Абрикосовая дама. Безумства под шампанское

"Жезл зла"

35-ое ругательство в свой адрес Алясьев отпустил, шествуя мимо лотка с мороженым. Допился же, сучонок: в театр явился с опозданием в сутки. Свой же день весь, с потрохами, отрыгнул в антимир. 36-го ругательства не последовало.
Харизматически блудливый, тугой и слегка отставленный зад миссионерки Эроса... очень взволновал похмельно-тоскливого, с беспощадно взбугренными джинсами Оливера.

Дама-вамп выбирала мороженое. Непременным фавором в ее колоре пользовался оранж. Абрикосовая юбочка, нежно-мандариновая блузка. Лимонные пряди с отливами ближайшей звезды. Всё при се. Плюс просто парализующая… задница. У Алясьева помутилось в голове. Лишь потом дошло, что стоящая в 5 шагах серебристая «десятка» и суровый малый внутри - приложение к натюрморту абрикосовой дамы.

Но в тот миг Алясьев ничего не сообразил. Свежая, аппетитная, порочная, гладкая и совершенная, как сельдь из бочки, экзотическая ягодка прикогтила, не позволяя рассуждать.

- Девушка, - Оливер не узнал себя: вкрадчивость и лесть.
Она обернулась, надорвала обёртку «Лакомки». В серых глазах с золотистыми опилками - недоверчивость. Однако и не девушка. При всей красе дамочке не меньше 32-х.
Однако, спотыкаясь, не раскроить бы череп.

- Девушка, не пугайтесь, - своей невинностью тон Алясьева сразил бы искушенную пожирательницу ловеласов, - не пугайтесь, ладно? Это странная, конечно, просьба, но не откажите, ладно? Мне очень нужно пожать вашу руку. - И вот ладонь его робко тянется. Входя в роль, Алясьев не заметил, как малый из «десятки» начал плющить дверную ручку. Зато заметил, как оранжевая красавица мягким вздёргом щёк остановила кого-то.
 
- Правда? - голос её - предел бесстрастия, улыбку рассекретило слабое движение левого уголка губ.
- Честно! Клянусь вам! - пылко прошептал Оливер. - Понимаете, там вон за углом мой друг. Мы поспорили на эксперимент. По передаче энергии.
- Экстрасенс, - догадливо улыбается она и... протягивает узкую холёную ладонь.

Это порода! В восторге Алясьев ласково забирает гладкие пальчики с помрачительно розовыми коготками. В принципе, хорошая женщина. Не стиснута рамками мещанства. Могла бы и сорваться как от чумного или напустить бультерьера, или просто губки поджать. И не потому, что против такого способа знакомства, а просто так не принято. Могла. Но эта - умница!
- Спасибо, - мурлыкнул Алясьев и заглянул в глаза. 4 зрачка вдруг стали цепочкой. Неразрывной на целых 3 секунды.

- Не за что, - чуть слышно пролепетали губки – средоточие чувственности.
Глаза были близко-близко. Малый из «десятки» вторично обеспокоился. Его сопёж спугнул даму-вамп:
- Мне пора.
Но что-то в её глазах - секундная ли зарубка на его носу, подспудный ли смысл медлительной фразы - что-то подсказывало: между ними не кончено. Все только начинается. Вдохновение продиктовало Оливе новое безумие. И он в это безумие ринулся с головой.

- Девушка, я прошу и очень настоятельно: позвоните мне, ладно? Я запишу вам телефон... - и вовремя ссёк с языка слово «рабочий». – Давайте.
- Да? - она растерялась и оглядела, как бы невзначай и... приглашающе свой перед. Его глаза жадно катапультировались к сочному бюсту с боевито торчащими сквозь тонкий шелк дротиками. - У меня не на чем.
- Вот досада. У меня тоже.  - Алясьев, правда, не без досады шарил по карманам. О, если провидение есть, он в этом убедился сейчас: в скрытом кармашке джинсов что-то хрустнуло. Из ладони бабочкой выпорхнула десятирублевка. «Деревянная» десятка против... вазовской! Это были его последние деньги, случайно забытые, а потому нежданные. Но отступать поздно.

- Вот, - карандашик он всегда носит с собой. Нажатие попки, и из ротика выпрыгивает чёрное жальце.
- Да будет ещё вам. Я поищу бумагу… - впоследствии она не сможет найти причину, по которой без спору, сомнений и удивления поддалась на эту авантюру. Новейший экспромт в стиле «дама с собачкой»!
Столь любезное и в меру капитулянтское потворство угробило рудименты алясьевской рассудительности.

