Поэты и их музы

Так звучит тема нашего сегодняшнего литературного вечера. И понятно, конечно, что речь здесь не идет о тех музах, что придумали древние греки, о девяти дочерях Зевса, живущих на Парнасе и покровительствующих наукам и искусствам. Три из них имели прямое отношение к поэтам: Каллиопа (эпическая поэзия), Эвтрепа (лирическая поэзия) и Эрато (любовная поэзия).

Нет, речь идет о земных, реальных женщинах, в которых поэты влюблялись, которые стали источником их вдохновения. Собственно, это свойственно всем творческим натурам: великим зодчим, писателям, музыкантам, художникам и пр. Интересное свидетельство тому мы находим в мемуарах Ф.И.Шаляпина. В тринадцатилетнем возрасте он впервые испытал физическую близость с женщиной, это была душевно больная девушка. И Шаляпин пишет: «Я мог бы не рассказывать эту историю, но мне надо сказать, что с той поры, что бы я не делал, делал для женщины, для того, чтобы заслужить ее внимание, ее любовь».
 
Конечно, как обычно бывает у поэтов, все эти «музы» только частично реальные женщины, а частично – результат поэтической фантазии и воображения. И первые имена, которые приходят нам на ум, это два великих поэта итальянского Возрождения, два флорентийца – Данте (Дуранте Алигьери) и Петрарка.


Какая вонь, какая грязь
На улицах Флоренции!
Он в храм вошёл, перекрестясь,
И встал спиной к Виченции.

Там было дымно от свечей
И  душно от их гари,         
Но он не отводил очей    
От БеатричеПортинари.

Он приковался волшебством      
К  девчонке в красном платье, 
И ей молился под крестом,    
Не глядя на распятье.

Что было в ней, какой магнит
Звезды на небосклоне?             
В такой совсем простой на вид
Его живой Мадонне.
Он не задумывался, он   
Мечтал о взгляде встречном;   
И первым чувством поражён,
Он знал - оно навечно.

Ему и ей по девять лет,            
И сквозь молитвы лепет,       
Он богу дал в тот миг обет –
Сберечь свой юнный трепет.

С Палаццо Векия в тиши
Пробили семь куранты;      
Отец шепнул ему: - Пошли.
Пора к обеду, Данте.

 Это – стихотворение «Первая любовь» Владимира Голяховского. А вот еще одно на эту же тему:

Говорят, Беатриче была горожанка,
Некрасивая, толстая, злая.
Но упала любовь на сурового Данта,
Как на камень серьга золотая.

Он ее подобрал. И рассматривал долго,
И смотрел, и держал на ладони.
И забрал навсегда. И запел от восторга
О своей некрасивой мадонне.

А она, несмотря на свою неученость,
Вдруг расслышала в кухонном гаме
Тайный зов. И узнала свою обреченность.
И надела набор с жемчугами.

И, свою обреченность почувствовав скромно,
Хорошела, худела, бледнела,
Обрела розоватую матовость, словно
Мертвый жемчуг близ теплого тела.

Он же издали сетовал на безответность
И не знал, озаренный веками,
Каково было ей, обреченной на вечность,
Спорить в лавочках с зеленщиками.

В шумном доме орали драчливые дети,
Слуги бегали, хлопали двери.
Но они были двое. Не нужен был третий
Этой женщине и Алигьери.

Это стихотворение Давида Самойлова «Беатриче». О себе самом Д.Самойлов, чьи стихи в 60-е годы имели значительный успех, когда-то сказал: нет, я не любил, скорее, влюблялся, зато многократно. Вот его известное стихотворение «Названья зим».

У зим бывают имена.
Одна из них звалась Наталья.
И было в ней мерцанье, тайна,
И холод, и голубизна.

Еленою звалась зима,
И Марфою, и Катериной.
И я порою зимней, длинной
Влюблялся и сходил с ума.

И были дни, и падал снег,
Как теплый пух зимы туманной.
А эту зиму звали Анной,
Она была прекрасней всех.

