Детишкам на молочишко

Эта давнишняя история почти совсем выветрилась из моей памяти, и я едва ли вспомнил бы о ней, если бы мне невольно не напомнили.
Я возвращался в Москву с дачи на электричке, и в переполненном вагоне рядом со мной сидели одной компанией несколько молодых женщин.У меня нет привычки с любопытством слушать чужие разговоры, но голос одной из попутчиц назойливо лез в уши, и я стал осмысливать её речь.
Женщина лет 30 - 32-х, шатенка, круглолицая и довольно миловидная, имевшая, судя по её словам, троих детей, увлечённо и подробно рассказывала о том, каких огромных, титанических усилий стоило ей добиться от государства какого-то дополнительного пособия как многодетной матери.
С её слов не было понятно, есть ли у ней муж, и если нет, то куда он подевался.
Когда её драматичный рассказ подошёл к концу, она завершила его словами: "Конечно, деньги небольшие, но я и этому рада!".
И вот тут-то её подруга (или кто она уж ей, не знаю) произнесла сакраментальную для меня с детских лет фразу:
—  Вот именно! Хоть детишкам на молочишко пригодятся.
Эта фраза заставила меня непроизвольно взглянуть на женщин, хотя с юности взял за правило не глазеть на попутчиков, кем бы они ни были.


Нередко случается, что за какие-то поступки, совершённые в детстве, нам потом бывает стыдно всю жизнь.
В пору моего далёкого детства наша семья жила в одном южном городе, правда, не на морском побережье, но до моря всё же было недалеко. Не знаю, почему наш отец поселился после войны именно в этом городе, ведь родом он был издалека. Может быть, завод, на котором он работал, был его профессиональной стезёй. Может быть, климат тут подходил лучше. Не могу сказать, почему, но на Урал мой отец жить не вернулся. Хотя на Урале у нас есть родственники, и я уже взрослым неоднократно бывал у них в гостях, равно как и они у меня —  в Москве.
Я вообще о многом не успел расспросить отца. Он рано умер, наш отец, мне тогда не исполнилось ещё и шестнадцать. Сергею было уже семнадцать, Николаю 19, а Петру 21. Четыре брата, мы тогда жили с родителями в старом трёхэтажном доме, но уже в своей, отдельной квартире.
Но события, о которых, сама того не ведая, напомнила попутчица в электричке, произошли намного раньше. Мне тогда только что исполнилось 8 лет, и это был первый в моей жизни по-настоящему весёлый День Рождения. На него собралась почти вся ребятня нашего двора; а детей тогда было много, ой как много, нам казалось, что нас намного больше, чем взрослых. Не пришли только три главных дворовых хулигана —  Ванька, Димка и Антон, —  да их и не приглашал никто.
День рождения у меня 29 мая. Солнечное, радостное время, только что кончается учебный год. Но главное случилось позже.
В то лето я впервые почувствовал, что взрослею, и могу играть в нашем дворе и бегать в соседние без родительского присмотра. Я, конечно, сам не дружил с тремя вышеозначенными хулиганами, но с ними дружили мои старшие братья. Иногда один из них —  Ванька —  заходил к нам домой, но мама косо смотрела на него и холодно здоровалась. Она тогда болела и не работала.
Рядом с нашим двором были расположены старые деревянные сараи, где многие жильцы наших домов оставляли свои скудные продуктовые припасы на зиму, или же просто хранили ненужные вещи.
В одном из сараев жил Дурачок —  немолодой и сильно небритый мужчина, возраст коего не поддавался сколько-нибудь точному определению. Ну, то есть, мы думали, что он там живёт, так как весь день с утра и до позднего вечера он проводил со своими голубями. В сарае он держал голубей.
Мы так его и звали —  Дурачок; как на самом деле звали Дурачка, никто не знал. Даже годы спустя, когда я спрашивал у старших братьев, никто из них не смог припомнить его настоящего имени.
Но Дурачок добросовестно соответствовал данному ему прозвищу. Нередко он нам, детям, строил рожи и показывал различные комбинации из пальцев. И даже, порой, высовывал язык, что со стороны взрослого человека совсем уж не входило ни в какие рамки. Иногда мы специально собирались у его сарая, чтобы увидать такое зрелище. И, конечно, покатывались со смеху так, как, пожалуй, едва ли приходилось смеяться, будучи взрослым.
В те первые в моей жизни летние каникулы я вместе с другими ребятами повадился почти ежедневно бегать смотреть "представления" Дурачка. Когда он уходил на обед, мы тоже все галопом бежали по домам и разом съедали и первое, и второе, и третье, так что матери наши удивлялись.
Потом мчались к сараям и караулили возвращавшегося сумасшедшего. Доблестью было первым увидеть его и крикнуть остальным:
—  Дурачок идёт!
