Гибель российской интеллигенции

Часть первая: «Черный день»   

Черный для меня день настал скорее, чем я ожидала, и оказался чернее, чем я предполагала. Безработица загнала меня в угол. Денег больше не хватает на самое необходимое. Это вынуждает меня по-настоящему суетиться в поисках хоть какой-то работы. Но ее нет!
Бегаю по фабрикам, заводам, институтам, магазинам и не могу найти для себя занятия. Единственное, что мне предлагается, так это пойти торговать «от хозяина». Город переполнен ларьками, палатками, всякого рода столиками на тротуарах. Торгуют всем: газетами, сигаретами, сумками, фруктами и чем угодно. Торгуют с утра и допоздна в любую погоду, и потому кое-где требуются продавцы. Плата невелика, но квалификации и опыта от претендентов на такую должность, как правило, не требуют. И потому срочно иду устраиваться!
Центральный рынок встречает меня гулким шумом и обилием запахов. Прохожу меж рядами. Прилавки, прилавки, прилавки… За ними – красивые девушки, перед девушками – товар: овощи, фрукты, соления, сушения. За девушками – хозяева, смуглые уверенный мужики. Переговариваются, шутят. Девушки весело зазывают покупателей. Я уже представляю себя рядом с ними. Почему бы и нет? Выгляжу я хорош, товар предложить, вероятно, смогу. Читала же я лекции в Париж!
Разгуливаю по рынку битый час, и все не могу к кому-то обратиться. Устала, остановилась в уголке у дверей. Рядом, в проходе, два перевернутых ящика. На одном из них – пучки зелени, на втором сутулится женщина. Вот, она выпрямляется, и на меня глядят большие красивые глаза. Женщина немолода, выражение ее лица – спокойное и усталое. Негромко предлагает купить зелень. Голос приятный и откуда-то знакомый. Всматриваюсь в нее до неприличия внимательно. Вспомнила! Драматический театр, постановка «Эзопа», пять лет назад. Невероятно!
Набираюсь смелости и, извинившись, спрашиваю, правда ли.
Да, был театр, была актриса. Теперь, вот зелень. Говорит устало, без рисовки или смущения. Покупателей сегодня почти нет. Разговорились, неторопливо беседуем. Рассказываю ей о своих мытарствах, она мне – о своих.
Актриса получает товар от знакомых, а ее соседка сдает квартиру «рыночным». В основном рабочую силу на рынке поставляет памятник великому писателю в сквере напротив. Здесь издавна собираются проститутки. В кризисное время любовь сделалась занятием малоприбыльным, и проститутки подрабатывают на рынке. В дневное время – фрукты и овощи, в ночное – постель. Так еще можно прожить. У этих девушек свой круг, вроде профсоюза, и всякая самодеятельность со стороны ими резко пресекается. По возрасту мне лучше поискать удачи где-нибудь ближе к окраине города. Расстаемся с актрисой, как старые знакомые: посудачили о своей печальной судьбе и хватит. Она желает успеха мне, а я – ей.
Выхожу на улицу и медленно бреду к станции метро. Вдоль тротуара – вереница торговцев с рук. Кто-то придерживает меня за плечо. Оглядываюсь: дряхлый и грязный старик протягивает мне что-то, предлагает взять недорого, только за хлеб. На его ладони блестит военный орден. Я отворачиваюсь и быстро, почти бегом, ухожу от старика. Штампованный орден пробудил неприятные воспоминания. Прошла всего неделя – эти воспоминания еще свежи, а угрызения совести мучительны.



 Часть вторая: «За Веру и Верность»