Некоторые приятели поэта, подсмеиваясь над его влюбчивостью, иронизировали: «А эту Зину звали Анной…». Вот еще одно его стихотворение, тоже адресованное Анне.

Получил письмо издалека,
Гордое, безумное и женское.
Но пока оно свершало шествие,
Между нами пролегли века.

Выросли деревья, смолкли речи,
Отгремели времена.
Но опять прошу я издалече:
Анна! Защити меня?

Реки утекли, умчались птицы,
Заросли дороги. Свет погас.
Но тебе порой мой голос снится:
Анна! Защити обоих нас!

И еще одно короткое стихотворение Д.Самойлова, написанное в 1975 году:

Упущенных побед немало,
Одержанных побед немного,
Но если можно бы сначала
Жизнь эту вымолить у бога,
Хотелось бы, чтоб было снова
Упущенных побед немало,
Одержанных побед немного.

Возвращаемся опять в Италию. Начало 14-го века. Петрарка, как и Данте, тоже покинул Флоренцию. Он находится в Авиньоне, носит духовный сан священника, ему 23 года. Здесь в церкви он впервые встречает свою Лауру, молодую женщину из достаточно знатного семейства де Нёв, но к этому времени она уже замужем и носит фамилию де Сад. Через 21 год Лаура де Сад скончалась, родив 11 детей (один из ее потомков – известный всем маркиз де Сад). А Петрарка писал стихи, посвященные Лауре, 30 лет, это более трех сотен сонетов  на итальянском языке, которые он поделил на две группы:
   - на жизнь мадонны Лауры
   - на смерть мадонны Лауры.
Вот два примера этих сонетов в переводе на русский.

Из цикла «На жизнь…»

Настолько безрассуден мой порыв,
Порыв безумца, следовать упорно
За той, что впереди летит проворно,
В любовный плен, как я, не угодив, -

Что чем настойчивее мой призыв:
"Оставь ее!" - тем более тлетворна
Слепая страсть, поводьям не покорна,
Тем более желаний конь строптив.

И, вырвав у меня ременный повод,
Он мчит меня, лишив последней воли,
Туда, где лавр над пропастью царит,

Отведать мне предоставляя повод
Незрелый плод, что прибавляет боли
Скорей, чем раны жгучие целит.

Из цикла «На смерть…»

Пустился в путь седой, как лунь, старик
Из отчих мест, где годы пролетели;
Родные удержать его хотели,
Но он не знал сомнений в этот миг.

К таким дорогам дальним не привык,
С трудом влачится он к заветной цели,
Превозмогая немощь в древнем теле:
Устать устал, но духом не поник.

И вот он созерцает образ в Риме
Того, пред кем предстать на небесах
Мечтает, обретя успокоенье.

Так я, не сравнивая вас с другими,
Насколько это можно - в их чертах
Найти стараюсь ваше отраженье.

Надо сказать, что сам Петрарка не придавал большого значения своим сочинениям на итальянском языке, он гораздо серьезнее относился к своим написанным на латыни философским, богословским трудам и переводам античных авторов. Но его имя, как и имя его музы, обессмертили именно написанные на итальянском языке сонеты.

Личность Лауры всегда привлекала многочисленных исследователей, мы можем обнаружить самые разнообразные и неожиданные результаты их изысканий. Некоторые, например, считали, что никакой реальной Лауры вообще не существовало, что это лишь плод поэтического воображения. Другие, наоборот, утверждали, что Лаура не только реально существовала, но даже ответила Петрарке взаимностью, и он добился ее близости. Последняя возможность мне представляется очень мало вероятной. И дело не в духовном сане Петрарки, который не позволял ему вступать в брак, но не помешал ему стать отцом двух внебрачных детей. Дело, как мне кажется, в том, что счастливая, разделенная любовь вряд ли смогла бы стать таким мощным источником творчества, 30 лет питающим поэзию Петрарки, полную сильного, искреннего чувства. Безусловно, неразделенная любовь гораздо больше подходит для этого. В связи с этим на ум приходит симпатичное стихотворение Александра Кушнера, адресованное одной знакомой даме. Многим петербуржцам из его компании известно ее имя.

