значение смерти в жизни человека

Два взгляда на жизнь и смерть человека





С.С. Воронков
Трактат о Жизни и Смерти
Грааль 1998

Есть вопросы, от которых никуда не уйти, «роковые», «проклятые» вопросы о смысле жизни, бренности нашего существования, неотвратимости смерти. Вопросы о том, что есть жизнь для каждого из нас, ныне живущих, чем она была для наших предшественников, чем станет для будущего поколения, что будет там, за «последним барьером»…
Именно таким, неразрешимым вопросам посвящена монография С.С. Воронкова, физика и философа, человека, не побоявшегося бросить вызов религиозным догматикам и обскурантистам.
И сразу возникает вопрос: а стоит ли вообще поднимать эту тему? Уж очень она щекотливая, не для всех. Стоит ли вторгаться в область, о которой мы только можем строить догадки? По мнению автора, стоит. Ведь проблема смерти — самая фундаментальная (казалось бы) для каждого из нас в отдельности и для человечества в целом. Автор сразу оговаривается, что использует понятия «жизнь» и «смерть» в «специфически человеческом (экзистенциональном?), личностном смысле». Жизнь человека, это, по мнению автора, - жизнь его сознания, которое, в свою очередь, является результатом деятельности коры больших полушарий головного мозга. Т.е., есть сознание (и самосознание, термин автора – В.П.), есть жизнь; нет его и человек, можно сказать, мертв, он перестает быть человеком (сознавать себя), превращается в овощ. Сознание и самосознание — своеобразная, человеческая  рефлексия материи, которую мозг перекодирует в человеческие понятия, с помощью которых он создает свой образ мира. В общем, все в духе марксистко-ленинского учения  (а может, кантианского?). А что? Может быть, все так и есть?
Можно ли говорить, что человек вполне осознает свою собственную смерть?  И да, и нет: все зависит от типа человека, от его жизненной установки. На примере других смертей он видит, что и его ждет неминуемый «уход из жизни» (но куда?), но … он с этим не может смириться. И начинает «изобретать» варианты обхода («нормальные герои всегда идут в обход»). Все умирают, а мне, может, повезет и…. А вот, говорят еще, есть загробная жизнь, это уже лучше, может быть, там не так и плохо будет. А еще есть «переселение душ», и я снова вернусь в этот мир, который так не хочется покидать. Все это, утверждает автор, не более чем иллюзии, порожденные «низкой культурой мышления», недостатками воспитания, образования. Таким людям необходимо «больше читать классиков художественной литературы, особенно русской», слушать серьезную, классическую музыку, интересоваться историей духовной культуры, исканиями великих умов в этой области. И тогда человек поймет, что … не стоит понапрасну тешить себя мыслями о возможности продолжения своей жизни, что все это — измышления и самообман. И ему станет легче?
Автор считает (может быть, вполне оправданно), что «к повороту (в сторону самообмана)  в мировоззрении некоторых высокообразованных и в высшей степени интеллигентных  людей толкает не что иное, как боязнь сделать вывод о бессмысленности (каждой отдельно взятой) жизни и страх перед бесследным уничтожением всякого индивидуального сознания» (с.21). Вот они, его главные, ключевые  слова: «бессмысленность жизни» и «страх перед её полным уничтожением»!  Ну, что тут скажешь. Сие есть тайна великая, перед которой склоняли голову многие великие умы человечества. А вот и главная концепция автора: «В мире нет ничего, кроме движущейся и вечно меняющейся материи. Вселенная как целое мертва. В ней нет сознания, мышления, процессы в ней происходят в соответствии с законами движения материи, которые принадлежат самой материи, а отнюдь не внесены в нее неким разумным существом. Это, по сути дела, — «слепые» законы, законы движения неживой и не осознающей себя материи» (с. 24). Какая самонадеянность!
Дальше — больше. Душевная, интеллектуальная жизнь человека зависит от состояния его головного мозга. «Физиология высшей нервной деятельности установила, что в период бодрствования в головном мозге и в его коре накапливаются продукты жизнедеятельности, часто просто вредные вещества, а кровь, циркулирующая по сосудам мозга, не успевает выводить такие вещества и освобождать от них мозг. Для этого нужен полный отдых (сон), который освобождает мозг от шлаков и подготавливает его к новому бодрствованию» (с. 24). Т.е. человек — машина, некий сложный компьютер, который время от времени «перегревается» и должен быть переключен на «спящий режим». Он, так же как и компьютер, время от времени ломается (здесь и алкоголь, и  наркотики, травмы головы, или естественный износ организма в старости), и, в конце концов, вырабатывает свой «ресурс», в результате чего сознание ослабевает и полностью выключается в момент смерти.