Субботнее утро. Давно не сплю, но и не встаю с постели. Не хочу даже открывать глаза. Обычно я радуюсь субботе. В выходные не так остро ощущается собственная ущербность: все отдыхают, и я – тоже.  Сегодня не могу заставить себя «въехать» в жизнь. Произошло страшное – я осталась совсем без денег. Один неосторожный поступок – и вот! До пособия на бирже неделя, а у меня ни копейки. Обзвонила всех, искала взаймы. Ни у кого нет. Не хочу ни о чем думать, не хочу открывать глаза.
Но встать необходимо: нужно покормит собаку. Огромная морда тычется сбоку в подушку, сопит и дышит мне в лицо. Встаю, иду на кухню. Достаю приготовленную с вечера миску с кашей, добавляю в нее немного растительного масла. Сую миску собаке под нос. Она принюхивается к блюду, укоризненно  поглядывая на меня. Наконец, вяло лакает пойло. Мне ее очень жаль – уже пять дней моя сенбернариха постится без мяса. А ведь у меня нет уже и крупы на кашу. На двоих у нас – горсть макарон.
Возвращаюсь в комнату, осматриваю полки и стены. Я хитрю сама с собою – прекрасно знаю, что продать уже больше нечего. Правда, осталась у меня еще одна вещь. Открываю створку бара. В углу, в коробке, лежит большая серебряная медаль. С одной стороны надпись: «За Веру и Верность», с другой – дата, 1905 год, и двуглавый орел. Медаль пожалована моему деду; она долго хранилась в семье как реликвия. Но, видно, пришло и ее время. Дед давно умер, прожив почти сто лет. От семьи осталась только я : а мне сейчас не до лирических воспоминаний. Беру медаль; пустую коробку ставлю на прежнее место. Одна мысль: только бы взяли!
Быстро одеваюсь, чищу медаль суконкой до блеска, целую собаку и ухожу. Дальнейшие действия спланированы еще вчера. Подхожу к станции метро. Там, в подземном переходе, с утра до вечера дежурят молодые люди  с табличками на груди: «Куплю золото, серебро, награды, часы». Они-то мне и нужны. В подземном переходы из-за колонны выходит нужный юноша. Показываю ему медаль – юноша называет цену за грамм серебра. Я согласна. Появляются маленькие весы с разновесками. Здесь же, на ступеньках, он взвешивает медаль, называет сумму и отсчитывает деньги. Однако дальше все получается не так, как было задумано. Очень тучный бритоголовый человек, обойдя меня со спины, молча забирает у юноши медаль, которую тот не успел спрятать. Подносит ее к глазам, рассматривает. Спрашивает: что я за нее хочу? Называю оговоренную цену. Бритоголовый прячет медаль в карман, достает из другого пачку крупных банкнот, отсчитывает несколько штук, отдает мне, поворачивается и молча уходит. Юноша тоже молчит, убирая весы и разновески. Пересчитываю деньги: их значительно больше, чем причиталось мне от юноши. Сердце замирает от радости.
Зажав купюры в кулаке, быстро выхожу на улицу и почти бегом направляюсь к дому. По дороге заскакиваю в магазин, покупаю упаковку сосисок. Зайдя в квартиру, прямо от дверей швыряю сосиску в пасть собаке Сенбернариха прыгает от радости, стучит хвостом по полу. Я счастлива! На эти деньги мы спокойно проживем целый месяц!


Часть третья: «Сыны Отечества!»

Неудача на центральном рынке не смутила меня. Полная надежд, иду устраиваться на районный рынок. Прихожу к обеду. Огромное здание наполовину пусто – теперь кризис и в торговле. На одних прилавках груды продуктов, другие – вообще пустуют. Их не занимают – экономии ради. Между прилавками бродят редкие покупатели. На районном рынке прилавки выше, чем на центральном: здесь продавцов почти не видно из-за товара.
Наученная недавним опытом, сразу обращаюсь к женщине, торгующей у дверей сигаретами. Сообразив, чего мне требуется, она отправляет меня к группе мужчин, собравшейся в открытом рыночном кафе. Кафе – это несколько столиков прямо в торговом зале. Мужчины стоят в уголке, пьют чай, громко разговаривают, жестикулируют. Подхожу вплотную, громко и внятно спрашиваю по поводу работы. От группы отделяется толстенький невысокий мужичок с потным лицом. Заговаривает с сильным акцентом, приглашает пройти к прилавку. Идем.
На прилавке – орехи, курага, изюм, инжир; за прилавком – молодой южанин. Громко заговаривает с моим толстяком на непонятном языке. Оба смеются. Я прохожу вместе с хозяином за прилавок, а молодой южанин уходит в кафе. Толстый с важным видом излагает элементарные правила рыночной торговли. Говорит быстро, часто путая слова. Дает мне попробовать товар, всячески его расхваливая. При этом он все ближе подвигается ко мне. Одна его рука держит мерный стаканчик, а другая – уже у меня на бедре. От хозяина остро пахнет чесноком и потом. Приглашает вечером зайти в гостиницу. Мол, научит торговле, а заодно поужинаем и договоримся об оплате. 
Все ясно: мое трудоустройство не складывается и на сей раз. Хозяин предлагает приступить к работе прямо сейчас, но я отказываюсь, сославшись на какое-то дело. Обещаю придти завтра утром. Я, конечно, не сноб, о это уж слишком!   

После неудачи на двух рынках чувствую неприятную пустоту. Пугаюсь! Что предпринять? Набираю ворох газет с разделом «Требуются». Плотно сажусь «на телефон». Пять часов непрерывных переговоров дают мне только одно реальное предложение. Это – работа торгового агента в фирме «Сыны Отечества». Предприятие объединяет ветеранов афганской войны и инвалидов. Инвалиды шьют сумки, косметички и прочую кожгалантерею. Для реализации продукции нанимают торговых агентов. Завтра переговоры - собеседование.

