Как хорошо умереть молодым

               
                За колючей проволокой забора «Зеленстроя», за розами и теплицами есть ограда из дикого камня. Это ограда с юга и севера ограждала кладбище моего уютного портового городка со ста тысячью жителей. Город очень-очень старый, даже древний, ему за две с лишним тысячи лет и кладбище очень старое, хотя и плохо организованное, не соответствует современной инструкции о кладбищах.
                В девятнадцатом и восемнадцатом веках на этом кладбище за красивой лицевой оградой из кованного металла хоронили богатых обитателей в склепах, а если на склеп не хватало денег, то под полированными мраморными и гранитными крестами. Некоторые могилы украшали скорбящие фигуры женщин и девушек из итальянского мрамора, полные скорби эпитафии молили о вечном покое и не проходящей всемирной скорби.
                Не истребимые кусты сирени майскими днями и ночами одурманивали своим горьким ароматом заблудившихся прохожих, любопытных   и любвиобильные парочки, на минутку забывшихся под их кронами.
                Бродячие собаки и неугомонные воробьи жирели, поглощая остатки трапез посетителей  могил, не жалевших конфет и печенья якобы для усопших. В большие праздники, поминальные дни, дни погребений по кладбищенским тропинкам шныряли групки серых испепеленных жизнью женщин и мужчин, собиравших в торбы и сумки куличи, пирожки, сласти. Они выпивали в оставленных стаканах водку и вино и тут же засыпали в тиши крестов и кустов.
                Пришедшие утром копачи могил прогоняли их с заказанных мест, ворчали и, очищая вчерашнюю землю с лопат, начинали дружно копать в надежде, что заказчик не заставит долго ждать с выпивкой и обедом. Бывало, что выпивка сама падала или выкатывалась из-под подушки, случайно вскрытой очень старой могилы. Это была водка, положенная сострадавшими собутыльниками покойного, ему под голову в гроб.
                Заскочив с пацанами как-то на кладбище наломать сирени к первомаю, мы стали наблюдать за копачами как раз извлекшими из перьев сгнившей подушки фигуристую бутылку с сургучной пробкой. Бутылка оказалась на треть не полной, а пробка при этом целой. Как испарилась часть спиртного было загадкой. Могильщики, не долго думая о исторической ценности сосуда, в момент вскрыли страдалицу и тут же на месте из «горла» в очередь распили. Каждый высказал только одобрение напитку, а мы- пацаны помчались домой с охапками сирени.
                На кладбище, у центрального входа, была церковь, куда возила меня еще прабабушка на вкушение тела господнего. В шестидесятых годах двадцатого столетия ее снесли, а в первом десятилетии уже двадцать первого столетия восстановили в прежнем виде, отделив церковь от кладбища оградами, создав своеобразный анклав.
                Не смотря на то, что на кладбище захоронения велись не организованно, все-таки оно имело две основные тропинки-проходы, расходившиеся веером от церкви: южная и северная.
                Южная тропа-аллея вела к старинным захоронениям: мавзолеям, склепам, могилам со скульптурами и гигантскими гранитными крестами, на которых по утрам отражалось низкое солнце.
                Это кладбище я всегда отожествлял с романом Ремарка «Черный обелиск», кладбищенские сооружения были идентичны.
                Северная тропа-аллея, в настоящий момент заглушенная с двух сторон, отделяла узкую полосу кладбищенской территории, расположенную вдоль каменного забора, за которым раскинул свои плантации «Зеленстрой».  Тропа начиналась от калитки у часовенки, сохранившейся с прежних времен и заканчивалась на другом конце кладбища у глиняных обрывов горы, нависшей над городом. Не доходя метров пятидесяти до окончания ограды тропа ответвлялась в огромный пролом, через который народ попадал к своим частным домам и в городок авиаторов. В конце ограды, на угловатых камнях кладки была прикреплена мраморная плита, сообщавшая о расстреле на этом месте партизан гражданской войны.
                Живя не далеко от кладбища, мы, пацаны, всегда обращали внимание на кладбищенские события. Здесь мы часто прибегали глянуть на похороны знакомых, похороны товарищей, погибших от несчастных случаев, а случаев хоть отбавляй. То отец забил до смерти провинившегося сына, то два брата по-соседству подорвались, разбирая минометную мину времен войны, то море поглотило плавцов неумех, да мало ли еще от чего. Хоронили и девчат в нарядах невест, умерших от болезней или угоревших зимой в собственных домах.
                Но всегда нас тянуло на похороны солдат и матросов, погибших на службе. На таких похоронах, как правило групповых, играл хороший военный оркестр, на подушечках несли награды, гроб спускали под залпы карабинов или автоматов «АК».
                Процедуры похорон для нас были интересны, красочны, но с грустью, когда хоронили молодых. Жить бы да жить, но увы не всем суждено умереть в собственной постели, окруженными внуками и правнуками.
                Никто не хочет умирать не познав жизнь до естественного конца, хотя многие, в том числе и моя бабушка, хлебнувшая горюшка на своем веку, с досадой вопрошала:
- И чего я не сдохла маленькой, а ведь умирала? Зачем выходили?
                Потом бабушка в глубокой старости умирала очень тяжело, медленно, измучив себя и родных.
                Но особенно меня да и горожан потрясла смерть четверых матросов, погибших при пожаре. Они были посланы на тушение пожара в помощь городским пожарным, когда рядом с горевшим лесоскладом загорелся детский садик. Выводя детишек из помещений, они стали разбирать крышу загоревшегося хозблока и провалились в огненную пропасть.
                Хоронили их в самом конце кладбища, под обрывами. Народ, в лице женщин, рыдал, а мужчины тупо смотрели себе под ноги, зажимая глаза, дабы не разрыдаться тоже.
                После прощальных залпов, народ разбрелся по кладбищу, военные понесли свои трубы и знамена к машине, стоящей у кладбищенских ворот, а мы, пацаны, побрели вдоль каменной стены к пролому. Здесь по краям тропы было полно не ухоженных могил, частично уже смытыми сбегавшими потоками с обрывов во время ливней да и просто затоптанных прохожими и посетителями.
                Сто раз я проходил мимо каменной стеллы, устремленной своим острием в небо, не замечая. А сейчас что-то или кто-то подтолкнул к ней. Я поднялся на бордюр из песчаника, полузасыпанный белесой глиной и стал по затоптанному газону обходить монумент, пытаясь найти хоть какую-нибудь надпись. Со второй попытки удалось чуть-ли не у самого основания  прочитать короткую эпитафию:
    «Как хорошо умереть молодым».
             Рой мыслей закрутился у меня в голове и я, ошарашенный, бросился догонять своих ребят.