Ближе к осени

Кто ты теперь, и кто дал мне право
помнить тебя и вспомнить еще один раз?
кто ты теперь?
с кем ты сейчас?
/ БГ /

Август славен своим спокойствием и зрелостью. Спелой ягодой, набрякшей и готовой сорваться, висит он, завершая середину года. Все соки лета уже собрал он, и их терпкая нежность совсем скоро станет невостребованной, переливаясь через край и вырождаясь в гниение и гибель. В тишине августовского утра присутствует та особая напряжённость, которая отличает человека нервной профессии, оставшегося внезапно без работы. Все есть в августе, нет в нем только одного – беззаботности.

Локман и Бася вышли из дома очень рано. Локман закрыл дверь на ключ, потом закрыл двустворчатую калитку на висячий замок и взял Басю за руку. Они тронулись. Сначала слева и справа тянулся лес («я знаю эту птицу!.. слышишь, это дрозд»), через который едва пробивало солнце, затем появились участки – сонные, с еще не проснувшимися обитателями. Почти все калитки закрыты изнутри. Собаки не лают. Через триста-четыреста метров ними открылись серые железные автоматические ворота: товарищество закончилось. Теперь их опять впустил в себя лес – с ухоженной черно-асфальтовой дорожкой, по которой разве раз в час проедет машина, а чаще днём – велосипедисты и мамы с колясками из окрестных Товариществ. Сейчас за все время движения по лесу они не встретили никого. Постепенно деревья расступились, а дорога расширилась. Теперь она была тоже асфальтовой, более старой, но и более широкой, сталкиваясь вскоре с перекрестком – и вот уже слышны стали первые машины, фуры, возящие бревна, кирпич, песок и щебень туда-сюда, помятые рабочие, говорящие на своём языке и самое основное – громадные трехметровые заборы, иногда каменные, иногда вымощенные причудливой плиткой и служащие отделению частных территорий. Дорога, петлявшая между этих заборов, казалась уже, чем есть на самом деле, однако на самом деле она расширялась, шла в гору и вывела наконец путников к Пятачку, непосредственно предшествовавшему Трассе. Здесь, на Пятачке стояли несколько машин барыг, хлебная лавка и величественная белая «маршрутка» - микроавтобус, раз в час привозящий из города рабочих и дачников. На такой же приехала вчера Бася. С момента, когда Локман повесил висячий замок на калитку своего участка, прошло пятьдесят пять минут.

На трассе чистый сосново-еловый воздух, окружавший путников до сих пор, почти рассеялся. Машин было немного, но достаточно для того, чтобы напомнить о городе. Локман протянул руку. Спустя пару минут притормозила вишнёвого цвета машина. Глаза мужчины в кабине были скрыты за темными очками, что вкупе с его прямоугольным лицом делало его похожим на терминатора. «До Звенигорода» - произнёс Локман и добавил: «Двести». Бася тихо стояла за спиной. «Давай» - кивнул водитель. Они сели на заднее сиденье. Мимо плыла река, неширокая в этом месте, так что на том берегу были хорошо видны небольшие деревенские строения, окружённые выросшими садовыми деревьями, а в воде отражались нависавшие над ней липы и высокие перистые облака. Ни одной машины в противоположную сторону не было видно. Водитель включил радио. «Президент России Владимир Путин принял в Кремле главу Палестинской национальной администрации Махмуда Аббаса. Президент заявил, что Россия считает Аббаса, возглавляющего движение ФАТХ, законным лидером палестинского народа… Талибы, похитившие 19 июля миссионеров из Южной Кореи, угрожают новыми убийствами заложников, если к полудню 1 августа власти Афганистана не освободят ряд заключенных боевиков… Министр транспорта России Игорь Левитин в канун профессионального праздника Дня железнодорожника вручил государственные и ведомственные награды работникам железнодорожного транспорта…». «Выключите, пожалуйста, радио» - проговорил Локман. Водитель безмолвно тронул рычажок. Продолжили движение в тишине. После поворота река осталась серо-синей лентой где-то позади. «Вас к монастырю туда?.. К источнику?» - поинтересовался водитель. «Ну давайте к источнику. Я давно там не был, плохо помню, что там где» - ответствовал Локман. Через двадцать минут они вышли из автомобиля. Дверца закрылась, человек-терминатор нажал на газ и спустя десять секунд машина едва угадывалась в пейзаже малиновой удаляющейся точкой.

