1. 1812

  Повесть в эпистолярном жанре (из книги "Исторические рассказы")
               
Здравствуй, любезный друг мой Валуев! Ты, верно, уже не чаял получить от меня письмо. Прости – долг службы стал причиною моего длительного молчания.  Да будет тебе известно, что я состоял в эскорте господина  министра полиции Балашова, которого Государь отправил  к императору Наполеону с письмом  после того, как обнаружилось, что французские войска 24  июня  перешли границу Отечества нашего.

 Представь себе,  вражеское нашествие началось без объявления войны!  Внешнею причиною послужило то, что наш посол князь Куракин неотступно требовал два раза в один день паспортов выехать из Франции.  Государь не хочет войны, но твёрдо стоит на том, что не намерен вести никаких переговоров с французским императором, докуда хоть один вооружённый француз будет в России. Войско неприятеля огромно – шестнадцать иноплеменных народов привёл Бонопарт на брань против нас!

Со времени Петра I никогда враг не проникал в наши пределы. И вот он в Вильне, которая  два месяца была главной квартирой  Государя! Поляки,  ещё недавно присягавшие в верности России, кричат на улицах Вильны Наполеону: “Виват, Цезарь!” Думаю, пришло время для каждого русского доказать свою любовь к Родине.
Июля 1  дня 1812г.  Михаил.


Здравствуй, дорогой Мишель. Пишу тебе, не дожидаясь письма с твоей стороны, поскольку  хочу поделиться с тобой последними новостями, которые слышны в обществе. Все говорят о неизбежности войны с Наполеоном. Получено известие о мире с турками, границею меж нашими государствами  стала река Прут. Кутузов отозван из Молдавской армии, а поручено все и флот Чичагову, он и мир  заключил.  Известие сие всех чрезвычайно обрадовало: ведь даже нам, гражданским лицам, понятно, что воевать на два фронта чрезвычайно тяжело. 
 
Теперь ожидают объявления войны с французами. Всех отставных офицеров приглашают в службу в новоформирующиеся двенадцать полков. С Англиею сближение весьма приметно: в колониальных лавках много английских товаров, которые пользуются большой популярностью у москвичей, чей патриотический дух не приемлет всего французского.

 В городе весьма жарко, и я намерен отправиться в своё подмосковное имение.  Надобно подготовить маменьку к мысли о том, что и мне, как честному человеку и гражданину, необходимо быть в войсках.
Дружески тебя обнимаю. Твой Фёдор.
Июня 24  дня 1812г.

 
Здравствуй, друг мой Фёдор! Спешу с прискорбием тебе сообщить, что по приказу генерала  де Толя мы отступаем.  Сначала решено было действовать наступательно, но  непомерное превосходство сил Наполеона, сосредоточившихся на Висле между Кенигсбергом и Варшавой, и некоторые политические обстоятельства побудили  командующего переменить план и вести войну оборонительную. В войсках такое решение вызвало негодование не только у нас, офицерского состава, но и среди нижних чинов.

Подумать только: в  пять дней от начала войны потерять Вильну, предаться бегству, оставить столько городов и земель в добычу неприятелю! Слава Богу,  его сиятельство распорядился  сжигать склады, что весьма раздражает французов! Иначе бы и вовсе враг без всякой препоны приблизился к обеим столицам нашим! Русские войска несут потери и не только от стычек с французами, а и от дезертирства литовских уроженцев.

Хочу сообщить тебе и приятную о себе новость: за сведения, которые я доставил Государю, побывав в неприятельской армии, император пожаловал меня чином штабс-капитана.


 Но радость мою омрачает одно обстоятельство: в Вильне на балу, который польская знать давала императору, я познакомился с прекрасной девушкой Яниной.  Вот  ее наружность: она небольшого роста, но великолепно сложена; у неё белокурые волосы, глаза синие, искрящиеся умом; её плечи соперничают с мрамором по своей белизне. В свои шестнадцать лет она имеет фигуру Венеры.  Янина пробудила во мне неистовую любовь.  Французы стали хозяевами и города, и моей любимой. Они ею распорядятся по законам военного времени. Не имея возможности предложить ей экипаж, я не мог взять ее с собой.  Она дала на память прядь своих волос.  Невыносимой пыткой было для меня добровольно отказаться от моей любимой. Теперь ты понимаешь, что отступление для меня стало адом.
Прощай, напишу при первой возможности. Михаил.
Июля 8 дня, 1812 года.