А тот шествовал по улице с важностью замминистра, подходил к своему сараю, отпирал его и заходил внутрь. И вот тут мы и подходили ближе, желая вызвать ответную смешливую реакцию, ибо дразнить его раньше считалось небезопасным. Для начала кто-нибудь кидал маленький камушек в окно его сарая.
Как правило, Дурачок реагировал стандартно, кривлялся и выпендривался, но никогда не опускался до пошлостей. Мало кто из нас, мальчишек, по своей воле мог покинуть этот спектакль.
Но к концу лета эти кривляния Дурачку стали надоедать, он гнал нас от себя и сердился не на шутку.
—  Уходите! Уходите прочь, кому говорю! —  глухо кричал он нам, выскочив из сарая и запустив в нас какой-либо предмет. В этот момент мне показалось удивительным, что Дурачок тоже умеет говорить. И мы бросались врассыпную, чтобы через 15 минут снова собраться у сарая Дурачка.
Когда Дурачку окончательно надоело нас развлекать, хулиганы решили дразнить его всерьёз. Кидать камни в окошко избегали, в основном бросали в дверь, за которой прятался наш "народный артист". Кроме того, хулиганы придумывали разные дразнилки, которые кричали сами и заставляли повторять и нас, младших. Одну из них я запомнил на всю жизнь: "Дурачок-недочёт! Девку палочкой е**т!". Надо ли говорить, что смысл этого непечатного слова я на девятом году жизни ни грамма не понимал? Но это не мешало мне тоже с удовольствием повторять его.
Однажды мы так допекли Дурачка, что он, выскочив, запустил в нас старым валенком. Валенок попал одному из мальчишек, Витьке, в копчик; тот вскрикнул от боли и упал. Хорошо ещё, что Дурачок не помчался за нами дальше.


Начался учебный год. Я пошёл во второй класс. Требовательный отец заставлял меня делать уроки и по вечерам никуда не отпускал. Теперь я понимаю, что, очевидно, до него уже тогда дошли слухи о наших "подвигах" на улице.
Но по воскресеньям мы уже не подчинялись строгим родительским взглядам и дома не сидели. Я иногда ходил в кино с кем-то из старших братьев или друзей. Но, бывало, снова пытались раздразнить несчастного Дурачка.
В тот злосчастный вечер нас будто дьявол оседлал, стараясь с нашей помощью вывести Дурачка из себя. Нас было шесть или семь пацанов, в том числе Антон-хулиган и я с братом Колей. И мы, словно стая бешеных собак, обложили сарай Дурачка, не давая тому спокойно выйти. Темнело, но мы не расходились, ждали, что будет дальше.
И дождались. Антон орал: "Дурачок-дурачок! Высунь пенис на чуток!", а вслед за ним эту гадость повторяли и остальные. Камни летели в его сарай один за другим.
Наконец, один из камней ударил в окошко и разбил стекло. Кто именно бросил его, так и осталось неизвестно —  никто в последующие дни не признался. А в тот момент, в запале затравливания, я и не заметил конкретного бросальщика. Но уж хоть здесь моя совесть чиста —  бросившим камень был не я.
Дурачок в ярости выскочил из своего логова и мгновенно метнул в нас какой-то небольшой тяжёлый предмет, должно быть, камень. Он попал 10-летнему Женьке в подбородок. Женька вскрикнул от боли и испуга.
Тут только мы сбросили с себя оцепенение и обратились в бегство. А Дурачок —  за нами! Но раненый Женька споткнулся и упал. От страха и ужаса упал и я, пробежав лишь несколько шагов. Меня-то Дурачок и догнал, и, схватив за воротник пальтишка, начал в исступлении стегать коротким кнутом, оказавшимся у него в правой руке, приговаривая:
—  Ах ты, мерзавец! Ах ты подлец! Я тебе всыплю! Я тебя так отлуплю, как твой отец тебя ни разу не лупил!!!
Но от шока и ужаса я совсем потерял над собой контроль, и лишь безудержно орал:
—  Ай, дяденька! Не надо!! Пожалуйста! Я больше никогда не буду приходить к вам! Отпустите меня, пожалуйста!!!
Что было дальше, я помню плохо. Кажется, какая-то женщина невдалеке визгливо закричала на нас, и Дурачок вынужден был меня отпустить.
Когда мы с Колькой вошли в наш подъезд, нас в дверях встретил Петя и торжественно сказал:
—  Знаете, кто у нас в гостях? Сам директор папиного завода! Они сейчас с папой пьют чай за столом и разговаривают.
Много позже я узнал, что никакой это ни директор, а всего лишь председатель профкома, коего папа пригласил на ужин, во время которого просил посодействовать увеличить ему зарплату, так как у него дома четверо голодных ртов, а жена временно не работает по состоянию здоровья.
