Прах и пепел

  Смит кинул яйца в кастрюльку и поставил ее на раскаленную трубу. Он сидел на груде одеял в полуподвальном помещении; на потолке одиноко висела тусклая лампочка. Труба уходила в темноту подвала котельной, от нее поднимался жидкий белый пар. Смит чихнул и поправил кастрюльку рукой в огромной толстой перчатке. Вода, нагретая высокой температурой, быстро вскипала и начинала клокотать, подобно Везувию.
   Раздался телефонный звонок. Мужчина неловко пошарил по карманам, отыскивая маленькую «раскладушку».
- Привет, Улисс! С Рождеством! У меня есть просьба... - бодро начал голос, но Смит прервал его:
- Улисс дома, ушел к жене. Я вместо него, Смит, номер восемнадцатый.
- Смит... мне, в общем, все равно. Что с его женой?
- Попытайтесь догадаться. - вопрос в высшей степени бестактный, особенно в их профессии, - С кем имею честь говорить?
  На том конце официально представились.
- Да, слушаю. У меня... о черт, у меня лопнули яйца, подождите минуту.
   Смит положил телефон на пол, что бы не искать его слишком долго, и снял свой ужин с трубы. Белок раздулся, разламывая скорлупу, и теперь одиноко плавал в горячей воде.
- Смит, у вас проблемы? - голос разносился по пустому помещению.
- Нет... нет. Все в порядке. Говорите.
- Тупик в конце 62-лайн. Ворона запуталась в проводах.
- Но я не работаю с животными и детьми. Позвоните кому-нибудь из четырнадцатого, пусть приедут.
   Он закрыл глаза и увидел эту ворону — угольно-черную, с одним оттопыренным крылом, нелепо вытянутым между двумя высоковольтными линиями. Клюв приоткрыт, глаза бессмысленно уставились вверх. Вот-вот должен начаться снегопад; первые снежинки уже оседают и мнгновенно тают в густых перьях. Тело еще не остыло.
- У всего четырнадцатого сегодня выходной. Рождество, решили не гонять ребят. К тому-же, от вас это совсем недалеко. Идите, Смит.
- Но я... о, дьяволы. Что б вас всех! - в трубке раздались короткие гудки.
  Смит выругался, накинул пальто и вышел на улицу.

   Белый снег падал в сумерках, освещенных неоновыми лампами. Через несколько часов младенец Христос положит под рождественскую ель подарки, а над городом грянут ослепительные залпы салютов. Людей на улицах  немного; ему встретились несколько человек, прежде чем он свернул в темноту узкой улочки.
   Тени домов падали причудливым узором; в окнах горел свет. Смит шел и смотрел вверх. Было тихо и не очень холодно. Хлопья снега летели в лицо, и он стряхивал их, а потом вновь отправлял руки в карманы. Наконец в сплетениях проводов он заметил темный комочек — птица, попавшая в ловушку, легонько покачивалась на ветру.
    Маленький дворик был пуст, и мужчина, не долго думая, полез по пожарной лестнице вверх. Дом был невысоким — три этажа кирпичной кладки,и до отвисших проводов рукой подать. Поровнявшись с ними, Смит остановился и позвал.
   Сначала ничего не произошло, разве что ветер подул чуть сильнее, раскачивая линию напряжения. А затем провода начали качаться сами собой. Ворона чуть приподняла голову, в ее глазах зажегся фиолетовый огонек. Она ухватилась клювом за один из проводов и поползла, медленно, что бы не сорваться вниз. Когда она оказалась достаточно близко, Смит легко подхватил ее и подбросил. Захлопали крылья; с них слетали маленькие черные перышки. Птица устремилась прямо вверх, в непроглядную тьму, и очень скоро стала не видна. Смит ухватился поудобнее и полез вниз. Все было законченно.

   Он уходил не той дорогой, которой пришел; людям всегда нужно разнообразие. Даже подсобным рабочим той силы, котороя век за веком выполняет одно и тоже действо.
    Разочаровывать — не самая лучшая работенка на свете. Они ожидают ангелов, демонов, яркого света, или, на худой конец, киноленты памяти перед глазами — а в дверь входит просто Смит в старом изжеванном пальто, и сообщает, что здесь у них больше нет никаких дел. Нет и не будет.
   Он шагнул в темную арку. Сегодня умерла Мери Улисс, а завтра, может быть, умрет и он. Они, весь десятый отдел, давно уже договорились, что за тем, кто выдохнется первым, придет один из своих. Смерть — дело интимное. Мери всегда выбирала врачай, парикмахеров, даже массажистка была ее давней знакомой; ей и пришло в голову, что в мир иной должен провожать проверенный человек.
   В этом квартале было пусто; под фонарем одиноко стояла маленькая фигурка. Смиту она напомнила хрустальные шарики, внутри которых вечно идет снег, осыпая белой трухой плечи крохотного пластмассового человечка. Не раздумывая, он шагнул в пятно света.
- Никогда не понимал, почему мы смотрим на птиц только в небе. Целые стаи голубей и ворон, но их трупиков нигде нет. Я замечал всего пару раз, раздавленными или разодранными кошками, а больше — никогда. Как будто они уходят умирать куда-то далеко отсюда, - медленно говорил Робин, - а мы с вами уже в третий раз видимся.
- Я тебя помню. Где ты живешь? Сегодня Рождество, не лучшее время малышам таскаться по городу.
   Робин отвернулся. Смит попытался определить, сколько же ему было лет, но в тусклом плящущем свете этого нельзя было сделать. Видимо, мальчик  бродяжка; жаль, что ему нельзя помочь — так же, как не помочь остальным, бедным, замерзающим, голодным; всем, с кем он однажды встретится еще раз.
   Смит не заводил долгих отношений с людьми; ужас их смерти висел над ним лезвием гильотины долгие годы и обещал остаться навсегда. Удивительно, как только мальчонка увидел его — обычно  удавалось остаться незамеченным даже домашними животными, если нужно было отправиться по служебным делам.
- Значит, нигде не живешь. Ясно. Вот что, приятель, пошли ка-со мной, - он постарался произнести это как можно дружелюбнее, но ребенок взглянул на него с неподдельным ужасом.
- Туда?
- Нет, Туда еще рано. Просто составь мне компанию в честь праздника. И не говори, что никогда не пил ничего крепче пунша. Все равно не поверю.
   Смит развернулся и зашагал в сторону своего жилища. Вскоре он услышал шаги за спиной — его догоняли поспешно, боясь потерять в плотной пелене густо валившего снега.