А что же душа? Как быть с ней? Автор сетует, что даже специалисты в области психологии, « как это не покажется странным и невероятным», поддерживают идею о наличии у человека некоего особого духовного существа, которое, будто бы, не подчиняется общему для любых материальных образований закону изменения и превращения энергии, т.е. не подлежит уничтожению. Согласно верованиям индуизма, душа умершего переселяется в тело вновь родившегося человека или, что гораздо хуже, в тело какого-нибудь животного, например, свиньи, осла, тигра и т.п. При этом смерть и «перевоплощение» души сопряжены с полным (или частичным) забвением того, что было в прежней жизни.  (Это, все же, по-моему, лучше, чем безапелляционное утверждение о полном уничтожении всего того, что я считаю «своей» личностью). Автор решительно отметает саму идею метемпсихоза, которая, по его мнению, просто «отвечает на какие-то глубинные, часто неосознаваемые, вопросы и желания многих людей». Ну, какие тут «глубинные» вопросы! Просто страх смерти и попытки «уйти от ответственности», «переложить ответственность на чужие плечи».
В основе иллюзии о возможности продолжения жизни (в смысле бытия сознания) после физической смерти лежит,  по мнению автора, «древнее, многократно отвергавшееся и, тем не менее, продолжающее существовать  в среде необразованных или просто далеких от науки и философии (!) людей представление о двойственности мира» (с. 30). Но с точки зрения последовательного материализма, (которой придерживается автор), «мир есть движущаяся материя. И кроме материи в мире ничего нет (как же это примитивно, … но факт?), нет никакой особой духовной субстанции, а духовная жизнь, мышление, познание, суть проявления сложных процессов в … головном мозге». Прелесть философского монизма —  в его простоте и логической ясности. «Монизм обладает перед дуализмом несомненными и значительными преимуществами; дуализм же представляется как слабая, непоследовательная, внутренне противоречивая философия» (с.31).  В сущности, разница между материализмом и идеализмом заключается в том, что материалист говорит только о том, что знает, а идеалист добавляет, что есть нечто, о чем он ничего не знает, называя это духовной, идеальной стороной бытия.
Автор — убежденный пессимист, сторонник пессимистического материализма (это еще не «клиника», но уже где-то рядом). Пессимистическое мировоззрение, по его мнению, дает человеку «верное и точное знание о его месте в мире». Истоки пессимизма лежат в древней религиозной философии. Здесь и греки античности и великий Шакья-Муни (Будда), создавший нравственное учение, высший идеал которого состоит «в подавлении всякого жизненного ощущения, в смерти заживо, в уничтожении всякой мысли и чувства», и представители позднего римского стоицизма Луций Анней Сенека (50-60 гг. н.э.) и Марк Аврелий Антонин (12—180 гг. н.э.), и деятели эпохи Возрождения Мишель Монтень (1553-1592 гг.) и Блез Паскаль (1623-1662 гг.).
Наиболее ярким выразителем пессимистической философии является, безусловно, выдающийся немецкий философ XIX века Артур Шопенгауэр. Он, конечно, идеалист, с сожалением отмечает автор, ибо в основе его учения лежит идеалистическое понятие «воли к жизни».  Как утверждает Шопенгауэр, «воля к жизни» есть некая духовная сущность, недоступная познанию, которая составляет «сердцевину», внутреннее качество любого живущего существа. (Удивительно, как прозорлив был наш Александр Сергеевич, написав свои бессмертные строки: «На свете счастья нет, а есть покой и воля…»). Действительно, есть у всего живого неистребимое стремление жить, тянуться к свету, влиться во всеобщий поток жизни. И, по-моему, никакая это не «духовная сущность», а естественный, биологический код, заложенный в нас самой жизнью. «Стремление (к жизни) не имеет ни какой-либо конечной цели,  ни смысла (а продолжение рода?), ни  оправдания; это — непрестанное и бессознательное изменение. И вот, это непрекращающееся, бесцельное стремление и составляет основу всех наших страданий». Оказывается, воля к жизни — бич человечества! Она несет с собой  неисчислимые страдания и вот, чтобы избавиться от них, нужно, по глубокому убеждению Шопенгауэра, избавиться от всяких устремлений, желаний, страстей, отречься от них, иначе говоря, совершить сознательное отречение  от воли к жизни (с. 55). Здесь уже проглядывается Маркс, ведь это борьба, но борьба не за, а против жизни. Отсюда можно перекинуть мостик назад в историю, к катарам, богомилам, и, еще дальше, к гностикам. Но, ведь, это — просто какое-то извращение человеческой природы!