Как-то получилось, что они сразу попали в Заповедник. Видимо, водитель то ли специально, то ли, наоборот, без всякой задней мысли, высадил их здесь, не завозя в сам город. Возможно, ему было по пути и он воспользовался незнанием Локманом и Басей здешних мест. Однако вместо города они попали в огромный дикий парк, видимо, бывший в свое время какой-то помещичьей усадьбой. Спустя несколько минут пути их взору предстал желтый металлический плакат с черными буквами: «Уважаемые жители и гости Звенигорода! Вы находитесь на территории древнего звенигородского кремля, теперь носящего скромное название «Городок». Городок является редчайшим историко-археологическим и фортификационным памятником XIII-XIV веков. Городское поселение возникло на этом месте еще в домонгольское время в XI-XII веках… - взгляд Локмана скользнул к низу плаката - …С 1966 года окрестности Успенского собора объявлены заказником, в котором запрещено повреждение грунта. В 1970 году принято постановление о включении Звенигорода в список городов, культурный слой которых объявлен национальной исторической ценностью». Действительно, вдалеке, там, где лес расступался, виден был некий большой собор, видимо, тот самый Успенский, о котором говорилось в плакате. «Пойдём туда» – предложил Локман и указал в сторону, противоположную собору. Они углубились в лес. Это был не тот дикий лес, который окружал их на даче. Здесь диалектически сошлись цивилизация и дикость, время как будто бы застыло, и бродя по оврагам, то и дело сбегая с одного склона и поднимаясь на другой, Локман и Бася чувствовали себя какими-то рыцарями времен татаро-монгольского ига. «Хочешь яблоко? Я взял с собой» - он достал зелёное яблоко, одно из тех, чей рост еще вчера он наблюдал в ожидании Баси, и протянул ей. Она отказалась. Локман хрустнул и начал есть его сам. Бася вытащила фотоаппарат – огромный, неповоротливый. «Красиво здесь» - промолвила она. Гуляли полтора или два часа. За это время даже успел пойти небольшой дождик, который переждали под одной из редких лип. Так-то в основном были те же сосны и ели, на верхушках которых громоздилось несметное число шишек – подсвечиваемые солнцем, они казались какими-то недосягаемыми плодами. Вышли все-таки к Успенскому собору. «Смотри, чашка!» - Бася указала на собор. В одной из каменных ниш стояла, светясь маленькой красной точкой, кружка Nescafe. «Любишь ты подмечать такую абсурдность» - заметил Локман.

Солнце было в зените, когда они, наконец, дошли до самого города.
Следовало возвращаться назад. Сначала в Москву, потом Бася собиралась ехать к себе в общежитие, узнать, какая там обстановка, ничего ли не украли за лето, никого ли не переселили. Первое августа – срок заселения. Она планировала остаться на ночь там, а уже наутро ехать к себе в Лозгачёвск на пять-семь дней. Тоже недалеко. Всего сто пятьдесят километров от Москвы. «…И сегодня с вами на радио Динамит-ФМ Михаил Безуглый, в этом часе у нас самая свежая музыка с обоих континентов, новинки от A-ha, Стрелок и Ивана-Чая, а кроме того…». Пришлось взять картофель-фри в этом outdoors-кафе. На столике видны были высохшие подтеки от чьего-то кофе. «Автобус в двенадцать пятьдесят пять. Значит, в двенадцать сорок надо выдвигаться. Минут десять тут до станции, вон она».
Автобус уже ждал их. Фурчал, загруженный пассажирами, был включен, выпускал газы. «Давай быстрей!» - скомандовал Локман. Они убыстрили темп, почти побежали. «Нормально, успеваем». Автоматическая дверь медленно закрывалась, когда они уже дошли до конца салона и  сели на пару свободных мест. «Осторожнее. Думаю, сейчас быстро доедем» - «Солнце печет» - пожаловалась Бася. И вновь поехали мимо речки, мимо тех мест, где на трассе ловили машину с водителем-терминатором, мимо огороженных огромными заборами особняков, перетекавших в извилистые леса – от быстрой скорости еще более была заметна эта извилистость - казалось, что каждое следующее дерево стоит как бы на другом уровне относительно предыдущего. Автобус то погружался в низину, то выныривал и оказывался на горке – и так много раз, пока не показались стоящие один за одним дряхлые дачные домики, «полоса отчуждения», железнодорожный переезд и, наконец, кольцевая дорога. Вышли прямо около нее, едва въехав в город. Локман надеялся быстро сесть в маршрутку и доехать до дома. Её, однако, все не было. «Голова у меня болит. Жарко. Где твоя маршрутка?» - начинала капризничать Бася. «Так прямо болит? Ну сейчас приедет. Что ты раньше не сказала?». Они стояли на самом солнцепеке. Подъехала желтая, едва стоящая на колёсах маршрутка, в нее еле удалось влезть. Бася заняла последнее свободное место, при этом оба ее соседа были вдвое шире среднечеловеческого размера. Локман встал, нависая, за спиной у водителя. Через пятнадцать минут они вышли недалеко от дома Локмана. «Оой… может, у меня тепловой удар?» - спрашивала Бася. «Да с чего бы. У тебя бы температура была» - «Не знаю». – «Сейчас дойдем, посмотрим».

