел доктор.
 – Здравствуй. Это Эдвард… – убито проговорил я, заставляя язык двигаться.
 – Ах, это вы… Ваш голос напугал меня, – безучастно прозвучал он.
 – Извините, что звоню вам так поздно. Я должен был позвонить еще вчера, но я долго решался.
 – Не тяните, молодой человек. Вы заболели, требуется мой осмотр?
 – Не я, Майкл. Энн. Энн заснула.
 – Это же потрясающе, Эдвард!
 – Она не просыпается. Сегодня третий день, – в конце фразы мой голос сорвался.
 – Ждите меня, – мистер Марс повесил трубку, не позволив мне поблагодарить его.
  Я не стал, как обычно перед приходом гостей, убираться, наводить порядок и блеск. Я присел в прихожей на туалетный столик, свалив с него добрую дюжину всяких бутылочек и баночек Энн. Голова моя упала в руки, а глаза подозрительно защипало. Я помахал головой из стороны в сторону, разгоняя остатки безысходности.
  Вскоре раздался аккуратный стук в дверь. Я подорвался с места и открыл замок. На лестничной площадке стоял Майкл, в руках сжимая шапку.
 – Мистер Марс! Я вам так благодарен! – нетерпеливо воскликнул я. Если он поможет нам, я готов падать доктору в ноги.
 – О каких благодарностях может идти речь? Где Энн? – профессиональным тоном спросил Марс.
 – В спальне, – ответил я, провожая Майкла до кровати.
  Энн казалась статуей, неудачной работой начинающего скульптора. Непропорционально худая, большие кисти рук, тончайшие кости, обтянутые полупрозрачной кожей.
 – Она выглядит хуже, чем я думал, – громко протянул мистер Марс, разрывая плотное одеяло тишины. Он по-свойски помыл руки в ванной и вернулся в спальню. Проверил пульс, попытался ослепить ее фонариком, не знаю, что он еще делал. Мой взгляд был прикован к ее мизинцу на левой руке. Я готов был поклясться, палец дернулся, как от разряда током.
 – Энн? – беззвучно произнес я.
 – Ее нельзя здесь держать, Эдвард. Это ненормально, так не полагается.
 – Не полагается многое. Не полагается давать диагнозы, стоя на коленях у кровати, Марс! – взорвался я.
 – Выпьешь воды? – это напомнило мне мои уговоры Энн попить.
 – Нет. Что нам делать? – спросил я, не отрывая взгляда от мизинца.
 – Не хотите в больницу? Нужно постоянно наблюдать за ее состоянием. Пульсом, температурой.
 – Я все время рядом с ней. Может можно сделать импровизированную палату?
 – Эдвард… Ты не в себе.
 – Я в порядке! Но Энн! Сделай что-нибудь, док!
 – Я могу только сейчас же вызвать «скорую»!
 – Я прошу вас, – постоянные скачки между «ты» и «вы» накаляли атмосферу.
 – Ничем не могу помочь, – механическим голосом отчеканил Майкл Марс, моя последняя надежда.
 – Тогда извините, что отнял у вас столько времени, да еще и на ночь глядя… – так же сказал я.

  Распрощавшись с доктором, я поник. Дом накрыло шалью, черной шалью смертельной тоски. Я больше не мог видеть Энн, не мог я так же видеть старых фотографий и своего собственного отражения в зеркалах. Они отправились вслед за часами. Время от времени я подходил к ней… Я умывал ей лицо, расчесывал волосы. Но потом я уходил в гостиную и засыпал в кресле. В кресле же я ел, проводил все время. На работе, должно быть подумали, что я умер, так как звонков от босса не наблюдалось.
  Прошло две недели. Четырнадцать бесконечных дней, что слились в один долгий час, в одно нескончаемое мгновение.
  Я решился покинуть квартиру, впервые за все время. Я собирался купить чего-то из еды и книг. Книги спасали от печальной реальности. Шершавые страницы успокаивали нервы, на черных буквах отдыхали глаза. Я читал все. Детские сказки и жуткие детективы… Фантастику современности и далекую классику. Избегал я лишь юмора, юмора и романтических историй о всемогущих героях. Любви и счастья.
  В книжном магазине я долго бродил среди полок, воображая, как вернувшись домой, найду постель пустой, а ванную запертой. Не глядя, я хватал книги, долго и нудно расплачивался на кассе, аккуратно разлаживая купюры сдачи в кошельке. Глубоко вздохнув, я покинул магазин, с силой хлопнув дверью, наверняка подняв клубы книжной пыли. Приятная тяжесть книг грела истерзанную и опустошенную душу.
 – Крепко спи, моя радость, обрамленная светом, – напевал я старинную колыбельную. До ре ми до. Простейшая мелодия камнем давила голову.
 – Сэр! – раздался испуганный голос за моей спиной. Книги рассыпались по асфальту.


  Люди толпились у мертвого молодого парня, что был таким невнимательным. Водитель грузовика стоял у тела, опустив руки. Ярко светило солнце, дул свежий весенний ветер, перебирая страницы брошенных книг. Как жаль! Какие чудесные произведения!  Где-то на шумных улицах среди людских макушек маячила серая шапка,  где-то какая-то девушка только-только проснулась, с ужасом глядя на часы.
 – Уже полдень, Эд! Почему ты не разбудил меня? Эд? – она думала, что он ушел на работу. Ее возлюбленный или, быть может, сын или брат… Я не знаком с этой девушкой, я простой прохожий, который обожает заглядывать в чужие окна. Я присел на скамейку у входа в парк, недалеко от аварии. У дерева дремала большая рыжая собака. Я легонько пнул ее.
 – Проснись! Всю жизнь проспишь, – весело пробурчал я.