Диалектика здоровья

Категория «здоровье» может мыслиться без парной категории «болезнь». Поэтому те, кто мыслят так, считают, что «нет болезни, а есть крайняя степень нормы». Видимо, они в своём мышлении придерживаются традиционной логики и соблюдают закон тождества А есть А, здоровье есть здоровье. У этих мыслителей изменение здоровья состоит в таком изменении его количества, которое не ведёт к переходу в новое качество, в болезнь. В свете такого подхода люди никогда не болеют. Просто их здоровье то лучше, то хуже – колеблется.

Другие учёные утверждают, что болезнь качественно отличается от здоровья. Болезнь – не здоровье. Это две разных категории. Их вывод логически основывается на  том, что Б не есть А, что А есть А, а Б есть Б. И они правы с позиции традиционной, формальной логики. Возможно, представителей Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ), поскольку они  посчитали, что здоровье характеризуется отсутствием болезни, можно отнести к этой же группе мыслителей. Особенно не возражая против данной позиции, хочется лишь заметить то, что в свете такого логического подхода болезнь никогда не превращается в здоровье, а пациент никогда не выздоравливает.

Поскольку споры об определении понятий «здоровье» и «болезнь» не прекращаются по сей день, можно предложить диалектический вариант решения проблемы, заявив: здоровье есть и не есть болезнь. Разделив данное амбивалентное суждение на два: здоровье не есть болезнь и здоровье есть болезнь, можно утверждать, что первое суждение основано на законе тождества и формальной логике, а второе суждение – на нарушении закона тождества и формальной логики. Оно ошибочно. Ошибка d указывает на кривую логику, паранойю мышления, пришедшего к данному суждению.

Эмпирия, опыт показывает, что у сложных воспроизводящихся (биологических и социальных) систем состояние здоровья может смениться на болезнь и наоборот. Это говорит о допущении кривой логики если не в мышлении, то в событиях реальной жизни. Кривологично здоровье А переходит (отчуждается) в болезнь Б, и возвращается к себе, полностью восстанавливается, если ошибка d и её следствия устранены. В результате утверждается, что А есть А, здоровье стало здоровьем. 

Поскольку ошибка вызвала не количественное, а качественное изменение здоровья - то есть болезнь, она относится к болезнетворным, патогенным факторам (причинам). Патогенный фактор (патогенная ошибка), влияя на воспроизведение сложной системы, качественно изменил её здоровье, вызвал болезнь: болезненную ответную реакцию или патологическое развитие. Фактор вызвал либо только функциональные - обратимые её изменения, либо функциональные и структурные  (органические) - необратимые изменения системы.

Как известно, патогенные факторы (причины) подразделяются на экзогенные (внешние) и эндогенные (внутренние). Соответственно болезни также подразделяются на экзогенные, вызванные внешними причинами и эндогенные, вызванные внутренними причинами.

Справедливости ради нужно отметить, что влияющие на здоровье факторы могут количественно и качественно изменять здоровье не только в худшую, но и в лучшую сторону. Они могут укреплять здоровье. О прогрессивном мутационном изменении здоровья пока что не принято говорить. Тем не менее, эволюция здоровья, например, живых существ на Земле имеет место. Она связана с приобретением признаков и свойств, способствующих выживанию путём приспособления систем к внешним условиям существования.

Так по каким-то пока неизвестным причинам неандертальцы и кроманьонцы уступили место современному человеку. Быть может, они мутационно изменились. Так ли нет ли, только с появлением современного человека связаны неолитическая революция и серия последующих социальных революций, относимых к эволюционным ускорениям. С развитием социальных условий существования увеличилась численность населения на Земле и средняя продолжительность жизни человека. Трансформировалось и само общество. Оно вышло из состояния дикости и варварства, стало цивилизованным.

До этого, перед каменным веком произошёл не менее революционный переход или эволюционный скачок ископаемых предков человека от стадной организации к общественной. Называя стадо, (прайд, стаю) зоологическим или биологическим обществом, дикое, варварское и цивилизованное общество следует отнести к антропологическому обществу. Логично при этом было бы пралюдей относить к биологическим животным, а людей – к социальным животным. Тем не менее, первых называют антропопитками, человекообразными обезьянами, а не просто обезьянами, вторых питекантропами, обезьянообразными людьми, но не просто людьми.

Думается, появлению терминов антропопитек и питекантроп мы обязаны соблюдению законов традиционной логики в области мышления. Закон тождества запрещает отождествлять обезьян и людей. Поэтому ищется выход, путь, как его обойти. Придумываются термины «переход» и «скачок». Суть перехода состоит в том, что существо объявляется бионом, имеющим признаки биологического и социального (человеческого) существа. Равенство сторон принимается за состояние, когда существо наполовину обезьяна, наполовину человек. Изменение количества признаков на один признак в человеческую сторону обеспечивает скачок становления антропопитека питекантропом. Таким революционным признаком стал тот исторический момент, когда существо привязало к палке камень, создало орудие, вооружилось и произнесло первое слово - «Я».

