22 июня. 1941. Таганрог

22 июня 1941 года. Таганрог.
То воскресное утро было росным, нежным. Из-за моря поднималось солнце. Синее утреннее небо становилось белесым, серебристым.
  Завтракали поздно, около двенадцати, под шелковицей, в тени густых веток, усеянных крупными темно-фиолетовыми спелыми ягодами. Одна из них глухо шлепнулась о стол. Темно-красный сок брызнул во все стороны. Несколько капелек попало на Вовкину рубашку:
-- Чертенок! Говорила тебе! Рубашку после завтрака надень!.. Снимай сейчас же, я застираю.
-- Да не надо, мам, я зеленой шелковицей потру, и все...
-- Я тебе потру! Ее тогда и в щелоке не отмоешь. Снимай сейчас же! -- Ксеня взяла рубашку, поднялась по мазаным ступенькам в дом и через минуту, как была с рубашкой, так и выскочила на крыльцо. Лицо ее было белым.
-- Что случилось, Ксеня? -- обомлев, спросила Анфиса. Губы у Ксени дрожали:
-- Война, кажется! По радио говорят...
Вовка вскочил первым. За ним Пантелей Афанасьевич, Анфиса, и все -- в дом.
«...Нападение на нашу страну произведено, несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей...» -- Пантелей Афанасьевич узнал голос Молотова.

* * *
  Коротким и горьким было расставание Пантелея Путивцева с Таганрогом: женщины в слезах, серьезные, совсем взрослые глаза Володи, болезненно-бескровное лицо Максима...
-- Чертова хвороба... -- сказал он на прощание старшему брату. -- Михаил та Лешка, мабуть, уже воюють, а я...
Вместе с Пантелеем Афанасьевичем в Москву собралась и Анфиса. Но на Марцево сесть в поезд не удалось. Перед окошком кассы люди размахивали командировочными предписаниями, военными билетами, мандатами. Удостоверение, выданное Пантелею Афанасьевичу ГИРДом, ни на кого не произвело никакого впечатления.
  Вечером Путивцев сел на товарный поезд, который шел на Ростов, надеясь, что из Ростова выехать будет легче.
  В Ростове на вокзале тоже было столпотворение. Помог военный комендант. Он уважительно покосился на орден Красного Знамени Путивцева и сказал:
-- Извините, могу предложить вам место только в общем вагоне.
-- Давайте в общем. Лишь бы уехать поскорее...
В поезде собрался разный люд, но в основном это были мужчины призывного возраста. Были здесь и старики, и женщины с детьми. Мужчины спешили быстрее добраться до своих военкоматов. Женщины и старики стремились домой, потому что им казалось, что дома, рядом с близкими, надежнее, спокойнее.
  В вагоне то в одном месте, то в другом, естественно, возникал разговор о войне.
-- Я как прочитал сообщение ТАСС, ну, думаю, обошлось... -- говорил седенький старичок в кургузом пиджачке.
-- Читать надо между строк, -- безапелляционно заявил молодой мужчина с военной выправкой.
  Люди, которые ехали в вагоне, не были ни политиками, ни дипломатами. Они не умели читать газеты между строчками. То, что война разразилась через неделю после того, как они прочитали сообщение ТАСС, потрясло многих.
  Пантелей Афанасьевич тоже не был ни политиком, ни дипломатом. Но он был кадровым военным. Его жизненный опыт, знания, положение в обществе выделяли его среди тех, кто ехал с ним в тот июньский день.
  Еще 14 июня, прочитав «Правду», Путивцев обратил внимание на то, что в сообщении как бы подсказывался немцам желательный для Советской страны ответ: «...В иностранной печати стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР и Германией»... Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым, ввиду упорного муссирования этих слухов, уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных сил СССР и Германии, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны».
  Конечно, это был пробный шар, зондаж! Советский Союз стремился оттянуть войну. Красная Армия перевооружалась и была недостаточно подготовлена к войне. Об этом знали партийные и государственные деятели и, конечно, военные. Но это могли знать и немцы. Для этого у них существует абвер. А скрыть перевооружение огромной армии трудно, почти невозможно.
Советская сторона, напечатав сообщение ТАСС, надеялась получить успокаивающий, желательный для нее ответ, но не получила его.
  Каждый вечер Пантелей Афанасьевич приникал к старенькому приемнику СИ-225. Когда садилось солнце, наступали сумерки и все собирались под шелковицей на вечерние чаепития, Пантелей Афанасьевич быстро выпивал свою чашку, поднимался в дом и включал приемник. Берлин молчал. Не то чтобы молчал. В установленное время знакомый дикторский голос после фанфар произносил: «Главная ставка фюрера сообщает...» Но в этих сообщениях ни разу даже не упоминалось о заявлении ТАСС, будто его не существовало. Какой вывод можно сделать из этого? Гитлер решил поиграть на нервах? Попугать?
  Это молчание могло означать и другое: Гитлер не дает себе даже труда солгать, обмануть общественное мнение, как это он делал уже не раз. Военная машина уже запущена, ее нельзя остановить. Война должна начаться со дня на день...
Те, кто ехал в вагоне, говорили о войне. Но какой будет эта война, этого не знал никто. Никто не мог знать меры трагедии, которая уже началась на западных границах страны. Многие из тех, что ехали вместе с Путивцевым, через месяц-два столкнутся с этой трагедией лицом к лицу. Они будут ходить с винтовкой в контратаку против немецких танков, ночами пробиваться из окружения, неся на самодельных носилках тяжелораненых. Их путь на восток, в глубь страны, можно будет проследить по холмикам из свежевырытой земли. На этих холмиках еще не будет ни обелисков с фанерными звездами, ни фамилий... Только холмики.