Многие из нас полагают, что жизнь не стоит и ломаного гроша, но … они ни за что не захотят с ней распроститься! Так что же держит нас на этой грешной земле, что заставляет умирающего хвататься за любую соломинку, дабы продлить свои дни страданий и мук? Разве не проще «умереть, уснуть, — не более, — и знать, что этим сном  покончишь с сердечной мукою и тысячью терзаний, которым плоть обречена, о, вот исход многожеланный…». Так думает принц Гамлет, но … он боится! Вот как он продолжает свой знаменитый монолог: «Кто б нес такое бремя, стеная, весь в поту под тяготою жизни, когда бы страх чего-то после смерти, в неведомой стране, откуда ни единый не возвращался путник, воли не смущал, внушая нам скорей испытанные беды сносить, чем к неизведанным бежать». Именно страх смерти, полного и абсолютного уничтожения нашей мерзкой, но такой любимой нами плоти (да и духа, тоже), её превращение в полное и бессмысленное Ничто, и мирит нас со всеми бедами и превратностями нашего существования в этом мире. «Страх смерти в его развитой форме основан на понимании неизбежности уничтожения человека как биологического существа и вместе с тем исчезновения его сознания и самосознания, всего его внутреннего мира». Все это прекрасно понимают, но все, ведь, люди разные! Одни отмахнутся от неприятных мыслей, как от назойливой мухи, другие впадут в депрессию, примирятся с «судьбой», третьи пустятся во все тяжкие, в своем стремлении «урвать» как можно больше за то время, которое им отпущено. Все зависит от человека, от его склада ума, от темперамента. Большинство же, вообще, о смерти не думают. «Такие люди называют себя оптимистами, Они, как будто, не понимают, что со смертью, что для каждого сознательного существа со смертью навсегда заканчивается и его личная жизнь, и жизнь общественная (для него), и существование всего мира. И больше никогда, никогда ничего не будет, и это относится ко всем без исключения людям, в том числе оптимистического мировоззрения (с. 80). Древнегреческий философ Эпикур говорит: Ужасающее из зол — смерть — ничто для нас. Пока мы живы — смерти нет. Когда же она появится — нас уже нет… Мудрец … не бежит от жизни и не боится нежизни». На что автор вполне справедливо возражает, считая, что «люди боятся не самого мгновения смерти, а своего полного и бесповоротного исчезновения с лица Земли».  Полемизирует автор и с другим представителем античности, римским философом Сенекой, который утверждает, что «смерть, которой мы так боимся, только видоизменяет жизнь, а не отнимает её». Не верит он, что «наступит день, когда мы снова выйдем на свет, и как знать, может быть, многие не захотели бы этого. Если бы не забыли о прежней жизни». «Удивительно, восклицает автор, что Сенека — человек с острым проницательным умом — мог тешить себя  такого рода иллюзиями и оказался приверженцем грубого суеверия. Нелепость веры в перевоплощения душ становится очевидной, как только мы увидим вздувшийся, начавший разлагаться труп; неужели всерьез можно думать о возможности возобновления жизни и сознания того человека, жалкие останки которого мы сейчас видим?» (с.84)
Шопенгауэр, со своей стороны, предлагает свой рецепт примирения с неизбежностью смерти. Он считает, что человека надо довести до такого состояния, когда он будет желать смерти, в которой он видит избавителя от своих нравственных и физических мучений. Ну что ж, решение вопроса в духе Третьего Рейха: загнать всех «неарийцев» в концлагеря, где их «воля к жизни» будет сломлена и смерть покажется освобождением! Это — один путь, но, по мнению Шопенгауэра, он трудный. А более приятный путь освобождения от страха смерти, это — «естественная смерть». У постепенно ослабевающего человека с угасающим интеллектом мысль о смерти любо не появляется вовсе, либо если и появляется, то не вызывает сильных, мучительных переживаний. Шопенгауэру вторит наш выдающийся ученый И.И. Мечников, который предлагает  добиваться продления жизни до такого момента, когда человек почувствует «пресыщение ею». Однако, автор показывает иллюзорность таких представлений. «Надежда на преодоление страха смерти иллюзорна, если под ним понимать отказ от боязни смерти… Единственное, на что можно рассчитывать, это замена ужаса смерти на чувство горечи из-за осознания безнадежности положения при приближении конца, на своеобразное смирение и даже примирение с мыслью о не столь уж далеком уничтожением личности» (с.93). Ну как не вспомнить здесь бессмертную фразу Николая Островского в его книге «Как закалялась сталь»: «Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы»… А разве не все равно, как прожил жизнь, если конец неминуем?
Далее автор обращается к понятию времени и его значения в жизни человека. По мнению автора, это понятие «не является непосредственным отображением реальности. Оно выработано людьми для того, чтобы выразить факт всеобщей изменчивости всего существующего». А главное в контексте книги, это то, что «время носит необратимый характер», и смерть  есть неизбежный результат необратимости течения времени (с. 100). Что из этого следует? А только то, что человек проживает определенный отрезок времени, которому предшествовало небытие и который заканчивается (для него!) небытием. «Небытие есть то, о чем и сказать-то ничего нельзя, кроме того, это просто ничто... Сознательное бытие разделяет небытие на для небытия, оба одинаково бесконечные и одинаково бесформенные, однако выступающие для мыслящего субъекта как абсолютное ничто. И, тем не менее, они оцениваются этим субъектом не просто по-разному, а как совершенно противоположные одно другому (с. 107)».
Конечно, есть такая вещь, как память. Память значительно расширяет наш кругозор, позволяет нам создавать т.н. виртуальное пространство, вплетая факты прошлого и наши ментальные конструкты в ткань настоящего. Но что такое память? Это, ведь, продукт нашего сознания, которое в свою очередь, есть «особая, внутренняя сторона физиологических процессов в коре больших полушарий головного мозга, и, стало быть, может в любой момент оборваться, а вместе с ним исчезнут и память и всё, что им  регистрируется и/или создается.
«Что было до рождения каждого из нас, а после рождения — до возникновения сознания (для развитого сознания и самосознания)? Ничего не было, и быть не могло. А что будет после смерти каждого человека для него же, для его сознания? Да тоже ничего! Но это совсем другое ничто. Это то ничто, о котором мы думаем с замиранием сердца, уже вкусив кое-что от жизни, каково бы ни было её содержание. Поэтому, наше отношение к тому, что каждый из нас вышел из ничто, и к тому, что каждый снова обратится в ничто, не может быть одинаковым; напротив, это отношение в обоих случаях совершенно противоположно... 