Считается, что стадная организация пралюдей, зоологическое общество трансформировалось в человеческое общество, когда появилось собирательство. Но дело не только в нём. Собирательство оказалось связанным с первобытной верой, анимизмом. Собирая урожай, плоды природы, наши первобытные предки верили, что они, плоды принадлежат не им, а живой природе. Поэтому взамен они приносили в жертву ей одного из соплеменников. Так совершался первобытный товарообмен. Данной вере отвечало не просто примитивное, наивное мышление. Оно содержало элемент нелепости, паранойи. Самое главное, что люди научились строить пусть вначале нелепые, но догадки. Они стали отыскивать скрытую в явлениях, или за явлениями сущность, истину - бога. Ведь Бог – истина. Так или иначе, но прекращение данного жертвоприношения указывает если не на избавление, то на уменьшение паранойи.

Также в первобытном обществе появился запрет на кровосмешение и отвечающая ему родоплеменная организация. Переход к родоплеменной организации, вере, труду и вербальному общению – признаки чего-то такого, что скрыто за ними и являющегося причиной их появления. И этим фактором икс (Х), скорее всего, могло быть изменение головного мозга ископаемого предка человека не только в массе, количестве, но и в качестве – мутация, независимый от воли и сознания живого существа природный процесс. Вследствие изменения головного мозга наш первобытный предок ощутил своё отчуждение от природы, осознал, что он иной, у него другая порода. Его первобытное сознание раздвоилось на предметное сознание и самосознание: появились «я» и «не-я», можно сказать, А и Б, две противоположности. Появилась проблема мышления, раскрытая в основном вопросе философии.

Подобно тому как мы подошли к превращению антропопитека в питекантропа, можно подойти к идее превращения здоровья в болезнь. Согласно данному подходу здоровья отдельно от болезни нет, есть диалектический континуум здоровье-болезнь. Когда признаки или проявления болезни ничтожно малы и ими можно пренебречь, приравнять к нулю, тогда здоровый субъект объявляется нулером, носителем нулевой болезни. Когда здоровье ничтожно мало и признаков жизни почти нет, говорят о клинической смерти. Но такой субъект ещё может ожить. Если он не оживёт, совершится переход, превращение живого тела в мёртвое тело. Жизнь явится признаком, благодаря которому они, эти тела, станут отличаться. Поэтому будет можно сказать, что жизни отдельно от смерти нет, есть континуум жизнь-смерть. Это касается и континуума нечто-ничто. 

Перенося континуум здорвье-болезнь на общественные системы, необходимо найти специфический признак, утратив который система перестаёт быть общественной. Относя общественные системы к сложным, следовательно, воспроизводящимся системам, способность к общественному воспроизводству и будет их специфическим признаком. Называя его производством жизни, состоящим из производства благ и человека, можно понять, что появление такого типа производства, как суженное производство укажет на заболевание системы, так как в нём скрыта угроза исчезновения, нигиляции. В этой связи здоровым можно было бы назвать общество, обладающее расширенным производством и благ и человека. Однако это был бы чисто количественный подход к социальному изменению. Кроме того, как оказалось, проблема экологической ёмкости препятствует росту общества, а нулевой рост численности населения и благ ведёт к застою. Другая проблема – кризисы перепроизводства.

В настоящее время ведутся поиски того, как  сделать развитие общества устойчивым, бескризисным. Ищутся факторы, которые обеспечивают непрерывный прогресс – качественные позитивные изменения в ходе антропогенной эволюции общественного воспроизводства.

Если А.Тойнби предложил считать прогрессивно развивающими факторами социо-культурную мутацию и подражание, мимесис, то Л.Гумилёв – открыл пассионарность. Оба исследователя склонились к психологическому объяснению социальной истории с тем только отличием, что один связал фактор социальной эволюции с изобретениями – мышлением, другой – с пассией, страстью, с гипертрофированной волей, которую даёт сверхценная идея реформаторства.

К. Маркс увидел эволюционный стимул в погоне за прибылью, в том мышлении и поведении людей, которое появляется у них под воздействием закона стоимости. Поскольку сверхценная идея (паранойя) прибыли возникает в головах предпринимателей не сама по себе, а под влиянием объективно (стихийно) сложившихся рыночных отношений, то эволюционный фактор Маркс находил не в головах людей, не в психике, а во вне, в социальной среде, в противоречии между производительными силами и устаревшими производственными отношениями. В то же время он полагал, что в товарном обществе существует поклонение капиталу, товарно-денежный фетишизм, что предприниматели верят в самовозрастание стоимости. То есть капитализм можно рассматривать как своеобразную религию.

Дальше всех ушёл Г.Гегель. Он связал эволюцию природы и общества с отчуждением Духа. Данный подход обеспечивал единство той логики, предметом которой является мышление и той логики, в соответствии с законами которой протекает реальное развитие – эволюция. В результате появилось понятие «логика дела» и выражение «практика – критерий истинности». В деятельности допускалось  нарушение формальной логики, допускался путь проб и ошибок. Истина устанавливалась посредством ошибок, заблуждений – околоумия, паранойи. Без паранойи нойя (сущность, истина, закономерность) не открывалась.

