2. Добрейшие духи гор

- Почему? – спросил Владилен.

- Вероятно, ощутил нравственную несостоятельность своей позиции. Впоследствии я слышал рассказы о тех, кто стрелял при обстоятельствах, чем-то похожих. Ни один из стрелков не дожил до восхода солнца.

* * * * * * *

Я отступил на шаг и, наклоняясь то вправо, то влево, попытался увидеть ещё что-либо. По сторонам лесного прогала, на уровне пояса атлетической тёмной фигуры, сквозь относительно редкие ветки я различил дополнительно две головы, похожие на человеческие, и одну, похожую на медвежью. Страх, что я тогда испытал, уж не знаю с чем и сравнить.

А щебнистый склон, между тем, сам сносил меня вниз, будто заработавший вдруг эскалатор. Стоило только переступить с ноги на ногу, а тем более – сделать шаг, как осыпь приходила в движение и тащила прочь от ужасных существ. Может быть, и кстати.

- Извините, ребята, я ещё не готов… - так им громко сказал. Слова показались мне подходящими и, худо-бедно, сберегающими моё достоинство. Срочно требовалось разорвать дистанцию, чтобы прекратить этот ужас.

Осторожно пятясь, я стал отступать дальше боком и лишь затем повернулся к Тем всей спиной. Ботинки быстро катились по осыпи.

«Не бежать, только не бежать! – уговаривал сам себя. – Не поломать ноги!»

Сознание, между тем, исхищрялось, энергично защищая себя. Промелькнула мысль о пришельцах из космоса. Даже такая версия почему-то казалась тогда более предпочтительной, чем простое признание Духов гор. Однако она прослужила недолго, всего лишь как временный амортизатор между хрупким рассудком и жёстким напором фактов.

«Если гости из космоса и встречи с ними – не вымысел, почему не пишут, что это так страшно?»

Быстро спускаясь, я потерял Незнакомцев из виду.

«Что, как сейчас рвануть вниз, к людям? Но до жилья далеко, а ночь близка! И при свете дня путь не прост, а в темноте пробираться по осклизлым жёрдочкам над водопадами, брести на ощупь по кручам, чуя затылком погоню… Вряд ли хватит мне выдержки, чтобы вовремя притормозить да где-нибудь не сорваться…»

Но эти разумные доводы не обладали тогда той силой, чтобы уже удержать от бегства; спасибо памяти, которая воспроизвела один образ. Школьный товарищ рассказывал. На таёжной тропе геологи натолкнулись на парня, который отбился от группы и, вполне вероятно, поддавшись панике, какое-то время бежал. Когда нашли его, он сидел скорчившись, обхватив руками колени, мёртвый. Лицо искажала гримаса ужаса. На теле не было каких-либо повреждений, но сердце остановилось.

«Итак, успокоиться и коротать ночь у костра, наиболее подходяще…»

Я бросился через речку вброд, напрямую к своей стоянке, затем оглянулся.  Ничегошеньки не увидел, смеркалось. В северном полушарии, на долготе где-то между Иркутском и Братском – закончился самый длинный день года.

- Почему «как к врагу»? Я вам друг! – громко выкрикнул, обратясь к потемневшей горе. Незатейливой дипломатии в тех моих словах было больше, чем правды.

Ноги, естественно, были мокрые по самые трусы. Я обошёл костер и встал на место, с которого раньше приметил Тех, на каменном козырьке. Снова тщетно пытался что-то увидеть сквозь сгустившийся сумрак. И в эту минуту будто бы ледяная вода заструилась   в н у т р и   моих ног – по коленям, выше и выше…

* * * * * * *

По прошествии многих лет мастер тибетского буддизма Оле Нидал в одной из лекций, на которых я побывал, заметил, что схема умирания всегда одна, независимо от того, гибнет человек мгновенно, подорвавшись на мине в Афганистане, или медленно гниёт от рака. Во всех случаях – когда дело к финишу – некоторая тонкая субстанция группируется, стягиваясь от периферии к центру тела, а уж потом отлетает прочь и является собственно смерть.

* * * * * * *

Необычные ощущения холода в коленях и бёдрах держались ещё минуту, потом прошли. Теперь я дрожал крупной дрожью. Тянулся к костру, почти забрался в огонь, но кисти рук и колени, казалось, скорее сгорят, чем согреются. Когда холод всё-таки отступил, навалилась усталость – сильнейшая, необоримая.

«А, пусть делают, что хотят», - я завалился на левый бок у огня, спиной к горе со всеми её Обитателями. Ружьё осталось лежать позади, на краю плащ-палатки. Возможно, в своём попустительстве я зашёл далеко, почти так, как немногим раньше – в своём любопытстве. Прошло мгновение забытья, или несколько минут, не более. Вдруг в мозг ворвалось:

- ТЫ НАМ ДРУГ.

Меня переполнила бурная радость, а то ведь, явившись свидетелем столь сокровенного и, надо думать, ревниво оберегаемого от человеческого любопытства, я полагал, что придётся расплачиваться теперь потерей собственной жизни, не меньше. Стряхнув прочь с себя обречённость, вскочил без усилий. Восторженно крикнул:

- Спасибо, друзья! Приходите в гости!