Человек страшится не ничто, а полного, абсолютного уничтожения жизни, которая, несмотря ни на что, есть для каждого из нас величайшее, ни с чем несравнимое благо» (с. 111). «Для меня», откровенно признается автор, «главное (а точнее, единственное) — это то время, в котором я живу. Важно то, что я именно сейчас живу, мыслю, переживаю, а то, что меня не было тысячу или две тысячи лет тому назад, что все, что тогда было, для меня — абсолютное ничто,  … то это меня совсем не волнует… И совсем другое — это приходящее постепенно понимание того, что впереди меня ждет новое ничто, к которому ни я, ни кто-либо другой, хоть изредка думающий о смерти, не может относиться так же, как к тому ничто, из которого мое Я (как и все другие «Я») неизвестно зачем появилось и к которому мы все относимся без всякого страха. Понимание того, что я, существующий сейчас и ощущающий наполненность своей жизни разнообразным  многосторонним содержанием, по истечении нескольких лет, или десятков лет, умру, исчезну, и все то, что наполняет мою жизнь, делает её интересной и увлекательной, а иногда трудной и мучительной, тоже исчезнет и никогда больше не возвратится  и вообще никогда, никогда ничего больше не будет — просто невыносимо... Это действительно страшно для всякого сознательного и сознающего себя существа, это на самом деле чудовищно и может вызывать ни с чем не сравнимый ужас… Жить, узнать «вкус» жизни, какой бы она ни была, привыкнуть к ней, к постоянной смене событий и впечатлений, а потом узнать, что через некоторое число лет все это исчезнет вместе со всем миром и исчезнет навсегда. Да, «есть от чего прийти в восторг!..» (с. 111).
Не знаю. Что-то мне не верится, что люди до конца осознают трагизм своего положения. Да и нужно ли это? Может в человеке, в его необъятном геноме, есть какая-нибудь спасительная молекула, которая ставит барьер между его существованием и пониманием его обреченности.
А ведь автор во многом прав! Мир, в целом, изменяется, развивается (?) сам по себе, по собственным (внутренним) законам, и наше появление в нем не имеет никакого значения для Вселенной. Оно случайно и не имеет никакого смысла для жизни на Земле. Поэтому смешно говорить о смысле любой отдельной человеческой жизни, т.к. смерть лишает её всякого смысла. Ну, какой смысл имеет та или иная жизнь (хоть последнего бедняка, хоть Гитлера или Сталина), если все заканчивается одним и тем же. Да живи ты хоть тысячу лет, а все равно, рано или поздно развалишься в прах и исчезнешь с лица Земли. Поневоле вспоминаются изречения пророка Экклезиаста, неоднократно упоминавшегося в книге автором: «Всё в мире, — говорит Экклезиаст, — и глупость и мудрость, и богатство, и нищета, и веселье, и  горе — все суета сует и томление духа!... Человек умрет, и ничего не останется, и это глупо».
Многие философы и все религиозные мыслители … дают на вопрос о цели и смысле человеческой жизни положительные ответы, основанные на определенных иллюзиях (опять эти «иллюзии»!), предрассудках и мифологических представлениях. Другие же, учитывая достижения естественных наук, в первую очередь медицины, дают на те же вопросы отрицательные (или по крайней мере половинчатые) ответы.  Ярчайшее описание трагических переживаний  и размышлений, вызванных осознанием  того, что на вопрос о смысле жизни может быть дан только отрицательный ответ, оставил Л.Н.Толстой в своей «Исповеди»:
«Что такое я и весь мир? — все и ничто, ничто и все…. Ты — то, что ты называешь твоей жизнью, ты — временное, случайное сцепление частиц. Взаимное воздействие, изменение этих частиц производит в тебе то, что ты называешь жизнью. Сцепление это продержится некоторое время, потом взаимодействие прекратится — и прекратится то, что ты называешь жизнью, прекратятся и все твои вопросы…. Развитие, совершенствование в бесконечном пространстве и времени не имеет ни цели, ни направления». И еще: «Истина была та, что жизнь есть бессмыслица. Я как будто жил, жил, шел, шел, и пришел к пропасти. Я ясно увидел, что впереди ничего нет, кроме погибели».
Многим, наверное, может показаться неоправданной, чрезмерно резкой и даже обидной ( чуть ли не оскорбительной) характеристика жизни, как «сплошной бессмыслицы» (особенно из уст великого Льва Николаевича), но именно так характеризуют жизнь философы-пессимисты (к которым сам себя относит и наш автор).
Итак, что же мы имеем в «сухом остатке»?
«Исходя из всего сказанного, мы неизбежно приходим к крайнему, может быть, чрезмерно резкому и беспощадному выводу, что не только жизнь в целом не имеет смысла, но нет вообще никакого смысла (в абстрактно-общем значении этого слова) ни в одном движении нашего тела, нашей мысли, что все развитие, прогресс, совершенствование  и самосовершенствование — и общественное и индивидуальное — оказывается чем-то эфемерным, призрачным: ничто из них не создает чего-либо, что не уничтожалось бы смертью; все они не избавляют нас от окончательного погружения в небытие» (с. 128).
