Протокол допроса

     "...А дело было так, гражданин следователь...
      Погода стояла дрянь: пасмурно, лил дождик, и лужи на асфальте дрожали, как от мушиных укусов коровьи бока. Настроение в душе у меня воцарилось тяжёлое, будто бы я предчувствовать начинал уже что, но точно предполагать, конечно, ещё ничего не мог - так, флюиды, наверное, просыпались во мне подсознательные, толкали во-всю, резали... За станком в родном цеху стою, в окно наверху нет-нет да и поглядываю, на стекле мокрые струйки текут, одна в другую вливаются - бегут и бегут, без конца и без края... И так мне муторошно стало, так не по себе, так вот здесь, возле сердца, заныло, что бросил я болванку свою крутить, быстренечко переоделся, к мастеру за увольнительной слетал и - домой айда. А кругом дождь этот, льёт и льёт, льёт и льёт, будь неладен он! Точно небо порвалось! И в груди у меня камень тяжелеет, растёт, давит... Не знаю, как уже и домой добрался, по лестнице, верите, скоком скакал - на девятый этаж! Лифт у нас, замечу, вторую неделю, паскуды такие, не работает... Ключом вертанул в замке, вломился, гляжу: никого (а жена дома должна была быть, на больничном потому что); прогулялся я туда-сюда по квартире, посмотрел, изучил, короче, всю обстановку и вот что выяснилось... Первое. Пепельницу я обнаружил на кухне, набитую доверху окурками (ни я, ни жена моя не курим заметить прошу). Второе. Бутылка вина стояла на подоконнике, "Кагор" называется, хорошее (опять же - не потребляем такого мы, если чего - праздник там или просто мероприятие - самогону купим по соседству у бабки одной... тьфу ты - вру! - не знаю никакой такой бабки, пошутил я... ) В общем, дорогое вино, марочное... Третье теперь и самое важное. Постель наша была вся измятая, буквально развороченная, точно землетрясение рядом произошло, или борьба на ней какая-то мучительная происходила (а отчего жене моей в одиночестве бесноваться, бороться с кем - с простудой, хе-хе, что ли?). Четвёртое. На подушке обнаружил я чёрный, как смоль, волос (а я, как вы видите, блондин, и жена у меня рыжая). Все эти симптомы сами знаете, о чём говорят. Вот и я сразу догадался, встревожился так, что вспотел аж. Ну, думаю, жёнушка, ну едрёна в корень! Сел я на стул, как подкосили меня, и дожидаться её стал, нервничаю, ёрзаю, душа не на месте у меня; а потом думаю: стоп! Это ж, наверное, она провожать пошла своего хахеля-то, досижусь, значит, её, а она, стервоза, отвертится-отбрешется, подруга, скажет, наведывалась, курила, бутылочку оприходовала... А волосок? Что ж - не знаю, скажет, сквозняком, скажет, в окно занесло, мало ли... Думаю так, а сам уже в прихожей плащ натягиваю. Выбежал на улицу, а дождя-то и нет уже!  Не зря ты, думаю, дождик, накрапывал, звал меня! На часы гляжу: два часа мне на работе находиться ещё. Пошёл я - руки в карманах - гулять, по магазинам, по кафе, по пивным, на  жизнь окружающую гляжу и - всё на часы оборачиваюсь: медленно как стрелка по кругу марширует, просто плетётся! В пивных кислым пахнет, так скучно, так грязно кругом! Пиво от такой тоски в горло не лезет. В кафе, куда заскочил я шашлык съесть, сковорода на кухне подгорела, дымом всё заволокло, как на пожарищи, глаза режет. В магазине столько людей, такая толчея и нервотрёпка, что чуть не подрался, ей-Богу! Хорошо одна женщина успокоила, с обидчиком развела... Покатился гулять, в общем, по улицам, лужи считать... Соображаю. Думаю. Кумекаю. Если дома скандал закачу - отобьётся стервоза моя, потому как крыть мне нечем, доказательств серьёзных нет никаких, а раз так, пустым звуком всё будет, насмешка одна. Не-ет, думаю, так не пойдёт, надо наверняка рубить, к стене припереть, чтоб не пикнула у меня, на колени упала чтоб, молила о пощаде, чтобы молчала и трепетно внемлела. А раз так, то подловить её нужно по-настоящему, с поличным, а значит - до поры до времени карт не раскрывать, пусть