Я не беднее Йорика и журавля...

  Когда я был младенцем, я дохлым, слабым был, и рос я слабым и худющим, и даже бледненьким, как мел, И лишь отец меня жалел, и ещё больше - мать, на то и баба, а не только мать... И был я слаб, и тощий, и обижали, кто был сильней, хотя и не каждый, кому не лень, и обижали в меру, помня о золотой середине, и смерти моей никто не желал: видимо, также и потому, что я никому особенно и не мешал, да и ребёнок есть ребёнок... Но, слава богу, я внешностью своей не интересовался, как все дети... И не говорил себе: так это я! И как хорошо, что я есть я, такой неповторимый! И несчастным себя считать - тоже не детского ума это дело...
  Говорили все, что я тощий, как скелет, но иные добавляли доброжелательно: ну и что? Поправится, когда вырастет. И оказались правы: вырос я большим и рослым, многих этим удивив, став парнем, кроме, прежде всего матери и отца: лишь радовались и гордились мною они... И поправился я, и стал молодцом, на радость тем же родителям, и тем более - на радость самому себе. И этот, новый человек, тоже был я, и не было прежнего, тощего, худого! И сказал я себе гордо: да, это я! И как хорошо, что я есть я и никто другой! И не хочу быть другим! От детства своего, когда я был скелетом, я уж теперь не отрекался, но в шутку говорил себе: то был не я, а теперь я и в самом деле я!.. Я стал самим собою, каким и должен быть, да и достоин, а не гадким утёнком.. А вскоре по зрелому размышлению, всё ещё желая быть предельно честным, я с улыбкой признался сначала самому себе, а потом и друзьям: "Тот, в детстве, тоже был я, и теперь мне только кажется, что то был не я! И от внешности своей, от вместилища своего "Я", никогда не отказывайся, как и от нации своей! Да будь ты безобразен, как Квазимодо - всё равно не отказывайся! И, став прекрасным лебедем, тем более не отказывайся от себя самого и не стыдись себя самого - своей прежней внешности, когда ты был гадким утёнком!" А если ты рос (росла) толстым (-ой) или жирным, и тебя в детстве обзывали "у, кабан противный!", то всё равно и от такого себя любимого не отказывайся! А если ты, наоборот, рос прекрасным и красивым мальчиком (или девочкой), и к тому же крупнее своих сверстников, а в зрелом возрасте превратился (-лась) в противного и даже сутулого и кривобокого человека, и к тому же оказался низкорослым,  и перестал  нравиться и самому себе, то и от такого себя самого не отказывайся  и не стыдись! И не вздыхай ностальгически: да, было время, когда и я был прекрасен!..
  А я как раз в юности стал не только цветущим, но ещё и студентом, и девушки влюблялись в меня за приобретённую в юности красоту, которой не было в детстве, и не интересовало их, каким я был в детстве, и  жил я жизнью половой насыщенной, проблем с партнёршами не зная...
  Но вот женился я... И вовсе не по любви, и вовсе не на той, которую хотел и которая  меня желала! Почему? А потому, что "когда хотят, тогда не живут, а когда не хотят, тогда живут". И терпят друг друга, и даже мучают месяцами, годами, а то и всю жизнь и даже скрывают свои подлинные чувства и намерения... Привычка, смирился - всё вместе... Даже думал, грешный, когда меня засосала семейная трясина: любви как таковой не бывает...
  И к сорока годам, естественно, и дети уже не только были, но и "успешно росли", а я не просто окончательно стал человеком, солидным дядькой с брюшком (пивным, хоть пива я не пью)), но даже начальником и уважаемым я стал... Хотя: пусть кинет в меня камень тот, у кого нет врагов! Или хотя бы тот, кто всю жизнь был хорошим со всеми и тем более - не ошибался!.. И говорил я сам себе удовлетворённо: "Вот этот, я нынешний - тоже я, и не отрекаюсь я от себя, такого, с брюшком пивным, от зрелого, уже потяжелевшего!" Канули в Лету годы младые, карьеру я сделал, достаток добыл я, трудясь, ну, а то и хитря (кто не грешен?), и всё тяжелее я становился - не только годы давили на слабеющие плечи, но и в буквальном смысле тяжелее становился я, но всё равно: то по-прежнему был я!