Положение об абсолютной бессмысленности всякого бытия, в том числе и субъективного, — это первый принцип пессимистического мировоззрения. Т.е., материя изначально мертва, бытие бессмысленно, наше существование не имеет ни основания или оправдания, ни заранее заданной цели, ни смысла…
Есть ли что-нибудь в жизни, что оправдывает нашу жизнь? «Ничего! — восклицает автор (хочется добавить, в отчаянии!): жизнь есть бесцельный и лишенный смысла проблеск сознания в бездонном, безграничном океане Бытия» (с. 139).
На этом можно было бы и поставить точку, ибо что тут добавишь? «Оставь надежду всяк сюда входящий», это не о дантовском Аде, а о нашем с вами существовании. Да, видно прав был просветленный Будда, советуя порвать всякую связь с этим миром «иллюзий» (вот, и я туда же) и бесконечных перерождений, и устремиться недвижным взглядом в мир (да и мир ли?) безмятежного Ничто.
Но нам-то как быть? Ведь, невозможно жить с сознанием полной бессмысленности и бесцельности жизни. «Для того, чтобы жизнь имела смысл»,  (говорит автор, цитируя русского философа С.Л. Франка) необходимы два условия: существование Бога и наша собственная причастность Ему, достижимость для нас жития в Боге, или Божественной жизни». Вот мы и пришли к тому, с чего начинали: даже если Бога нет, его надо придумать, иначе всё валится в тартарары! Ну, что ж: будем жить, пребывая либо в блаженном неведении, либо в успокоительных «иллюзиях», а там будь что будет: смерть все спишет!
Заканчивая свой «трактат», Автор рисует поистине дантовскую картину человеческого бытия:
«Из мрака безбрежного небытия поднимается человеческий дух и, освещая слабым, колеблющимся, неровным светом случайно доставшееся ему «пространство» — его природное и социальное окружение, которое предстало перед ним без всякой причины и какого-либо смысла именно таким и вместе с тем единственно возможным и которое наполняет сознание человека, создавая тем самым его единственное в своем роде абсолютное бытие, — он быстро движется вперед без задержки и промедления, движется к тому, что неотвратимо ждет его, — к смерти, уничтожению, к погружению в абсолютное небытие,  из которого он уже никогда не восстанет.  С обеих сторон его существование заключено в бесконечный мрак, пустоту и безмолвие. Ни за что он не сможет вырваться из этой окаменевшей пустой оболочки бытия. А то, что наполняет и создает человеческое бытие — случайно, эфемерно, призрачно, внепричинно и вместе с тем фатально. И вне этого для человеческого сознания ничего нет. «Сначала» ничего не было, потом краткий сон, наполненный какими-то видениями. призраками, затем снова после ужасных мучений — мрак, пустота, ничто» (с. 204).
Но мы закончим наш обзор словами булгаковского героя: «Берлиоз — мертв, но мы-то живы!».


OSHO   100 миллионов читателей
Неведомое путешествие
За пределы последнего табу

«Весь» 2006

Нет, я, все-таки, не верю, что когда-нибудь (может быть, очень скоро!) меня не будет. Я знаю, что меня когда-нибудь не будет, а мир все так же будет существовать и люди будут рождаться,  жить и умирать, но это … не укладывается в голове. Поэтому, я готов поверить любому шарлатану, дающему надежду на продолжение жизни.
Взять, хотя бы этого Ошо. Во-первых, кто он такой, чтобы говорить обо всем с таким апломбом! Как он проник в души стольких миллионов людей, отдавших ему свои деньги и волю (сто миллионов читателей)?
 Кто он, этот Ошо? Очередной проповедник, манипулирующий мозгами доверчивых лохов? Или Предтеча, возвестивший миру, подобно Иоанну Крестителю, приход нового человека-киборга? 
Эта книга, представляющая собой сборник его бесед с нами, — настоящий гимн смерти.
Жизнь и смерть неразделимы, но мы считаем, что важна только жизнь, и отбрасываем смерть, как нечто недостойное нашего внимания. Однако, человек, как и все живое, обречен на смерть уже самим своим рождением. Но, к сожалению, в отличие от животного мира он наделен, каким-никаким, но сознанием, что дает ему уникальную возможность «видеть себя со стороны». Он видит эту безжалостную цикличность существования всего живого, но упрямо не хочет признать себя частью её. Ошо же сразу «берет быка за рога, утверждая, что «если эта жизнь закончится смертью, тогда эта жизнь — только иллюзия». Т.е. смерть человека — не конец, а всего лишь переход его в другое состояние в бесконечном потоке жизни-смерти.
Ясно, что рано или поздно, но каждый из нас приходит к выводу, что он смертен. Но меняет ли это его жизнь, восприятие окружающего? Большинство из нас продолжает жить, как будто смерти вообще нет («умирают другие, но не я»), заполняя время заботами, увлечениями, борясь с недугами, и всячески отмахиваясь от мысли о неизбежном конце. Но смерть приходит, и хорошо, если это будет мгновенная смерть, когда у человека нет времени к ней подготовиться, а если это — неизлечимая болезнь, какой-нибудь там рак, или СПИД? Что тогда? Лечиться, бороться за жизнь, зная, что ты обречен? Здесь Ошо открывает свою «козырную» карту: смерть — не конец только в том случае, если к ней правильно подготовиться.