Быть нелюбимым! Боже мой!
Какое счастье быть несчастным!
Идти под дождиком домой
С лицом потерянным и красным.

Какая мука, благодать
Сидеть с закушенной губою,
Раз десять на день умирать
И говорить с самим собою.

Какая жизнь - сходить с ума!
Как тень, по комнате шататься!
Какое счастье - ждать письма
По месяцам - и не дождаться.

(Кто нам сказал, что мир у ног
Лежит в слезах, на все согласен?
Он равнодушен и жесток.
Зато воистину прекрасен)

Что с горем делать мне моим?
Спи. С головой в ночи укройся.
Когда б я не был счастлив им,
Я б разлюбил тебя. Не бойся!

Тема безответной любви нашла отражение в творчестве многих поэтов. Обратимся, например, к  стихотворению Евгения  Евтушенко «Неразделенная любовь»

Любовь неразделенная страшна,
но тем, кому весь мир лишь биржа, драка,
любовь неразделенная смешна,
как профиль Сирано де Бержерака.
Один мой деловитый соплеменник
сказал жене в театре "Современник":
"Ну что ты в Сирано своем нашла?
Вот дурень! Я, к примеру, никогда бы
так не страдал из-за какой-то бабы...
Другую бы нашел - и все дела".
В затравленных глазах его жены
забито проглянуло что-то вдовье.
Из мужа перло - аж трещали швы!-
смертельное духовное здоровье.
О, сколько их, таких здоровяков,
страдающих отсутствием страданий.
Для них есть бабы: нет прекрасной дамы.
А разве сам я в чем-то не таков?
Зевая, мы играем, как в картишки,
в засаленные, стертые страстишки,
боясь трагедий, истинных страстей.
Наверное, мы с вами просто трусы,
когда мы подгоняем наши вкусы
под то, что подоступней, попростей.
Не раз шептал мне внутренний подонок
из грязных подсознательных потемок:
"Э, братец, эта - сложный матерьял..."-
и я трусливо ускользал в несложность
и, может быть, великую возможность
любви неразделенной потерял.

Мужчина, разыгравший все умно,
расчетом на взаимность обесчещен.
О, рыцарство печальных Сирано,
ты из мужчин переместилось в женщин.
В любви вы либо рыцарь, либо вы
не любите. Закон есть непреклонный:
в ком дара нет любви неразделенной,
в том нету дара божьего любви.
Дай бог познать страданий благодать,
и трепет безответный, но прекрасный,
и сладость безнадежно ожидать,
и счастье глупой верности несчастной.
И, тянущийся тайно к мятежу
против своей души оледененной,
в полулюбви запутавшись, брожу
с тоскою о любви неразделенной.

Здесь мы встречаемся с известным героем Ростана, это знаменитый Сирано де Бержерак, стойкий рыцарь безответной любви, посвятивший  поэзию и жизнь своей прекрасной даме. Эту линию, начиная от Данте и Петрарки, идущую через рыцарскую поэзию труверов и миннезингеров, мы можем проследить и в русской поэзии, в частности, у поэтов серебряного века. Вспомните стихи Иннокентия Анненского, Заболоцкого, Брюсова. Это – гимн женщине и ее власти над поэтом :

Среди миров в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя…
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что мне темно с другими.

И если мне на сердце тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с ней не надо света! (и. Анненский)

Очарована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная ты моя женщина! (Н.Заболоцкий)

Ты женщина, и этим ты права,
От века убрана короной звездной,
Ты в наших безднах образ божества! (В.Брюсов)

А у Александра Блока, например,  первая книга так и называлась «Стихи о прекрасной даме».  Но интереснее более поздние стихи Блока, посвященные его жене Менделеевой, с которой у поэта были очень не простые отношения.
   
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Перед мной сияло на столе.

Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.