  И в конце концов я неизбежно постарел, и вроде бы и не заметил, что бОльшая часть жизни прошла, и что жизнь не так уж бесконечна, как казалось в молодости, и многие из прежних друзей, часто и сами напрашивавшиеся в друзья, отказались от меня или забыли меня, да и я их уже не звал... И теперь говорил я сам себе: " да, я уже старик, но всё равно я "и сейчас ничего", и всё равно  и нынешний я - всё равно я, и не отрекаюсь я от себя любимого! Может, даже смерть неизбежную приму как должное..." И стариком не отказывался я не только от души своей оскудевшей, но и от тела ослабевшего, с плечами согбенными и взором потухшим, от себя - уже как бы нового, неузнаваемого, но не стыдился я и плеши на голове... И тот слабенький мальчик, тот "скелет", каким я в детстве был, и  нынешний немощный старик, почти такой же слабый, как то несамостоятельное дитя, - всё это тоже был я! И знал я, и знала вся моя семья, и дети, и внуки, что век свой доживаю я. Вон, в небе, летит тот самый журавлиный клин усталый и есть там место для меня... Не бедный Йорик я пока что, и не на кладбище ещё мой череп, но уж готов я и к этой участи печальной и к тому, что и самому себе и всем Расул Гамзатов мудро предсказал, глядя на клин усталых журавлей, летящих по небу... Но не несчастней я ни бедного Йорика из "Гамлета", ни белого журавля гамзатовского... Я не беднее их, но так ли уж при жизни были бедны они?.. Хоть так живи, хоть этак, хоть Йориком будь при жизни, хоть Гамлетом - конец один- смерть...
  И ещё, впереди, и смерть ждёт меня, и я ещё буду осознавать, как и все умирающие, пока сознание не угаснет, что и на смертном одре - это тоже я... А затем я уже жёлтым трупом буду лежать на ровных столах, чтобы тело моё, уже бездыханное, вытянулось, стало таким же большим, как в лучшие годы жизни, и  нанесут в комнату ладана, чтобы сбить трупный запах, но этого я уже не увижу... А затем я также не увижу, как труп мой положат во гроб, и это пока что тоже буду я, а, может быть, уже не я... И кто-то пожалеет меня, а, может, уже не меня, а память обо мне... И предадут мой никому не нужный труп земле, и это уже буду не я, а если душа моя увидит сверху этот труп, то вправе отказаться от него, решив: нет, то уже не я!..
  И пополню я уйму, что и до бедного Йорика, и после него не миллионами, а миллиардами, в земле лежали и лежат, и, может, когда-нибудь, найдя мой череп, воскликнет кто-нибудь, даже "Гамлета" не читавший: бедный неизвестный!..
  А на самом деле не буду я ни беднее, ни богаче этого самого Йорика, и череп мой будет уже не я... Лишь черепа от нас останутся, как от бедного Йорика... И череп бедного Йорика - уже не сам Йорик, и наши черепа, что после нас в земле остнутся, а, может, будут найдены, уже не будут нами... И рад бы отказаться от черепа своего, да не увижу, ка держат его живые чужие руки и смотрят чужие любопытнные глаза... Но не бойся того, что будет с черепом твоим, который будет уже вовсе и не ты...
  И тот, кто, возможно, череп мой найдёт, тот, кто при находке этой печальной воскликнет: "Бедный неизвестный!", тот живой человек, быть может, добавит сочувственно: "А ведь этот неизвестный когда-то тоже человеком был, и, возможно, красивым, и, как и мы все, ныне живущие, к чему-то стремился и наверняка даже чего-то добился, и не зря на свете белом жил, ибо даже неудачники не зря живут на земле!" Но не услышу и не увижу я восклицающего, ибо уж не меня, а череп мой, и мне уже не нужный, найдёт этот потомок, как Гамлет череп Йорика... ( И вряд ли потомок живой вздохнёт, мой череп опознав: "Бедный Карагачин...") И когда я пытаюсь заглянуть в будущее, то утешает меня, пока ещё живого старика, то, что и от потомка этого, что будет держать в руках мой череп, тоже после неумолимой смерти в конце концов останется лишь череп, как и от  черепа моего и черепа трижды бедного Йорика, - трижды, ибо вошёл в историю, - и кто-то, кто родится уже намного позже даже этого потомка, которому ещё предстоит подержать в руках мой череп, всё же, возможно, уже через тысячу лет, когда-нибудь этот ещё более отдалённый потомок также подержит в руках череп этого тоже ещё не родившегося и более близкого ко мне потомка, державшего в руках мой череп, и тоже вздохнёт или воскликнет о более близком потомке, от которого останется такой же бедный череп, как мой и бедного Йорика: "Бедный неизвестный!" И так и будет всё повторяться до скончанья рода человеческого... И  все мы, пока ещё живые, знаем не хуже принца датского, что, как были мы всем, Вселенной целой при жизни нашей быстротечной, так неизбежно после смерти станем никем, в том непостижимом небытии, которое мы все, пока живём, условно тьмой зовём...
  Но не под силу нам ту тьму понять, но небытие оно и есть небытие, а потому, возможно, там и понимать нечего и, уж точно, не только некому, так что не отказывайся от самого себя и от тела своего, пока жив, а с тебя, мёртвого, как и с черепа того же бедного Йорика, - какой спрос? И разве что-нибудь изменилось бы в жизни Йорика от того, что при жизни этот Йорик знал бы, что его череп будет держать в руках сам Гамлет?..