Здравствуй, незабвенный друг  Мишель! Вчерась гром и буря были так сильны, что в моём подмосковном имении крышу сорвало с галереи.  Такие же бури продолжаются несколько дней  с ряду. Сегодня вернулся я в Москву и, получив твоё письмо,  узнал, как французы вошли  в наши границы.  Обедал я у дядюшки,  и тут Александр Васильевич Пряников и Федор Михайлович Нелюбовской (здешний прокурор) уговорили меня в бостон. Много говорили мы о начале войны с французами. В обществе образовались две партии: одни – безусловные патриоты, кои готовы живот свой положить за Отечество в войне с басурманами, другие говорят о том, что в случае победы Бонопарта Россия только выиграет, став европейским государством. Сии последние крайне меня возмущают! Я предложил господам вместе со мною поступить  на служение к Ростопчину, который формирует здесь полки. Они выразили свою готовность послужить Отечеству.
В Москве слышно: англичане с флотом своим и со швецкими и десантными войсками уже в Балтике, поставили телеграф в Риге, дабы, судя по движению неприятеля, сделать высадку войск. 
По Москве в списках ходят стихи Василия Львовича Пушкина “Опасный сосед”, весьма занятные. Я тоже списал. Может быть, когда встретимся с тобой, друг мой Мишель, вместе почитаем и посмеёмся.
 От матушки моей тебе поклон. Она благословила меня на службу, но велела перед тем устроить все дела с имуществом нашим в Москве. Этим я сейчас и занимаюсь.  Будь здрав и невредим, любезный друг. Твой Фёдор Валуев.
Июля 7  дня 1812 года.


Здравствуй, друг Валуев! Я  написал тебе уже два письма, но ответа   не получил, что не удивительно: ведь мы отступаем, и навряд ли почта нас сыщет. В войсках раздор: все – и офицеры, и солдаты - честят немилостиво нашего командующего Барклая де Толя, подозревают  в измене его и других немцев из  штаба. У солдат получил он прозвище “Болтай да и только”, а начальник  штаба генерал Ермолов просил Государя произвести его в немцы, потому де, что они получают награды. Князь Багратион, командующий второй армии, гневается безмерно на его сиятельство и шлёт Ермолову сердитые письма, содержание коих известно всей армии. Вот выдержка из одного: “Стыдно носить мундир, ей-богу, я болен… Что за дурак…Министр Барклай сам бежит, а мне приказывает всю Россию защищать!”

  Мы отступаем на Витебск. Жара стоит неимоверная. Идём полуголодные, по целым дням не видя свежей воды. Интендантская часть поставлена из рук вон плохо. Воровство царит неописуемое. Часто нет провианта ни людям, ни лошадям по нескольку дней.
 В армии появились ополченцы. В большинстве своём это крестьяне, взятые от сохи, в лаптях и с пиками вместо сабель. Но храбрости им не занимать. Часто они отказываются отступать. Был случай  в полках у генерала Витгенштейна. Он приказал пехоте отступить. Регулярные войска тотчас же повиновались, но ополчение никак не хотело на то согласиться. “Нас привели сюда драться, - говорили ратники, - а не для того, чтобы отступать”.

Приказание было повторено им вторым и даже третьим адъютантом, но ополчение не хотело ничего слушать. Дело дошло до того, что сам командующий северным фронтом должен был примчаться уговаривать ополченцев. Не стрелять же было в них? “Ребята, - сказал Витгенштейн,- не одним вам драться с неприятелем. Вчера мы его гнали, а сегодня моя очередь отступить. Позади вас поставлены пушки; если вы не отойдёте, то нельзя будет стрелять”. – “Изволь, батюшка, - отвечают они,- что нам заслонять пушки, а от неприятеля не отступим”. Кое-как удалось генералу уломать их. Ополченцы отошли с досадой, говоря генералу: “Ты велел – ты и отвечай!”
 В стычках с неприятелем все  дерутся отважно. Много гибнет. Я пока цел,  и даже царапины не имею. Надеюсь свидеться с тобою, друг мой.  Прощай. Михаил.
 Июля 22  дня1812 года.

ПРОДОЛЖЕНИЕ            http://www.proza.ru/2012/06/18/1348