Летели дни, крутясь проклятым роем...
Вино и страсть терзали жизнь мою...
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою...

Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.

Не знаю, где приют твоей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла...
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла...

Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.

Интересна история еще одного крупного русского поэта и его музы. Это Алексей Константинович Толстой. Вот его стихи, которые стали известным романсом.

Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.

Лишь очи печально глядели,
А голос так дивно звучал,
Как звон отдалённой свирели,
Как моря играющий вал.

Мне стан твой понравился тонкий
И весь твой задумчивый вид,
А смех твой, и грустный и звонкий,
С тех пор в моём сердце звучит.

В часы одинокие ночи
Люблю я, усталый, прилечь —
Я вижу печальные очи,
Я слышу весёлую речь;

И грустно я так засыпаю,
И в грёзах неведомых сплю…
Люблю ли тебя — я не знаю,
Но кажется мне, что люблю!

Здесь совершенно точно описана первая встреча поэта с его музой – Софьей Миллер, урожденной Бахметьевой. С этого момента вся его любовная лирика посвящена этой женщине.  Ее звали так же, как жену Льва Николаевича Толстого. Алексей  Константинович Толстой с Иваном Тургеневым встретил Софью Андреевну на балу-маскараде, поэтому он разглядел лишь тонкий стан, печальные глаза под маской, услышал дивный голос. При второй встрече, уже без маски, Тургенев был разочарован («какой-то чухонский мужик в юбке» - заметил он; Софья лицом была не очень хороша), а Толстой, наоборот, был очарован еще больше. Софья выросла в большой аристократической семье, была прекрасно образована, владела семью языками, вращалась в писательской среде. Но глаза ее были печальны не случайно. В юности у нее был роман с князем Григорием Вяземским, она вне брака родила дочку. Князь отказывался жениться, тогда один из братьев Софьи, вступившись за честь семьи, вызвал Вяземского на дуэль, стрелялся и был убит. Позднее Софья вышла замуж за красавца-кавалергарда Льва Миллера, но с ним Софье было скучно, и фактической близости между супругами не было. 

Мать А.К.Толстого обладала большой властью над сыном. Естественно, она категорически не одобряла увлечение сына женщиной с такой «предысторией». Но в начале крымской  кампании А.К.Толстой в Крыму заболел тифом. Софья Миллер бросилась за ним и выхаживала больного. После его выздоровления ничто уже не могло воспрепятствовать влюбленным. В конце концов Софья добилась развода у бывшего мужа, однако обвенчались они в Дрездене лишь в 1863 году, после смерти матери поэта, ему было тогда уже 45 лет.
Вот еще одно его лирическое стихотворение, пронизанное чувством любви и благодарности

Не ветер, вея с высоты,
Листов коснулся ночью лунной;
Моей души коснулась ты —
Она тревожна, как листы,
Она, как гусли, многострунна.
Житейский вихрь её терзал
И сокрушительным набегом,
Свистя и воя, струны рвал
И заносил холодным снегом.
Твоя же речь ласкает слух,
Твоё легко прикосновенье,
Как от цветов летящий пух,
Как майской ночи дуновенье…