думает, что ничего не знаю, не ведаю... Ай, дождик! Ай, спасибо тебе!.. Иду, головой верчу, воздухом дышу, дома, лица людей рассматриваю. С мокрых деревьев капли летят, по плечам моим стучат, будто похлопывают, сочувствуют... А ведь догадывался,- думаю с горечью,- ведь были сомнения на этот скользкий счёт, только гнал по доброте душевной от себя все мысли, или - боялся прямо рассудить, вот так... Поднял я глаза: небо светлеть начало, ветерок такой ласковый, нежный подул, легко на душе стало, ясно, точно это не наверху, а в ней все тучи развеялись... Гляжу, надо мной дом какой-то старинный стоит, жёлтым, оранжевым, голубым выкрашен, светлым праздником от него так и веет, колонны на нём, большие, маленькие, над колоннами гроздья из гипса вырезаны, головки женские прилеплены - красота! Ещё я прошёлся и ещё дома я увидел замечательные, не похожие один на другой, все словно живые, любовью дышащие... Изумился я: сколько лет в городе своём живу, а красоту эту необыкновенную не замечал, словно пеленой глаза мои были закрыты. Вот, говорю, люди раньше были - мастера, не то что теперь, коробки нам серые понастроили... Ладно, пора домой возвращаться. Иду. Зубы сжимаю. Звоню. Открывает. Вхожу. Хочется сразу орать, горло ей руками сдавить... Терплю, улыбаюсь... Она ласково мне: привет! Смотрит прямо, глаза мягкие, добрые, сама вся какая-то разомлевшая, сдобная, щёки розовые, так и пылают, красивая, стерва... Может, ничего и не было?- закралась сладкая мысль ко мне.- Может, надумал я всё? В кухне, смотрю,- нет пепельницы, с подоконника - бутылка пропала, в спальню заглядываю - в спальне порядок, постель уложена будто под линеечку. Ага, думаю, замела следы! Пошли мы ужинать. Выставила на стол снедь из холодильника, супчику из кастрюли, как обычно, плеснула мне, а я возьми и спроси: а нет ли у нас винца попить? винца, мол, что-то сегодня хочется... "Кагорчика", например, не найдётся у нас?.. Побледнела она слегка, так на меня посмотрела, будто ножом полоснула. Чую - попал, в самую десятку влупил! Откуда только и силы у меня взялись, выдержал её взгляд, ухом не повёл, лицо в удивлении вытянул: а что, мол, такое? почему бы и нет? Она успокоилась, за руку меня взяла, пристукнула испытующе пальцами, и в глазах у неё пролетело такое, знаете: дурашечка ты мой несмышлёный... Дам я тебе дурашечку, думаю, погоди!.. Ну, отужинали, я телевизор сел посмотреть, она с книжкой на диване устроилась. Молчим. Изредка только незначительными фразами перекидываемся. Когда спать легли, такая во мне любовь к ней проснулась, таким теплом внутренним стало меня обвевать при мысли даже одной о ней, что постановил я: прощу её, чёрт с ним! С кем не бывает, сам на руку не чист, квиты, значит, будем теперь... Прижался к ней, по плечу поглаживаю... А она холодно так: спать давай! И отстранилась... Сразу - камень будто рядом со мной положили! Была мягкая, горячая, любимая, стала - чужая, ненужная, холодная... И снова душить захотелось, ах как захотелось! Медленно я повернулся на другой бок, зубами заскрежетал, и всю ночь пролежал так, в точку одну смотря, думал, вся жизнь передо мной пронеслась. Одни неудачи по сути были, в школе - троечник, в институт не поступил, провалился, на работах долго нигде не задерживался, всюду какие-то неприятности меня преследовали - то я начальство не уважал, то меня - начальство, а в итоге - крик, ругань, скандалы, я ведь такой - терпеть не буду... Сейчас вот это ещё... А я-то уверен был, что хотя бы на любовном фронте у меня полный порядок, и нате вам... Утром на работу встал, тихонечко бюллетень супруги вынул (она спала ещё), гляжу: последний денёк у неё остался, кончается больничный, сегодня, значит, или никогда.
        Лучше бы день этот не начинался! Лучше бы дождя того проклятого не было! Машина бы лучше меня несильно сбила, или ногу бы я повредил, поскользнувшись!
        Ладно.