Встаю очень рано. Выгуляв собаку и поев, готовлюсь идти на собеседование. Ехать далеко, транспорт ходит плохо, а на улице холодно. Зима в этом году ранняя – суровые морозы начались с ноября. Одеваюсь тепло. Стала суеверна – присаживаюсь на дорогу. В путь!
Прежде около часа трясусь в трамвае, а потом легко нахожу нужный адрес. Это – обычный жилой дом, с торца которого вывеска – «Яйцепром». Под ней - железная дверь в подвал. Сюда мне и надо. Пробираюсь по узкому проходу между картонных ящиков, наваленных до потолка. Впереди слышится стрекотание швейных машин. Убыстряю шаг. Вот, нужный тупик и дверь с надписью «Отечество». Захожу – низкое душное помещение, этакий приземистый зал. Он ярко освещен и заставлен столами со швейными машинами, за которыми – женщины.
Ближайшая ко мне работница останавливает машинку, поднимает лицо. Это девушка лет двадцати: пухлое лицо с небольшими карими глазами. Объясняю, кто я и зачем. Она поднимается, приглашает за собой. Крепкая ладная фигура. Проходим мимо столов – инвалидов я не вижу, все работницы молодые здоровые девушки. Спрашиваю об этом свою провожатую – она громко смеется. Подводит меня к маленькой дверце и возвращается на рабочее место.
Я оказываюсь в приличном кабинете, правда, без окон. За столом с табличкой «Директор» восседает мощный мужчина лет сорока. У него короткая стрижка, открытое приятное лицо. Здороваемся, начинаю объяснять свое положение. Он прерывает меня, поднимается из-за стола, надевает куртку и приглашает за собой. Тем же путем выходим из подвала. По дороге директор поясняет, что сейчас мы поедем на «точку». Там я буду неделю стажироваться. После этого мне придется сдать экзамен, и только потом меня примут на работу. На юркой красной «иномарке» доезжаем до оптово-розничного рынка.
Это – обширная асфальтированная площадка, окруженная забором и заставленная трехсторонними матерчатыми платками в несколько рядов. Невозможно даже представить, сколько их здесь всего. Директор подводит меня к одной палатке-точке, вдоль и поперек, завешанной и заваленной всевозможными сумками и портфелями, ремнями и кошельками. Знакомит с фигурой в валенках и галошах, закутанной в полушубок и повязанной шерстяным платком. Здороваюсь – фигура молчит; ее лица я не вижу. Директор объясняет фигуре, что я – стажер на неделю, и исчезает. Мы остаемся в палатке вдвоем.
Фигура одергивает платок и оказывается женщиной примерно моих лет. У нее круглое плоское лицо с близорукими глазами. Засунув руку в одну из сумок, женщина выуживает оттуда бутылку с каким-то прозрачным пойлом и маленький стаканчик. Наполнив, она протягивает его мне. Я только машу руками. Фигура описывает стопкой полукруг и выливает ее содержимое в рот. Залихватски нюхает рукав и что-то бурчит – видимо, знакомится.
В палатке – доска на двух кирпичах. Присаживаемся на ее концы. Я рассказываю о себе, а женщина задает вопросы. Потом больше говорит она – в основном об этой палатке и «Сынах Отечества». Работает здесь уже почти год, но собирается перейти в другое место. Тяжело и мало платят. В холодную погоду без водки не обойтись. Пьянство начинает затягивать. «Сынов Отчества» - двое. Они офицеры – служили, побывали в Афганистане. Что они делали там, никто не знает, но деньги у них водятся. Оба здоровенные и жаднее. Девочки в мастерской работают по двенадцать часов, а получают копейки. Иногда плату задерживают на месяц и более. Под юбки лазают бесплатно, а кто чуть против, тому – «до свидания». Старым, вроде нее, вообще дело – «табак»: деньги недоплачивают постоянно. Теперь еще придумали штрафы. Двенадцать часов на холоде без «подогрева» просто не выдержать. А за выпивку штрафуют.
Я начинаю коченеть. Утром надела теплую куртку и сапоги. Оказывается, для такой работы нужно одеваться еще теплее. Напарница смотрит на меня с жалостью. Опять достает бутылку и наливает стопку. Я больше е ломаюсь и отхлебываю. Дух захватывает: спирт! Однако потом становится теплее. У меня слипаются глаза. Напарница грубо трясет меня за плечо, сильно ругается и выпроваживает домой. Напоследок советует завтра одеться потеплее и захватить закуску. Выбираюсь из палатки и медленно иду прочь. Домой добираюсь почти в беспамятстве, с трудом вывожу собаку и валюсь спать. Завтра, все завтра.
Но это завтра закончилось, так и начавшись. Ночь я провела в бреду с высокой температурой. Причем на сей раз я свалилась надолго – о рынке пришлось забыть. Прощайте, «Сыны Отечества!»