В рамках темы нашего вечера уместно вспомнить еще одного знаменитого русского поэта, выдающегося переводчика, критика, основоположника русского романтизма, педагога, политолога. Это Василий Андреевич Жуковский, в апреле этого года исполнилось 160 лет со дня его смерти. Внебрачный сын помещика  Афанасия Бунина и пленной турчанки (фамилию ему дал усыновивший его Андрей Жуковский) сумел стать одним из образованнейших людей своего времени, воспитателем наследника престола, будущего императора Александра Второго, преподавателем трех российских императриц немецкого происхождения – Марии  Федоровны, Александры Федоровны и Марии Александровны. Его перу принадлежит русский гимн «Боже, царя храни!». Неутомимый переводчик Гёте, Шиллера и др. он сделал немецкую поэзию «родной» для русского читателя. Сам талантливый рисовальщик, Жуковский стал известным коллекционером произведений живописи, дружил с многими художниками. Вспоминая о нем, одна фрейлина выразилась так: «В его чисто русской натуре было много германизма». С Германией оказалась связанной и личная судьба поэта. Он обрел свою музу еще позже А.К Толстого, в 56 лет влюбившись в 19-летнюю красавицу Елизавету, старшую дочь художника фон Рейтерна, уроженца Эстляндии. Жуковскому повезло, юная Елизавета тоже полюбила русского поэта. Фон Рейтерн был офицером русской армии, участником войн с Наполеоном. Он дал согласие на брак дочери. С трудом уладив свои дела с царским двором, в конце концов, получив разрешение на отставку и на женитьбу в Германии, а также хорошее содержание, Жуковский приехал к своей невесте, к своему «ангелу небесному» в Дюсседьдорф. Их свадьба состоялась в 1841 году, сперва было православное венчание в Штутгарте, а затем немецкое венчание по лютеранскому обряду в Бад Каннштадте. Супруги жили в Дюссельдорфе, затем поселились во Франкфурте на берегу Майна (набережная музеев), а последние годы – в Баден-Бадене, где Жуковский скончался в 1852 году. На склоне лет он обрел семейное счастье, сбылось то, о чем он просил в 1840 году в посвящении Елизавете:

О, молю тебя, создатель,
Дай в близи ее небесной,
Пред ее небесным взором
И гореть, и умереть мне.
Как горит в немом блаженстве,
Тихо, ясно угасая,
Огнь смиренныя лампады
Пред небесною мадонной.

После женитьбы Жуковский больше ни разу не видел России. А его Елизавета с двумя детьми после смерти мужа переехала в Россию, она пережила супруга всего на четыре года. Они вместе покоятся в Александро-Невской лавре в Санкт-Петербурге.

Размышляя о всех этих «музах» различных поэтов, вдруг замечаешь, что среди них немало таких, кого можно было бы назвать «профессиональными музами». Это женщины неординарные, нередко сами артистические натуры, неизменно влекущие к себе мужчин-творцов. Вот знаменитая Гала (Елена Дьяконова), муза сюрреалистов Поля Элюара, Макса Эрнста и великого С. Дали. Вот замечательная Марлен Дитрих, с ней связаны имена Ремарка, Жана Габена, Хемингуэя, А. Вертинского и др. Здесь же и Белла Ахмадулина, ее мужья  – Евтушенко, Нагибин, Мессерер.
 
А вот интересное стихотворение А. Городницкого:


Эпоха печальных зияний,

Где смерти обилен улов.

Ахматова и Модильяни,

Ахматова и Гумилев.

Небесной от Господа манны

Дождаться не может изгой.

Короткими были романы,

Несчастливы тот и другой.

Лишь жившему долгие лета

Доступен бывает секрет, -

Художника или поэта

Любить не способен поэт.

На то понапрасну не сетуй,

Что каждый до срока сгорел:

Один захлебнулся абсентом,

Другой угодил под расстрел.

От связей тех не было толка,

И дальше потянется нить,

Поскольку обоих надолго

Сумела она пережить.

Но с ними, пусть даже и мало,

Делившая ложе и кров,

Она навсегда их связала,

Пришельцев из разных миров.

Как колокол гулкий в тумане

Звучит сочетание слов:

"Ахматова и Модильяни,

Ахматова и Гумилев."

В этом же ряду «профессиональных муз» мы видим и двух сестер Каган. Одна из них известна нам как французская писательница, обладательница Гонкуровской премии Эльза Триоле. Один из поэтических сборников Луи Арагона так и назывался «Одержимый Эльзой». Другая сестра - знаменитая муза Маяковского Лиля Брик. Вот его стихотворение «Лиличка! (вместо письма)», написанное в 1916 году.
 
Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.

Интересно, что к этому тексту уже в наше время была написана музыка. Сначала это исполнял автор музыки Мулявин (ансамбль «Песняры»), позже Александр Васильев (группа «Сплин») представлял эти стихи под гитару в стиле рэпа.