Данное видение истины отразилось на составлении представления об электронной орбите. Орбита электрона из одной кривой линии превратилась в «электронное облако». Идеальная орбитальная линия стала выводиться из вероятного множеств реальных траекторий полёта электрона вокруг атомного ядра наподобие выведения средней арифметической величины из множества величин. Данный приём указал на то, как в мышлении одно выводится из  единого множества (континуума), а закономерность – из множества повторяющихся случаев. Случаи указывают на то, что любой процесс закономерен лишь в общем. Правило (закон) допускает рамочные отклонения случаев или допустимые погрешности (ошибки).

Итак, мы подошли к тому, что погрешности, ошибки подразделяются на рамочные, допустимые и недопустимые. В этом свете непатогенными факторами для здоровья будут допустимые, а патогенными, болезнетворными – недопустимые факторы. Это касается как здоровья человека, так и здоровья общества – всех сложных воспроизводящихся систем.

Считая фактором социальной эволюции прибавочную стоимость - ведь именно она мотивирует людей к повышению эффективности и производительности труда путём изобретений, - можно предположить, что существуют рамки и допустимый порог  роста прибавочной стоимости.

Дело в том, что прибыль – выраженная в деньгах овеществлённая идея (паранойя) прибыли. Постоянный рост прибыли конкурирующих предприятий указывает на усиление конкурентной борьбы, за которой скрывается ужесточение паранойяльной борьбы между предпринимателями. Наступает момент, когда конкурентная борьба становится глобальной и принимает характер войны на уничтожение, как это было в первой и во второй мировых войнах.  В результате неустойчивость социальной системы возрастает. Страсти утихают, когда накопленные в процессе перепроизводства продукты труда, в основном оружие и боеприпасы поизрасходуются, и мировая система приблизится к состоянию внутреннего равновесия.

В общем, нужно сказать, что концепции общественного развития, разрабатываемые при цивилизационном подходе, не предусматривают в основе социального развития борьбы за прибыль и, следовательно, понятия социальной патологии. Их модели социального развития и социальных изменений напоминают онтогенез. В этих моделях общества возникают, достигают в своём развитии полноты, стареют и распадаются. При этом новое общество в них не зарождается и старое не сменяется новым. Здесь общество возникает как бы из ничто и в ничто возвращается.

При формационном подходе в недрах старого общества зарождается новое общество. Можно думать, что общество мутационно удваивается или раздваивается. Новое начинает бороться со старым и замещает его. Старое общество не просто обновляется  как регенерирует, восстанавливается, воспроизводится во времени, а революционно изменяется. Оно становится противоположным себе, но, отнюдь, не диаметрально.  Используя понятие старения, формационный подход избегает понятия социальной болезни. Понятие классового отчуждения им не рассматривается  в значении социально-патологического. Следовательно, данный подход не предполагает патологизации отчуждения, превращения нормального отчуждения, на котором замешана диалектика товарного производства, в ненормальное, вышедшее за рамки нормы.

Тем не менее, классы в товарном обществе могут болеть и умирать, исчезать. Исчезли, например,  рабы и рабовладельцы, крепостные крестьяне и феодалы. И социальным онтогенезом данного явления не объяснить. Теория классовой борьбы марксистов также  не в состоянии сказать, в каком психическом состоянии находится обезличенный рабочий класс и не связано ли с ним его «революционное» поведение. Мало того, судя по истории восстания рабов в Древнем Риме, ничего революционного борьба рабов не принесла. Эта классовая борьба  явилась  не источником социального развития, а привела к классовой могиле. Угробило же рабов и рабовладельцев создавшее их отчуждение – объективный социальный процесс, характеризующийся превращением воли масс во власть, самостоятельную господствующую над ними силу.

Просто существовавшая на протяжении веков рабская форма отчуждения человека патологизировалось, привела общество к гражданской войне на уничтожение, и в конечном результате сменилась на феодальную форму. Патология заключалась в том, что рабская форма отчуждения вела к экономическому застою, а основанное на законе стоимости товарное общество не может застаиваться, то есть прекращать своё существование, не исчерпав себя. Застой обеспечивался незаинтересованностью рабов в труде – их социальным безволием, апатией, абулией и в итоге отсутствием роста эффективности и производительности труда. Рабский труд не нёс рабам ни выгоды, ни смысла. Их не задевала паранойя прибыли, тогда как рабовладельцев она мучила и вела к проблеме, решаемой отнюдь не конфликтным, а инновационным путём. Конфликт лишь расчистил место новому, более здоровому. Справедливости ради нужно сказать, что это «новое» - аренда, также как и наёмный труд были открыты ещё в Шумерах, в третьем тысячелетии до нашей эры, но не получили должной оценки и распространения.

Поскольку наёмная форма отчуждения является последней, более новой ещё пока не изобрели, классовый конфликт может закончиться концом истории, если не будет найден выход. История общества окажется историей его неизлечимой болезни.