Первое, что нужно сделать, это — отбросить религиозные догмы! «Верование — только периферия центра, который называется сомнением: поскольку есть сомнение, вы создаете верование (с.20). Верование дешево, истина опасна, тяжела, трудна; человек должен за нее заплатить. Человек должен искать и исследовать, и нет гарантии, что она найдется, нет гарантии, что вообще есть какая-то истина. Её может вообще не существовать» (с. 25). (Блажен, кто верует, тепло ему на свете).  Конечно, здесь есть немалая доля софистики, а проще говоря, словоблудия. Как человек может искать, оказавшись один на один с бесконечным, бесчеловечным космосом. Он ищет, но … ему нужно какое-то основание, рычаг, чтобы сдвинуть Землю со своей оси: либо наука, либо религия, а лучше и то, и другое. Но Ошо непоколебим. Он говорит: «Мне здесь нужны искатели, исследователи, а не верующие. Верующие — самые посредственные люди в мире, люди самого низкого в мире разума» (с. 26). Другими словами, не будьте баранами, не думайте, что заучив десяток молитв или сур, вы обретает вечную жизнь. «Ищите, и обрящете!».
Второе: смерть физическая — не настоящая, это — иллюзия (опять иллюзии!). Люди определяют смерть человека по его внешнему виду. Констатируя смерть, мы должны сказать: «Этого человека нет среди нас живущих». Т.е., мы не знаем точно, что с ним произошло. Знаем только, что механизм, поддерживающий в нас «жизненные функции», перестал работать, и тут же включился механизм разложения, механизм смерти. Но этот механизм действует и в живущем человеке. В нас постоянно что-то умирает и рождается.
Но главное, это — потеря сознания. Ошо утверждает, что потеря сознания — это средство, которое мы применяем против того, чего боимся. Например, если боль становится невыносимой, единственная альтернатива — это отключить ум. Человек «отключается», чтобы перестать осознавать боль. И тут Ошо выдвигает свой второй «тезис»: важно, чтобы смерть происходила в полном сознании и осознании процесса. «Смерть есть рассоединение тела и сознания. Называть это рассоединение смертью бессмысленно, — это просто ослабление, разрушение связи (чего?). Это не более, чем переодевание (с. 37)». Когда сознание устраняется  из тела, это происходит не сразу; все тело не умирает в то же самое время. Сознание (как бы) сжимается вовнутрь, мало-помалу покидая каждую клеточку тела. «Оно отсоединяется в несколько стадий, и все стадии  этого процесса можно перечислить умирающему, чтобы помочь ему остаться в сознании» (с. 36). Вот, оказывается, в чем дело! Надо помочь человеку осознавать процесс его умирания, до последнего момента оставляя его в сознании. Так делают в Тибете. «Там люди собираются вокруг умирающего и внушают ему, что он (как бы) не умирает. Человек закрывает глаза, и ему описывают весь процесс: как его жизненная энергия покидает ноги, руки, и теперь он не может говорить, и так далее — и тем не менее, говорят этому человеку, он сам все еще есть, он сохраняется» (с. 35).
Итак, иллюзия смерти — социальное явление, своего рода гипноз, под который подпадает человек Запада. Поэтому, на Западе всеми силами стараются забыть о смерти. Говорить о смерти здесь  — табу. На Востоке, наоборот, табуирован секс, культ женского тела. «На Востоке, когда тебя хотят заставить осознать, что жизнь грязна, вносят идею женщины. Если ты любишь женщину, махатмы восклицают: «Что ты делаешь? Что такое женщина? Это только — мешок из кожи. А внутри у нее всевозможные грязные вещи» (с. 56).
На самом деле, жизнь и смерть неразделимы, и это особенно ярко проявляется в  момент сексуального оргазма. В этот момент, «ты переживаешь жизнь в её вершине и смерть в её глубине» (с. 41). Поскольку смерть является кульминацией жизни, к ней нужно постоянно готовиться,   чтобы умереть так, чтобы не рождаться снова (вот она, кардинальная идея буддизма!).
Необходимо умереть правильно и… достойно! «Смерть нужно принять, как великого гостя. Она не враг. Фактически, это дар, данным нам Богом. Это великая возможность, через которую можно пройти. Это может стать прорывом: ты можешь умереть бдительным (?), сознательным, осознанным и никогда больше не рождаться — и смерти больше не будет» (с.44).
Казалось бы, чем плохо: снова увидеть нашу родную матушку-Землю. Но это хорошо для нас, людей западного мира. Но для людей Востока — все наоборот. В Индии, когда человек умирает и его кладут на погребальный костер, ему разбивают голову. Это просто символично (?), потому что, если человек достиг своего предела, тогда голова раскалывается  сама; но, как правило, люди не достигают своего просветления. И еще интересный факт «сознательного» подхода к смерти. «Прежде чем человек умрет, почти за девять месяцев до этого, с ним что-то происходит. Человек, прежде чем умереть, примерно за шесть месяцев до смерти, мало-помалу теряет способность видеть кончик своего носа, потому что постепенно у него закатываются вверх глаза.  В смерти они полностью закатываются вверх, но они начинают закатываться, начинают свое обратное путешествие, за несколько месяцев перед смертью. Поэтому в Индии в деревнях говорят — должно быть, люди узнали это от йогов — что, прежде чем человек умирает, он перестает видеть кончик носа» (с. 45).