- Нет-нет, бумажка затеряется. А это нет, - он быстро украсил купюру  вензелями. Чуть подумав, присовокупил: «С 12-00 до 15-00. Позвать Алясьева, баса», - последнее, поразмыслив, зачеркнул. По ходу думалось: «Если бы мне кто подсунул такую бумажку, я бы ему, слово чести, позвонил... Из благодарности».
Передавая дензнак, оперный жуир шепнул интимно: «Меня зовут Оливер. Можно Олива».
  Мигнув, она ответила в той же тональности: «А я сама назовусь. По тембру опознаете?»

- Ото всех, - он приложил руку к груди.
Всё это затмение продолжалось минуту - не больше. Когда Олива очарованным взглядом провожал отъезжавшую «десятку», зрачки его сфокусировались на физиономии водителя: «Красивый малый. В самый раз шлакоблоки носом штамповать».
Серебристая «десятка» уносила Макса Линдера и Ирму Ицкину. Ирму с перевёрнутой душой...




Безумства под шампанское

«Здравствуй и прощай, социализм». - Изрёк пьяный, сминая порожний стаканчик, и швырнул его на асфальт. Розовые капли дешевой бормотухи, как разбавленная слезами кровь, взбухли мелкими припыленными рубинами. К чему бы это? Что за символика? Брр... Алясьев тряхнул головой и осторожно приблизил такой же стаканчик к губам. Вокруг под тентами - пьющие соки и кушающие мороженое обыватели. И только ведущий оперный бас вынужден, скрытничая и конфузясь, дрожащею рукой регулировать как бы портвейн не пролился или, что страшнее, не лопнул пластмассовый одноразовый стаканчик.

Наконец, глоток удался, а следом и героическое всасывание остатних 200 грамм бордовой гадости. С полминуты таился не, дыша: не приведи бог, вырвет. Потом враз потеплело. И даже проклюнулся в черепушке кухонный мудрец: «Мы в этой жизни пьём дешёвое винишко. Ибо его проще сделать и ненакладно употребить. Оттого и похмелье во сто раз дороже и ужасней». Ну вот к чему это? Одно из двух: либо ты уже в норме, либо снова пьян. А оба этих качества так часто совмещаются...

Суя под язык жёлтую конфетку «горошек», Олива поймал на себе презрительный взгляд расфуфыренной парочки новорусских под соседним тентом. «Спесивы как Вазургфрамдары. Ого, я точно пьян!» И немедленно скрестив ноги в белых штанах, носках и штиблетах, он ответил им тем же. С суверенным величием достал чудом сбереженную американскую сигарету, сделал на торце фильтра ногтём «фирменный» квадрат, делённый на 4 треугольника, и задумчиво прикурил. Только после этого спокойно вскрыл полученный тому 10 минут конверт «на предъявителя». Адрес отправителя - Магаданская область, Ягоднинский район, поселок Дебин. Все ясно. Весточка от Мюды. Колымская дурочка третий год мнит себя его невестой. Не читая, Оливер счетверил письмо, сунув в задний карман джинсов, и задёрнул молнию. У тебя, ковбой, нынче дело позанятней.

Третий спектакль подряд загадочная худенькая девушка комплексно с «аквариумными» орхидеями передавала ему открытки, полные страстных излияний. А вчера вообще подкараулила его на выходе из театра и тоном «попробуй-возрази» потребовала аудиенции. Олива даже растерялся. Экспансивность и властность некоторых дам беспредельны. В тот миг они укатали его гордость, подмяли цинизм. И Алясьеву ничего не оставалось, как смиренно пригласить не обремененную нуждой особу… в свой номер. К 12 часам дня. Сегодня.

Само собой, памятуя о глобальном запустении карманов и холодильника, на первых порах он пытался навести туману про прогулки при луне. Но девушка одарила его таким сардоническим взглядом, что Олива усёк: с этой всё должно быть чётко. У неё нет ни проблем, ни комплексов. Зато всё это может возникнуть у тебя в случае недопонимания...
Усевшись с ногами на подоконник, Алясьев курил под тихую музыку старого-престарого трио «Лос Панчос». Внизу остановился шикарный маковый «Мерс». Живут же некоторые.

Челюсть, тяжелея, медленно отвисла. Небрежно хлопнув дверцей и визгнув ручной «антиугонкой», из машины, вылезла вчерашняя красотка. Красоты тут точно не отнять. И личиком кого-то сильно напоминает. Но юность - тебе только нимфеток не хватало - мешала сосредоточиться. Что он о ней знает? Ни черта! Кроме имени по записке в орхидеях - Валерия.
В дверь стучат. Вот чёрт, она стремительна как Артемида. Наверное, такой и была наша праохотница. Оливер спрыгнул с подоконника. От  расторопу неудачно ёрзнул и подвернул ногу. Морщась и с трудом сдержав вопль, поковылял к двери...