Вспоминается  известное стихотворение современника Маяковского Н.Асеева, написанное в нервном энергичном ритме и проникнутое искренней страстью:

Я не могу без тебя жить!
Мне и в дожди без тебя – сушь,
Мне и в жару без тебя – стыть.
Мне без тебя и Москва – глушь.

Мне без тебя каждый час – с год;
Если бы время мельчить, дробя!
Мне даже синий небесный свод
Кажется каменным без тебя.

Я ничего не хочу знать –
Бедность друзей, верность врагов,
Я ничего не хочу ждать.
Кроме твоих драгоценных шагов.

В связи с этими стихами я хотел бы познакомить вас еще с одним стихотворением. Оно адресовано женщине-москвичке по имени Наташа, с которой я был хорошо знаком. Автор – ее бывший муж Яков Коэн, ученый, не профессиональный поэт. 

Снег накрахмален. Воздух синь и ядовит.
Пороша с кем-то мелко сводит счеты.
На сектора под фонарями свет разбит.
На всем, что слышит, дышит, не молчит,
Знак разобщения проклятием лежит.
Но ты вернулась - ты пришла с работы.

Я вынимаю твои ноги из сапог,
И до того, что раньше было в мире,
Мне дела нет - до всех дверей, травы, дорог,
До всех людей, и их забот, и их тревог:
Они уходят, отслуживши верно срок,
Как кабаны, отстрелянные в тире.

Я вынимаю их из стужи и оков               
И все земное - травы, люди, кони,
Дороги, звезды, войны всех веков,
И теплый дождь из летних облаков,
И ясный отблеск дальних ледников, -
Смысл обретет в тепле моих ладоней.

Еще один пример известной музы современного поэта, с которой у него были не простые отношения, это Константин Симонов и киноактриса Серова. У всех в памяти знаменитое стихотворение «Жди меня», которое в военные годы приобрело символическое значение. Мне хочется представить другое стихотворение поэта, обращенное к любимой женщине.

Мне хочется назвать тебя женой
За то, что так другие не назвали,
Что в старый дом мой, сломанный войной,
Ты снова гостьей явишься едва ли.

За то, что я желал тебе и зла,
За то, что редко ты меня жалела,
За то, что, просьб не ждя моих, пришла
Ко мне в ту ночь, когда сама хотела.

Мне хочется назвать тебя женой
Не для того, чтоб всем сказать об этом,
Не потому, что ты давно со мной,
По всем досужим сплетням и приметам.

Твоей я не тщеславлюсь красотой,
Ни громким именем, что ты носила,
С меня довольно нежной, тайной, той,
Что в дом ко мне неслышно приходила.

Сравнятся в славе смертью имена,
И красота, как станция, минует,
И, постарев, владелица одна
Себя к своим портретам приревнует.

Мне хочется назвать тебя женой
За то, что бесконечны дни разлуки,
Что слишком многим, кто сейчас со мной,
Должны глаза закрыть чужие руки.

За то, что ты правдивою была,
Любить мне не давала обещанья
И в первый раз, что любишь,— солгала
В последний час солдатского прощанья.

Кем стала ты? Моей или чужой?
Отсюда сердцем мне не дотянуться...
Прости, что я зову тебя женой
По праву тех, кто может не вернуться.

И уже в послевоенные годы мы находим знакомые мотивы стихов прекрасной даме у замечательного Булата Окуджавы 
 
Тьмою  здесь все занавешено
и тишина как на дне...
Ваше величество женщина,
да неужели — ко мне?

Тусклое здесь электричество,
с крыши сочится вода.
Женщина, ваше величество,
как вы решились сюда?

О, ваш приход — как пожарище.
Дымно, и трудно дышать...
Ну, заходите, пожалуйста.
Что ж на пороге стоять?

Кто вы такая? Откуда вы?
Ах, я смешной человек...
Просто вы дверь перепутали,
улицу, город и век.