В чем же тайна искусства жизни? Ошо, как правоверный буддист, утверждает следующее: «Живи таким образом, чтобы никогда не было другого рождения, и умри таким образом, чтобы никогда не было другой смерти» (с. 52). Веселенькая перспектива!
Что же мешает человеку жить и умереть «осознанно»? Прежде всего, это — мирские желания: вот главное препятствие на пути к просветлению. Желания человека не оставляют его до самой смерти, когда его душа уже готова покинуть тело. «Будда говорит, что когда человек умирает, все его накопленные за всю жизнь желания, все кармы его жизни перепрыгивают, как энергетические волны в новую утробу. Это прыжок. В физике есть для этого точное слово: это называют квантовым скачком (разбирается!). Это скачок чистой энергии, в которой нет никакого вещества (с. 77)». Во, как! «Когда человек умирает, его тело распадается на элементы, но «нематериальная часть» — вибрация — выходит в эфир» (там же). Ну, тут мы уже заехали в такие дебри, из которых нам, дикарям-материалистам, без Божией помощи (или пол-литра) не выбраться. К тому же, рассуждает Ошо, наши, европейские языки (а точнее, дискретный способ мышления) плохо приспособлены для  рассуждений на эту тему. Мы говорим: «человек идет», но это — неправильно!  Это — грубое обобщение! На более тонком уровне, человек и ходьба — это нечто неразрывно связанное, это — событие! «Будда говорит, что жизнь состоит из событий. Жизнь значит «житие». Жизнь — это не существительное, а глагол. И все остальное — глаголы. Наблюдайте, и вы увидите, что все становится,  ничто не статично (с.81)». Вот так и смерть: не факт, а процесс, постепенный переход человека (?) в другое измерение.
Т.о. чтобы умереть правильно, нужно прожить жизнь правильно (в общем-то, верно, но уж больно тривиально). Необходима медитация — постепенное становление «безмысленным». «Как только мысли исчезают, все кристально ясно: «мыслитель» — это только побочный продукт движущихся мыслей» (с. 88). Медитируя, человек постепенно освобождается от ментальных «шлаков», от всего, что накрепко связало его с видимым миром. «Как только ты понимаешь себя как чистое пространство, в котором происходят многие вещи, ты становишься отстраненным. Тогда ты становишься бесстрашным, потому что терять тебе нечего… Тогда ты больше не полон страсти к жизни…  Ты не боишься смерти и не жаждешь жизни (Печальный Демон, Дух изгнания…). Ты просто есть — такой же чистый, как и безграничное небо снаружи; ты тоже становишься чистым небом внутри. И встречу этих двух небес, внутреннего и внешнего, Будда называет нирваной» (с. 89). Ну, просто поэзия! Я вообще заметил, что описание экстатических состояний у Ошо всегда поэтично. Это, видимо, древнее, исконное свойство поэтического языка: описание запредельного опыта.
Если этого (т.е. «обезмысливания») не происходит, происходит реинкарнация, возврат в этот мир, чтобы отрабатывать накопленную при жизни «плохую» карму. «Когда человек умирает, его память — не сущность — путешествует в новое материнское чрево. Теперь мы можем это понять: умирая, ты оставляешь волны памяти в эфире. Если ты был несчастен, все твои несчастья найдут себе какое-то место; они войдут в какую-то другую систему памяти» (с. 91).  Инкарнирует страдание. «Раны миллионов людей движутся вокруг тебя, просто в поисках кого-то, кто хочет быть несчастным… Конечно, в блаженстве человек не оставляет никакого следа. Человек пробужденный умирает таким же образом, как птица движется по небу, не оставляя на своем пути никакого следа…» (с. 92).
Стало быть, жизнь имеет смысл! Она становится подготовкой к правильной смерти, чтобы умерев, уже никогда не возвращаться в этот грязный, полный пороков и страдания мир. Завидная цель! А мне, все-таки, хотелось бы снова вернуться в этот мир, пусть даже он полон страданий и бед. Только бы не исчезать навсегда! Так рассуждает человек Запада. Он видит в смерти своего жесточайшего врага. Отсюда, борьба за выживание, желание продержаться на «тонущем корабле» как можно дольше.