Она на секунду застыла в проёме, мазнув темью глаз по его хоромам и щадя его голову: в тапочках он был ниже, чем она на каблуках, а после ушиба вообще ощущал себя червяком. Валерия подавляла. Оливер пригнул голову. Но она вторглась в номер и резко протянула сумку из тиснённой кожи. Едва не выронил - так тяжела.
На ходу сбрасывая туфли, она босиком устремилась к кровати, упала грудью, задрав ноги, и простонала:
- Господи, как же я соскучилась по такой незатейке. Слушай, у тебя есть картошка?

Сомнамбулический Оливер уронил подбородок.
- Прелестно. Тогда я сейчас займусь жаркой, а ты - сервировкой поляны.
- Э... У меня... - Алясьев виновато развел руками. Женщина уже лежала, уперев голову в ладонь, и изучающе разглядывала мужчину. Потом, не удержавшись, разразилась горловым хохотом, от которого у артиста высыпали мурашки.
- Боже мой, и это оперный дракон!.. Горе луковое, а в руках у тебя что? Мигом распаковать!
Эге, таких встрясок Олива не ждал. Хмель выветрился напрочь. Осторожно и не без труда справясь с замком, он вытащил из сумки сначала бутылку французского коньяка «Мартель», за ним чёрную емкость с наклейкой: “1985 CHAMPAGNE  RARE  Piper-Heidsieck  * Reims * Prodduct of France. Brut”. Из этого вывел, что имеет дело с подлинным шампанским. Слово «Брют» перевел, как «сухое». Удивила узость горлышка.

Потом ещё были пара бутылочного пива «Хайнекен» и троечка – «Фон Вакано». Прочее составляла мелочёвка: конфеты, чипсы, орешки, много всего. Он рискнул всё это ссыпать на стол. Странно, в сумке не было косметики. Браво, «Лолита» не желала насиловать природу.
Коньяк (всего 300 граммов с кепкой) и шампанское были темны до непроницаемости. Сковородка зашипела.
- Окончания кулинарного процесса ждать не станем, - она уселась перед ним на корточки. - Начнём, я думаю, с половецкой хореографической труппы под управлением Кончьяка.

Олива проявил толк - с коньяка и начали. В голове загудело, и, если честно, не только от «Мартеля».
- На брудершафт…
ёИ чей это шепот? Её!
Ещё долго Олива рвал губами воздух после столь яростного засоса. Юбка слабо скрывала синхрофазотрон, и он впервые ощутил себя старичком.
- Слушай, эти мерзкие зелёные распрудились по всему городу. Мерзки до страсти. Я их избегаю, как нежить. А прямо перед твоею дверью чуть не сшибла одного. Ящерица поганая, варан пакостный. Ещё очки белые. Глаза вылупленные, слепые, бя-а. Тьфу!

- Тоже не считаю их подарком. - В три захода выпыхнул Оливер, берясь за стакан.
- Стоп, - её прохладные пальцы легли на его, - теперь выход шампанского Дюка. Лей! А я гляну картошку. Но я хочу видеть и всё, что делаешь ты.
Под её неустранимым приглядом Олива лишил пузатую бутылку реймского головного убора и наполнил два гранённых, каурых от заварки стакана. Ах, Валерия! Плутовка. Привидение. Наваждение! Юная «мессалина» тотчас доказала его заблуждение и свою плотскость, броском перевернув алясьевское тело через себя. Темя соприкоснулось со стеною. Она лишь хохотнула, зашуршав одеждой. Его ли?
 Своей ли? В Алясьеве вскипал бешеный позыв. Он боялся одного - не поспешить бы.
Но конфуз приключился с нежданной стороны. Он не мог. Что тут сказалось? Да всё: необычность ситуации, манеры Валерии, напор Артемиды, половецкий ритм, «Кончьяк» с шампанским. Он куксился в захлёсте самобичеванья. Она лишь улыбнулась: «Ах, ты маленький. Да ты с кем же в капризулю играть удумал?.. Я же тебя съем. Но не за раз»... И не обманула.

Они раздирали друг друга в неистовых объятиях… А то нежно-нежно взаимокасались нервными ресничками кожи. Кажется, что это два только-только ставших на ноги ягненка щекочут друг друга пушистыми рунами. От избытка страсти у обоих выступили слезы, и, прижимаясь, они тёрлись солёно жаркими щеками...
В какой-то момент Алясьеву почудилось, что дверь не закрыта. Он шепнул ей. Не размежая век, она замотала головой: «Пускай». – «Но там кто-то есть и пялится». – «Пускай!» - «Нет, правда, он какой-то странный, даже страшный...»
Приоткрыв глаза, Лера отшвартовала затуманенный взгляд в сторону входа и...