Дома Бася, едва помыв руки (привычка, за два года с трудом привитая Локманом), бросилась на диван. Ей стало лучше. В квартире было прохладно – солнце сюда заходило в основном утром, а уже в двенадцать становилось совсем не жарко. Да еще и занавески были задернуты с последнего приезда. Рука Локмана, разрывающая пакетик с «Роллтоном». Звук струи из пузатого чайника с остуженной кипяченой водой. Звук выдвигаемого ящика со столовыми приборами – как всегда, чуть-чуть звенят там, в ящике. Мягкий всхлип открывающегося холодильника. Шипение чайника. «Сейчас сделаю нам поесть» - крикнул Локман, и стал нарезать хлеб и сыр. «Роллтон» уже разварился, гречневая каша подогревалась на плите. Бася медленно вошла на кухню. «Ты босиком?» - упрекнул Локман. Она скривилась. Взяла себе тарелку, подошла к Локману, уже сидевшему за столом. Обвила руками его шею. «Вкусно пахнешь» - заметил Локман. Духи смешались с потом, но Локману было всё равно – ему нравилась привычность запаха, привычность ее движений. Локман обернулся. Они поцеловались, медленно, тягуче. Басины светлые волосы уже отросли, теперь она была не так уж похожа на мальчишку. Рука Локмана проникла под Басину футболку, в который раз исследуя выпуклости ее тела. «Как же там приятно на ощупь. Почему? Просто поразительно» - думал Локман. Бася дышала чаще – этим она его удивила еще тогда, почти таким же летним днем, на Воробьевых горах. Локман тогда и представить не мог, что от простых поцелуев дыхание девушки может так участиться. Теперь прошло уже два года, но «фирменный знак» Баси оставался тем же. «Пойдем в комнату». Он встал и, подняв Басю, понес её в прохладу спальни.

Локман сидел на постели, раскачиваясь из стороны в сторону. В голове шумела пустота. Бася, растянувшись во весь рост, лежала на спине. Его сперма уже начала высыхать у нее на шее и на груди. Обе груди стали похожи на формочки с желе, каждая смотрела в свою сторону.
- Хорошо б еще куда-нибудь поехать – произнес медлительно Локман.
- Этим летом уже вряд ли получится – ответствовала Бася.
- Почему?
- Нужно еще дома много чего поделать. Там ремонт и строительство планируется на даче, мне тоже нужно будет в этом как-то участвовать…
- А потом, осенью?
- А что осенью?
- Работать, учиться?
- Учиться – это понятно. Наверно, надо какую-то подработку найти. Я бы хотела для одной газеты писать статьи, слышала, там вполне можно этим заработать даже внештатно.
- Я, наверно, опять репетиторством займусь. У нас сейчас жильцы съехали, так что можно будет на этой квартире уроки проводить.
- Здорово. Далеко она?
- В двух станциях отсюда. Но там надо еще все чистить, вымывать… Приводить в порядок. Если, конечно, мать не решит опять ее сдавать. Мне бы этого не хотелось.
- Думаешь сам там жить?
- Думаю. Были такие мысли. Только почему сам? Может, мы вместе могли бы там попробовать пожить?
- Хм. Не знаю. Далеко от Универа. Я уже привыкла к общаге. Здесь тащиться полтора часа.
- Ну, не полтора часа, а час. И потом, зато в своем доме. Без всякой Маши или Лены, которая, ты говорила, тебе спать не дает.
- Да, говорила. Но не в своем, а в твоем все-таки. Нужно ли сейчас с бухты-барахты это делать?
Локман насторожился. Это был не первый разговор в таком духе. В последнее время они чаще ссорились, и случались моменты, когда Локману казалось, что они говорят на разных языках. В конечном счете они возвращались к status quo, но каждый раз оставалось ощущение недосказанности. И опять наступал такой момент.
- Бась, я думал, мы к этому идём, или нет? Ведь все же нормально, по-моему.

Бася придирчиво рассматривала заусенец возле своего ногтя. Солнце скрылось совсем  и теперь казалось, что уже вечер. Локман вспомнил почему-то время, когда ему было пять лет – бабушка тихо приходила проверять, спит ли он после обеда, вот в это же самое время, - а он закрывал глаза и притворялся спящим, чтобы потом, как только она отойдет и вновь закроет дверь (с вечной щелочкой), открыть глаза и наблюдать причудливую игру теней на потолке. Теней, однако, сейчас не было. Была тишина, и в ней – тик. Тик. Тик. Еле слышный. Только если очень прислушаться.