И вот еще одно:

В моей душе запечатлен портрет одной
прекрасной дамы.
Ее глаза в иные дни обращены.
Там хорошо, и лишних нет, и страх не властен
над  годами,
и все давно уже друг другом прощены.

Еще покуда в честь нее высокий хор поет
хвалебно,
и музыканты все в парадных пиджаках.
Но с каждой нотой, боже мой, иная музыка
целебна...
И дирижер ломает палочку в руках.

Не оскорблю своей судьбы слезой поспешной
и напрасной,
но вот о чем я сокрушаюсь иногда:
ведь что мы с вами, господа, в сравненье с дамой
той прекрасной,
и наша жизнь, и наши дамы, господа?

Она и нынче, может быть, ко мне, как прежде,
благосклонна,
и к ней за это благосклонны небеса.
Она, конечно, пишет мне, но... постарели
почтальоны
и все давно переменились адреса.

И в заключение, пользуясь такой возможностью, несколько собственных строк. Несмотря на  огромную роль моей земной "музы", за прошедшие 40 лет я написал лишь несколько стихотворений, напрямую адресованных ей или связанных с ней непосредственно. Одно из первых – четверостишье, которое мне до сих пор нравится:
 
Ни старые книги в уютной пыли,
Ни в вазе любимой цветы –
Я знаю: мой дом – это место земли,
В котором находишься ты.

А в заключение вечера я представляю свое недавнее стихотворение «Королева». Оно написано в необычной для меня манере. По форме это подражание произведению «Здеслава» поэтессы и филолога Ольги Забировой. 

Королева не любила цирк, кошек и дураков,
быструю езду,
никогда не ела икру.
Распорядок дня у нее неизменно таков:
подымаясь с улыбкою поутру,
выпить черное свое наслаждение из маленькой турки,
где одна половина – гуща, другая – пена
(может, сегодня это уже не так современно),
рядом в блюдце дымились ее окурки.
Она любила наряды,
снег, детей и собак,
обожала хлеб, конфеты, криминальное чтиво,
с каждым была неизменно учтива,
но терпеть не могла парады
и ненавидела коллективы
(это понятно, ведь она королева).
Ей очень нравилось целоваться,
особенно, когда перевалило за двадцать,
и она не стеснялась сходить налево.
Презирая телячьи нежности,
она
не прощает к себе небрежности,
по-королевски неизменно точна,
не опаздывает на свидания
и неизменно окружена
общим  вниманием.
К ней постоянно обращены,
даже в присутствии жены,
 всякие мужские лица.
Понять это просто:
в нее нельзя не влюбиться.
А ей небольшого роста
мужчины нравились больше.
Один сказал, что у нее голубая душа.
Она уехала в Польшу
и там, по Маршалковской фланируя не спеша,
заглядывала в бутики.
Другой позвал ее плыть на Кон-Тики,
просил обращаться к нему на «ты».
Она разбила его мечты.
А третий сказал: пойдем со мной.
Она дружила с его женой,
будто это когда-нибудь что-нибудь означало…
Она все решила начать с начала
и отправилась за ним.
У нее была очень slim
(что по-русски значит «стройная») фигура.
Здесь вовсе не было мезальянса.
Однажды она поступила в аспирантуру,
хотя обожала работать под дуру
и часто раскладывала пасьянсы,
вообще не чуралась карт,
играла  в преферанс и другие игры
и, подобно скрытой ярости тигра,
молча прятала свой азарт.
Короче, никогда не жила бездарно
и любого готова была уничтожить,
когда, подобно команде пожарных,
бросалась спасать своих,
тех, что уже ничего не может,
и лишь умоляет: Боже, Боже,
спаси, сохрани, врагов одолей…

Знак зодиака у нее - Водолей.

Все довольно элементарно, как крекеры,
у родившихся в коротком месяце февраль.
Ей нравятся слово «Аппарель» и эркеры,
но иногда посещает печаль,
когда не улице становится сумрачно,
и не удается в дамской сумочке
отыскать носового платка.

Ее походка была легка.

                Франкфурт-на Майне, март 2012