Но всё это, повторяю, я узнал спустя годы.
А тогда, как мы вошли в квартиру, несмотря на только что испытанное потрясение, я был ужасно горд, что у нас в гостях Сам Директор!
—  О! Вот они, мои голодные рты! —  воскликнул папа. —  А ты чего такой грязный, и кровь на щеке?
Отец пристально смотрел на меня, но ещё пристальней смотрел на меня Директор.
—  Подрался с Денисом из соседнего двора, —  соврал я.
В другое время отец, пожалуй, всполошился бы, но сейчас у него было хорошее настроение, и при таком госте он лишь сказал:
—  Ну, пойди умойся, боец!
И мы с Колькой решили не говорить родителям о том, что с нами произошло.
Но скрыть правду оказалось невозможно. И родители узнали о ней в тот же вечер, вскоре, как ушёл Директор.
Панику подняла мать Женьки. Оказалось, что Дурачок довольно крепко влепил ему по подбородку, так, что у мальчишки возникли проблемы с жевательным рефлексом. Разревевшийся Женька выболтал матери всё, что случилось, и перечислил всех, кто вместе с ним занимался травлей Дурачка.
Шокированная женщина вызвала врача, а затем обежала всех родителей оболтусов, глумившихся над Дурачком. Разумеется, зашла она и к нам.
Отец разговаривал с ней в прихожей, а мы с Колькой сидели в своей комнате. Мы восемь или десять минут слышали её встревоженный и нервный голос, готовый сорваться в плач, но ничего толком не могли разобрать. Петька был там с отцом, и после рассказал нам, что и сына эта женщина приводила с собой.
Поговорив с ней, отец вернулся в зал  громко позвал нас:
— Коля! Вадик! Быстро идите ко мне!
Мы подчинились. Охваченная любопытством, мать тоже вышла из спальни.
Отец сурово смотрел на нас. Благодушное настроение моментально покинуло его. Это был уже другой человек, совсем не похожий на того, что час назад пил чай с самим Директором.
— Расскажите мне, красавцы, где вы были полтора часа назад и что делали?
— Паша! — с укором за чересчур суровый тон сказала ему мать.
— Погоди, я сам с ними поговорю. Ну так что же? Молчите? Ну тогда я сам вам скажу!
Мы с братом буквально окаменели. Пётр и Сергей тоже были здесь.
— Мне всё известно! — грозно гаркнул отец и пристукнул ладонью по столу так, что все вздрогнули. — Вы были за сараями в компании этого хулигана Бурнакова! И чем вы там занимались, а?
— Ничем... — только и смог вымолвить Колька.
— Врёте! — ещё более грозно крикнул отец. — Вы вместе с другими хулиганами издевались над инвалидом, человеком с расшатанными нервами, у которого война и жизнь отняли всё, что у него было! Вы бросали камни в его окно и кричали разные гадости! И это вам, моим сыновьям, доставляло огромное удовольствие!
Я взглянул на мать и обмер. Её лицо выражало такую густую смесь тревоги, ужаса и возмущения, что я едва не свалился в обморок.
— В наших дворах все знают, что это несчастный, тронувшийся умом горемыка, — говорил отец уже не только для нас, но и для матери. — А эти негодяи и недоумки вздумали травить его и довели до белого каления!
(я потом часто думал — как это "до белого каления"?)
— Конечно, у того лопнуло терпение, и он дал им достойный отпор.
— Что ты говоришь, Паша! — ужасалась мать.
— Он треснул чем-то тяжёлым по подбородку одного из хулиганов, Женьку Острейко из второго дома, так, что он теперь не может нормально жевать, — отец говорил уже больше матери, чем нам. — Его мать сейчас приходила, вся в слезах... А ещё этот беспомощный субъект пытался высечь кнутом нашего сына Вадика, что они с Николаем хотели от нас с тобой утаить.
Мать в ужасе закрыла рот ладонью.
— Ну-ка подойди ко мне! — скомандовал отец уже немного мягче, но я стоял как вкопанный. — Да подойди, не бойся! Я гляну, не повредил ли он тебе чего...
Ударами кнута мне ожгло ноги, руки, один раз хлестнуло по лицу, но, к счастью, глаза не задело. И вообще, Дурачок, не успел хлестнуть по мне больше, чем 4 - 5 раз.
"Но какой же он беспомощный, — подумал я, — если готов был меня изувечить?". Я хотел задать этот вопрос отцу, но не решился.
Отец осмотрел мои руки, лицо, и вздохнул:
— Ну, вроде обошлось. А ты, Николай! — он вновь повысил голос. — Что же ты бросил младшего брата и убежал?
— Я не бросил... — оправдывался Коля. — Я стал сразу звать на помощь, и потом..