        Работать я не мог - какая там работа! Три резца сломал, браку наделал - уйму! Палец порезал сильно, пошёл к врачу, таким образом и получил увольнительную без хлопот. С завода вышел и страшно мне стало: куда иду? что сейчас будет? Но какая-то сила неведомая меня вперёд влекла, в спину прямо подталкивала. В трамвай запрыгнул и вдруг успокоился. А какой, собственно, думаю, ещё выход есть? Только прояснить всё, увидеть собственными глазами, пригвоздить, так сказать, нарушителей к позорному столбу своей вот этой рукой. "Правда на твоей стороне,- подбадривал я себя.- К законной жене идёшь, в свой дом, этим самым горбом заработанный, кровное и неотъемлемое защищать." Потом, следом, представилось мне: комната, кровать, подушки тут и там разбросаны, лежат они... Закипело всё во мне, так сжал поручень, что острое железо врезалось в кость, но не чувствовал боли... Кто? Кто?- спрашивал я себя, видел в окнах беззаботно смеющихся мужчин и ненавидел их всех до судороги. Потом такая робость на меня нашла, когда я к нашей девятиэтажке подошёл, что - повернуть захотелось, убежать, в щель забиться, и - плакать, плакать... Губы у меня, чувствую, затряслись. Почему - не знаю, стыдно, наверное, от всей своей жизни стало. А когда по лестнице стал подниматься, всё - ясность в голове полная, сердце успокоилось, и слова нашлись вдруг, какие нужно, прямо на языке завертелись. Вот она, дверь, коричневым дермантином обитая... Тихо-тихо ключом открываю, слушаю. Из спальни смех льётся. Она. И баритон следом волнами, воркует, от удовольствия хрюкает... И-и-и... Мою жену?!... Захолонуло во мне всё, но двинулся вперёд несильно, на носочках, стерпел. К косяку притулился, заглядываю... Избави Боже... Врагу не пожелаешь... Она встала на локоть, грудь её повисла, розовые соски такие невинные. Смотрит на меня, рот приоткрыт, губы припухли у неё, исцелованы, молчит, глазами сверкает... Этот тоже перепугался, молодой, чёрненький, кучерявый. Вскочил, задом своим тощим повернулся, запрыгал на одной ноге, целясь в штанину. Смотрю я на него - ну что она в нём нашла: обыкновенный, нос уточкой, брови, каких полно, уши маленькие... Глаза, правда, большие, маслянистые, бывалые. "Ну-ка,- говорю ему,- выйдем на кухню." Он поплёлся за мной. Пришли на кухню, сели, он закурил. Смотрю, пепельница на столе, а на подоконнике бутылка полупустая.  Стал какую-то фигню мне грузить, про то, что есть мимолётные встречи, ни к чему не обязывающие, что это нормально, по-современному: встретились-расстались, получил удовольствие, и дальше идёшь. И так спокойно, по-хозяйски пепелок ноготком  сбивает, будто он здесь главный, а не я. "Я люблю её, очень сильно,"- сказал я. А он измываться стал, хохотать, нету, говорит, на свете любви никакой...
        Тогда я вынул нож..."
        Следователь по уголовным важным делам Епифанов Семён выключил кнопку магнитофона, дёрнул из розетки шнур и бросил его на спинку стула, сладко потянулся, зевнул, сегодня устал...
      - Ну и зря!- устало разминая пальцами уголки глаз, прошелестел он.- Что изменил? Ничего! А срок немалый мотать теперь придётся... Плюнул бы, да и всё, жил бы дальше себе, как все на этом свете живут...
        Был поздний вечер, в подоконник за окном царапал мелкий дождь. Епифанов от нечего делать прошёлся по комнате, одёрнув штору выглянул в чёрный, лизнувший прохладным ветерком стеклянный квадрат окна, включил, съехав на диван, телевизор, посмотрел программу и вдруг, завалив голову набок и раскрыв рот, уснул перед экраном. Проснулся он ночью, когда в динамике неприятно пищало, и экран беспорядочно мерцал.
      - Стоп, стоп, стоп...- взглянув на часы, нахмурился он.- А где же... Поздно уже как!..
        Вскочив, пробежался по комнатам. Жены нигде не было. Забросив руки за спину, зло, раздражённо сопя, стал ходить между креслами. Прошло ещё двадцать минут. Холодно, очень холодно стало на сердце у Епифанова, в пальцы противно стали колоть стальные иголочки. Он остановился над журнальным столиком и со странно спокойным выражением лица, зловеще осветляемым сполохами молний, посмотрел на острые сверкнувшие ножницы, выглядывающие из-под наброшенной сверху газеты. В прозвеневшем раскате грома ему, испугав его, послышалось слово "виновна!".





                1994