- Нет, мне все нравится. – тянула Бася. – Но как-то. В этом есть что-то не то.
- Что ты имеешь в виду?
- Не знаю. Все хорошо, но ведь это не навсегда, – полувопросительно, как будто ожидая подтверждения своих слов, сказала Бася.
- Почему?
- Не знаю.
Локман злился. Он уже не первый раз замечал, что Бася чего-то не договаривает, но каждый раз спускал это на тормозах, позволял ей это делать, а себе позволял вновь и вновь оставаться с надеждой.
- Я бы хотел попробовать, ведь как раз возможность появляется.
- Не знаю.
- Чего ты не знаешь?
Бася вдруг притянула к себе футболку и надела её.
- Паш, я просто проанализировала всё. Помнишь… я говорила тебе, что у меня есть один критерий?.. нужно или не нужно?
- Помню.

Ваза наклонилась.

- Я никогда не думала, что это будет надолго.
- Но получилось уже на два года! Разве это мало?

Однако ваза уже беспощадно устремилась вниз. Ты понимаешь, что что-то рушится, ты знаешь, что произойдет через момент, но ничего не способен сделать.

- Так вот, я поняла, что с тобой я этого не хочу.

Вдребезги.

* * *

- Секс – это одно… Встречи. Но там, понимаешь, другое. – добавила Бася.

И тут же что-то изменилось. Такое ощущение возникает в новый год, когда стрелка часов касается отметки «двенадцать». Страница переворачивается, а за ней – неизвестность.

Локман не стал спорить. Бася быстро, как-то проворно, оделась. Локман пошел в ванну, вернулся. Комната изменилась. Молчание. Бася медленно искала что-то в своей сумке. У него возникло ощущение, что она совершенно не к месту в этой комнате. Прозвенел звонок домофона. Пришла мать, увидев, что дверь приоткрыта, заглянула, поздоровалась с Локманом и Басей. Пошла в ванну. Потом на кухню. Звон посуды. Что-то моет или чистит. Или варит. Локман оставил Басю и тоже пошел на кухню.

- Ну что?
- Ну, прочитала я твою «Голубую комнату». По-моему, еще хуже, чем «Камера обскура». Абсолютный цинизм, показаны какие-то недобрые люди, ненормальность, отклонение.
- Может быть.

Павел вернулся в комнату. Гитара сиротливо стояла, прислонившись к дивану. Локман взял ее, осмотрел с каким-то удивлением, как будто видел в первый раз, - сел на стул посередине комнаты. Начал задумчиво перебирать струны. Фа-ля. Фа-ля. Четвертая-третья. Фа. А теперь «ля».

- Собираешься?
- Не знаю. А какие у нас планы?

Фа-ля. До соль ми до ре. А красиво это «ре» звучит. Так как бы немного таинственно. И печально как-то. Соль до ми до ре. Фа-диез. Ля ми до ля соль. Фа-диез.

- Мне кажется, тебе лучше уехать.
- Мне тоже так кажется.

Он продолжал играть, пока Бася собиралась. Она привычными движениями расстегивала-застегивала косметичку, сумку. Доставала духи. Прыскала. Подкрашивалась. Проверяла телефон. Навязчивые движения. Они всегда были. Зашла в туалет. Фа ре соль фа ми. Фа. Ля. Соль до ля. Аккорд. Бреньк. Вернулась.

- Ты проводишь меня?
Локман встал. Ноги с трудом повиновались ему. «Давай. Закрою за тобой дверь».

- О, Бась, ты уже уходишь? – Мать, услышав возню в коридоре, выскочила из кухни. – На, возьми конфет с собой. Хочешь смородины взять? Я привезла вчера. Нет? Ну давай. Чего такая грустная? Какая-то невеселая? В общежитие? Давай там с ними построже! Ну давай. Приезжай.

- Пока.
- Пока.

* * *
Когда в мой дом любимая вошла,               
Там книги лишь в углу лежали валом,            
Любимая сказала: «Это мало,               
Hам нужен дом». Любовь у нас была.            
И мы пошли со старым рюкзаком,               
Чтоб совершить покупки коренные
И мы купили ходики стенные,               
И чайник мы купили со свистком…               

Ах, лучше нет огня, который не потухнет,      
И лучше дома нет, чем собственный твой дом,   
Где ходики стучат старательно на кухне,       
Где милая моя, где милая моя,               
Где милая моя и чайник со свистком            

Локман слушал песню. Было еще совсем не поздно. Всего восемь часов вечера. За окном слышались крики ребят, игравших в футбол. Локман теперь заметил, что плачет. Как-то легко и так светло вдруг стало. «Мне двадцать один год. Неужели я плачу? Вот бред, а» - в сердцах подумал Павел. «Завтра второе августа. Купаться уже нельзя» - пронеслась зачем-то совсем другая мысль.