Мы завидуем тем, кто дожил до глубокой старости (сейчас это уже 100 лет и больше),  хотя видим, что большинство долгожителей пребывают в маразме. Ошо все это отвергает. Если смерть — враг, говорит он, то жизнь тоже враг, потому как она неизбежно ведет нас в своему концу. Животный мир живет в счастливом неведении смерти и только человек осознает свой конец, и в этом его трудность. «Сознание — обоюдоострый меч; он режет в обе стороны… Сознание может стать благословлением, но может стать и проклятием» (с. 103). Человек, сознающий, что в конце его ждет полное исчезновение, уже при жизни мертвец, он мечется по жизни, как сумасшедший, в поисках выхода, или утешения. И, как результат, не живет полной жизнью. Страх смерти превращает человека в зомби. Он загоняет страх вглубь себя, в самое сердце, превращая его в ледышку (ну, как тут не вспомнить героя сказки Ганса Андерсена!). Разморозить сердце можно только с помощью правильной медитации.  Медитируя, можно (и нужно!) освободиться от страха смерти, лишить её пугающего ореола. Только с помощью медитации можно (и нужно!) научиться жить тотально (вот, еще одно ключевое слово в лексиконе Ошо!).
 «Страх смерти — это страх времени. А страх времени сидит глубоко внутри. Это страх непрожитых мгновений, непрожитой жизни, Что же делать?
Живи больше, живи более интенсивно. Живи опасно! Это твоя жизнь» (с.110).
Итак, основная проблема — постичь (как можно раньше!) науку жизни. Как прожил жизнь, так и умрешь! На самом деле, никто не боится, так уж активно, смерти, иначе жизнь стала бы уж совсем невыносимой. «Природа не хочет, чтобы ты чувствовал страх смерти, по той простой причине, что если  этот страх начнет превалировать над всем остальным, ты не сможешь жить» (с.114). Люди боятся болезней, врачей, больниц, старости, наконец, но не самой смерти. Мы боимся потерять здоровье, и теряем его, терзаясь этими страхами.
Люди боятся жизни. Они огораживают себя частоколом табу и живут на своем маленьком пятачке, не желая ничего видеть за его пределами. Настоящая жизнь, по мнению Ошо, может быть только дикой (wild!). «Отбрось все страхи и прыгни тотально в жизнь» (с. 115). Провокационная мысль! Что это значит? Добавить в жизнь экстрим? Начать прыгать с парашютом (или с тарзанкой, на худой конец)? Носится по улицам в авто с бешеной скоростью? Рисковать жизнью, чтобы испытать оргазм? Нет, утверждает Ошо, сделай так, чтобы в жизни не было расчета! И тут же другой совет: живи отстраненно, научись видеть себя со стороны.
Люди, по мнению Ошо, делятся на материалистов, идеалистов и … просветленных! Материалист живет исключительно жизнью тела (это, по-видимому, все мы). Отсюда, все его жизнь — борьба (за существование?) со смертью, борьба, в которой он, по определению, лузер. Идеалист живет жизнью ума. «Он говорит о Боге, о душе, о религии и других великих вещах. Он говорит о другом мире — но все это просто разговоры… Политики, революционеры, так называемые теологи и священники — все они живут жизнью, отождествленной с умом, а настоящая жизнь остается за пределами тела и ума… Тело — это твоя внешняя скорлупа, а ум — внутренняя. Ты — за пределами того и другого. Это прозрение —  начало настоящей жизни» (с.118). Просветленный человек — это человек, достигший полного очищения от всего мирского (впрочем, я умолкаю: здесь и сказать нечего). Он умирает тотально, и становится чистой энергией, которая превращает смерть в ни с чем несравнимый оргазм.  (А что с ним дальше происходит, никто не знает. Даже Ошо).
Итак, главное, — чтобы смерть не застала тебя врасплох. Нужна подготовка. Для этого и существует медитация. И это не просто сидение в позе лотоса и размышление о том, о сем, пока не надоест. Нужна определенная установка. Нужна концепция. Во-первых. Смерть — это не конец, а только переход. Куда? В вечную жизнь? Нет, это — либо возвращение в наш мир отрабатывать карму, либо полное растворение (в чем?) в … Во-вторых, жизнь — подготовка к смерти (бррр…), и её надо прожить так, чтобы … с одной стороны, не потерять ни одного мгновения, а с другой, чтобы не дать ей полностью втянуть тебя в её пагубный круговорот. «Ты не ум, ты не тело, но что-то скрытое глубоко внутри тебя: наблюдатель» (с. 162). Этому и учит нас медитация. Итак, надо идти по жизни, принимая все, что она дает, как должное (со стоическим спокойствием), подставляя спину её ударам и тумакам. «Если приходит дрожь, дрожи. Если есть внутренний страх и ты дрожишь от него, дрожи от него. Ничего не делай. Позволь ему происходить. Он пройдет сам по себе… Оставайся свидетелем и позволь все (перевод!), что бы ни случилось» (с. 166). «Ни с чем себя не отождествляя, кто ты такой? Не ограничивая и не определяя себя, не создавая себе ограничения, если ты можешь оказаться текущим, просто видящим — это освобождение, это — великое освобождение» (с.170).
Итак, смерть — великий друг, она освобождает нас от всех привязанностей. Если цепляешься за жизнь, то смерть твой враг и палач. Но если ты не считаешь жизнь твоей собственностью, тогда и отдавать нечего! «Величайшее. Чему можно научиться (в этой жизни), — это ни за что не держаться: ни за любовь, ни за радость, ни за тело, ни за здоровье» (с. 176). И тогда смерть заключит тебя в свои (леденящие(?)) объятья целиком и полностью. И в этом счастье (но только не для нас!).
                The Happy End