— Пап, а что, этого Дурачка теперь в милицию заберут? — подал голос Петя.
— Да никто его никуда не заберёт... — поморщился отец. — У него справка есть: психически больной. И неизвестно ещё, кто больше дурак — он или все вы.
(я ещё подумал — ну почему же Пётр или Сергей дураки? Их ведь там сегодня не было)
— В общем, запомните, — после небольшой паузы, суровейшим тоном сказал отец, обведя глазами всех четверых, — ещё хоть раз пристанете к нему — выпорю так, что будете всю ночь выть на луну и до весны дрожать от страха! Всем понятно?
— Да, папа, нам всем понятно, — ответил Сергей, самый умный из нас.
В другой обстановке эта фраза, "всю ночь выть на луну", показалась бы мне смешной, но сейчас нам было не до смеха.
— Завтра в школу? Идите отдыхать. И мотайте на ус уроки жизни!
И это тоже было необычно. Раньше нам всегда говорили "идите спать".
Но мать не дала мне сразу отдохнуть. Она прибежала в нашу комнату и сама тщательно осмотрела меня, убедившись, что никакие важные части тела плетью не повреждены. Она охала и ахала, и говорила "Дуралей ты мой, дуралей!".
(я ещё подумал, что "дуралей" всё же лучше, чем "дурачок").


На следующей неделе, в субботу, вопреки обыкновению, мы не учились. И не пойти в кино было бы в такой день непростительной ошибкой. Выйдя из дверей своей квартиры, я сразу услышал голоса на первом этаже. Говорила баба Маня, наша соседка:
— Как же ты в деревню-то поедешь? Где ты там будешь жить?
— Не пропаду, обустроюсь. Там хоть огород будет. А здесь на пенсию как жить?
— А тебе разве не увеличили пенсию? В прошлом годе всем должны были повысить...
Я бодро спустился по лестнице и остолбенел: у открытой двери рядом с бабой Маней стоял Дурачок. Это было так внезапно, так неожиданно, что я потерял дар речи и возможность двигаться. Дурачок! В нашем доме!!! Такого и раньше никогда не случалось, а уж теперь, после происшедшего в прошлое воскресенье, казалось и вовсе чрезвычайным событием...
— Где уж мне пенсию увеличить! — говорил Дурачок бабе Мане, в упор глядя на меня. — Вот его папаше, я слышал, повысили оклад, добавили детишкам-сволочишкам на молочишко, а мне и надеяться не на что...
В его глазах мне почудились слёзы...
Преодолев оцепенение, я опрометью выбежал из подъезда. Не помню уже, куда я потом пошёл, но точно не в кино.
И в голове у меня весь день крутилась брошенная Дурачком фраза "детишкам-сволочишкам на молочишко". О том, что в действительности она звучит покороче, я узнал лишь в юношеские годы, но сволочишкой чувствовал себя уже тогда, в неполные 9 лет.


Сколько лет прошло с тех пор, бог ты мой! Почти полвека!
Давно уже, надо полагать, сошёл в землю Дурачок. Меньше чем на два года пережила отца мама. Покинули белый свет все три моих родных брата: в 1997-м умер от инфаркта умница Сергей, ещё через год утонул во время зимней рыбалки Пётр, а в 2002-м погиб в автокатастрофе и Коля. Остались их дети и внуки, а я вот живу за всех четверых.
Да что там отдельные люди! Исчезло, ушло в небытие великое государство, в котором все мы родились и выросли, и которое казалось вечным, способным простоять и тысячу лет.
Разразились войны на окраинах отечества; взлетели на воздух московские многоэтажки; были возведены и разрушены высочайшие нью-йоркские небоскрёбы; волны цунами ударили по берегам Индийского океана.
Мы стараемся задвинуть неприятные воспоминания подальше в глубины памяти, и пореже доставать их оттуда. Вот и я едва ли стал бы потрошить эту некрасивейшую историю моего детства, если бы случайная попутчица не напомнила мне о ней, сама того не подозревая.
После окончания школы и смерти родителей я уехал в Москву, учился в институте и стал уважаемым человеком. Обзавёлся семьёй, имею дочь и сына. Уютная трёхкомнатная квартира на юге столицы и дача в 70 километрах от неё.
Теперь мне уже 57 лет. Не за горами старость.
Я стал верить в Бога. Говорят, душа умершего близкого человека наблюдает за тобой с того света и оттуда всячески старается помочь тебе в земном пути. Мне часто снится мать, снятся братья, и очень редко — отец.
Странно, но ни разу за почти полвека мне не приснился Дурачок. Я, кстати, его и не видел больше, после той памятной встречи в нашем подъезде.
Если ты существуешь где-то там, если ты слышишь меня, пожалуйста, прости нас всех, Дурачок!


31 октября 2009 г.