- А! -  с воплем отстранилась от любовника.
Голубоватое лицо, действительно колыхавшееся в узком зазоре между дверью и косяком, скрылось.
- Что, я прав?! - он потрогал ушко девицы, не понимая, чем она так потрясена. Искаженное ужасом лицо разом повзрослело. Икая, она взмолилась: «Закрой, ради бога».
Он спрыгнул на пол. Её настрой частично передался Алясьеву. Боязливо приблизясь к двери, он резким толчком распахнул её. Пусто.

- Будь добр коньяку вот столько. - Её пальцы замерили стакан. Голова Оливы пошла «чертовым колесом» - всё смешалось. Он ни черта не понимал. Передав Лерке стакан, закурил её «мальборо».
- Картошка-то сгорела. - Равнодушно протянул он, выдергивая из розетки вилку электроплитки. Она жестом попросила заткнуться, влила в горло, давясь и булькая, «конскую» дозу. Опять же жестом потребовала запить - подал пиво, закусить - подвинул шоколад. Помотав головой, зажав горло и, очевидно, дуэлируя с рвотным рефлексом, она всё-таки прикончила «француза». И уж тогда лично подалась к сковородке и, обжигаясь, захрустела чуть обугленной «черепицей» из спёкшихся ломтиков.

- С тобой не соскучишься. Я теряюсь, как себя вести. Всякую минуту жду сюрприза. Небывалое что-то в моей практике. - Горько признался Алясьев.
- Ты ведь у нас новичок? - она устремила на него пригибающий взгляд. Он кивнул. - И ты, само собой, не знаком... был с Ругаевым - местным Грымовым, в смысле - лучшим  клипмейкером.
- Нет, но имя на слуху. Да и ролики вроде бы видел. Он, кажется, умер. А… тебе, может быть, тяжело... Я зря об этом?
- Тяжело оттого, что если б только я одна, - глаза её тлели тухнущим углём - тёмные, огромные, без блеска, словно подёрнутый ряской омут. - Ведь не я же одна видала это фиолетовое кошмарище?

- Да я же сам тебе первый сказал: вон кто-то за дверью.
- Так вот, милый мой, двойных галюников не бывает, так ведь? - её допрос пробуждал в нём нарастающую жуткую догадку и расслабляющую тревожную одурь. - Так вот я могу поклясться папиными капиталами, это было лицо Ругаева - покойничка. Того, что умер, и не вчера.
Алясьева потянуло выпить. С Лерой в постели это было классно. В то же время от неё исходило нечто пугающее.
- Налей мне... - привычно активничала она. - Теперь шампанского... Надраться ль?

Оливер меланхолически обозревал собственные голубые трусы у ножки стола. В номерном полумраке их складки сваяли портрет вполне красивого грузина с отрешенно опущенными очами. Оставалось только тихо балдеть от всей этой мистики.
Импульсивно непредсказуемая Валерия вдруг стала собираться. Сначала проверила, на месте ли её «Мерс». От посвиста сирены Алясьев вздрогнул.
- У тебя есть телефон? Я тебе позвоню, - проронил он, по примеру самоуверенной нимфетки решив кончать с малодушными шатаниями.
- Считай, что нет. Во всяком случае, звонить тебе по мою душу нежелательно.
- Для кого? - его вопрос зевнул равнодушием.

- Для меня. Для обоих... Фу, картошка холодная, пригорелая и безвкусная.
- Ты не растолковала: раз по телефону нельзя, как встречаться?
- Я позвоню. В театр. Когда сочту сама... Не хмурься. - Она похлопала его по руке. - Когда сочту нужным… возможным... удобным. Но это будет, скорей всего, редко, очень редко. Понимаешь, при всём желании, и при всей приятности, этот твой образ... жизни что ль... для меня - всего лишь ностальгический этюд. Привыкла я уже давно к другому.
- Роскошь, тачки... – «И когда ж ты успела?»

- Ну, в общих чертах - да, верно. Причем, захоти я всё это послать к чертям собачьим – хрен, не дадут уже. И тебе не дадут. Жить не дадут. Так что, ради своего же гения, не ввязывайся в… - усмешка придала её лицу страдальческий оттенок, придавливая всю не мелкую фигуру, - во всякие бизнесы и коммерции. Это помойка, клоака та-ака-ая! - и она, эта сопля, менторствует перед ним. - Божью искру в час утопишь. Я ведь грешила  виршами. А и года не прошло - погрязла, как все они. Думаю, как все они там, ничем не отличаюсь. Болото богатства губит… Дай я тебя поцелую. Лох ты мой гремучий, бас ты мой трескучий.

После её ухода Алясьева ждал прудик выпивки и море тесной тревоги, гнетущего страха. Он почёл, что самое мудрое: второе нейтрализовать первым.
Фиолетовый силуэт за дверью преследовал его, не отпуская до тех пор, пока Олива не прибрал без закуси всё...


Главы из романа «Жезл зла», 1990-е

Иллюстрация выбрана в интернете, автор не установлен, в случае претензии, будет снята.