Едва ли осмысленно, я Их снова позвал, не желая при этом их общества.

Прошло ещё какое-то время. Я сидел у костра и смотрел в направлении скалы. И тут на верхушку её, что была от меня приблизительно в пятнадцати метрах, пожаловали Приглашённые. Ещё мгновение назад Их не было, но вот что-то дрогнуло в атмосфере, и на фиолетовом фоне неба стали проявляться новые формы. Через секунду контрастность возросла. Тёмный цвет появившихся силуэтов стремительно загустел. Я протёр глаза кулаками, заподозрив, что у меня разладилось зрение - но нет, Гости были реальны, слишком реальны! Один –длинный и клочковатый, местами будто сшитый из лент (какая-то помесь человека с воздушным змеем) – возник на деревце, что росло у края скалы, над «калиткой». Его несуразные ноги словно пытались коснуться земли, но никак не дотягивались. Следующий, если считать их слева направо, стоял на скале. Он являл собой некий гибрид человека с козлом. Клиновидный массивный торс был закручен, более чем наполовину развёрнут к костру и немного наклонён влево; левая рука согнута в локте и прижата к туловищу, правая предплечьем и кистью направлена в сторону. Следующая фигура – женская и вместе с тем козья, и что-то ещё в ней было от кенгуру. Она стояла левым боком к костру и спиной к горе; ноги в коленях присогнуты, ягодицы выпуклы, спина прямая, корпус наклонён вперёд градусов на тридцать от вертикали, руки сильно согнуты в локтях и запястьях, узнаваемо вспухла молочная железа, на голове – небольшие рожки или что-то другое. Последний силуэт – это круглая, сантиметров шестьдесят в диаметре, голова без каких-либо характерных деталей. Туловище, если оно имелось, пряталось за скалой. Все четыре «лица» обращены ко мне. Силуэты замерли в неподвижности и в то же время будто бы продолжали свой нескончаемый безмолвный полёт.

«Ничего страшного, - изо всех сил убеждал я себя, - здесь неведомая нам форма жизни. Отнесусь к происходящему, как подобает последовательному материалисту».

Между тем, разломил ружьё и извлёк патроны, а само ружьё забросил в кусты, не задумываясь о том, что собью «мушку» о камни или ещё как попорчу оружие. Туда же бросил охотничий нож.

Потом попытался Пришельцев разговорить, задавал им вопросы. Но как ни старался, ответом было молчание. Холодная отстранённость Гостей всё больше меня беспокоила. Надежда на благополучный исход, только было затеплившаяся, угасала.

* * * * * * *

Со мной в рюкзаке путешествовал один интересный предмет – книга по геологии, недавно изданная, в твёрдом переплёте. Когда я собирался в поход, вдруг истово захотел дополнить полученные в вузе знания и взял книгу с собой. Читал в дороге, в автобусе, пока моё чтение не прервали новые обстоятельства.

Спустило заднее колесо. Шофёр выбрался из кабины поглядеть на проблемку, а потом сообщил своё мнение пассажирам:

- Кто-то из вас большой грешник!

Я тихо принял слова упрёка на свой счёт, ведь вместе с рюкзаком помещался прямёхонько над колесом, получившим экзотическую пробоину. Действительно, дорога шла ровная, резина на колесе – новьё, да вот несуразный острый осколок горной породы наделал хлопот водителю и его помощнику. Что говорить, тревожный был знак, даже подумалось на минуту: «А не вернуться ли подобру-поздорову?»

* * * * * * *

Теперь я достал книгу из рюкзака, раскрыл с конца и на чистой странице обложки написал письмо. Его суть сводилась к последней строчке: «… за мою смерть ответственны козлоногие Духи гор».

Я прощался с друзьями, родными, но вместе с тем и надеялся, что Обитатели скал не посмеют безоговорочно пренебречь свидетельством Их причастности к гибели человека… а раз так, то отыщется компромисс, при котором возможно будет как-нибудь уцелеть. Наивно, конечно, не знал я тогда, какие Те мастера заметать за собой следы. И что могла значить приватная жалоба человечеству от похмельного (так люди могли подумать) туриста на «привидевшихся» ему Духов гор?

Я написал в письме «козлоногие» и не сомневался, что так и есть, что у Них на ногах копыта. Хотя, скорее всего, перенёс на письмо впечатления от когда-то виденных литографий с изображениями фавнов. А собственно подходящие для наличия копыт силуэты располагались по дальнему краю скалы, так что нижняя часть их ног была скрыта от меня.

Потом я решил подробно зарисовать Духов гор. Подумал: рисунок придаст посланию вес и корректность. На смежной с письмом плотной белой странице книжного разворота зарисовал скалу, заштриховал её, тщательно изобразил деревца на вершине камня. И приготовился с особой старательностью срисовать четвёрку Гостей. Но едва я приблизил ручку к бумаге… на меня поехал костёр! Когда бы просто дрова прогорели и бревно провалилось, тогда ладно; так ведь охваченный пламенем ствол рывками двинулся на меня, ещё и с тяжёлым надрывным стоном. Сильно смущённый, я отложил письменные принадлежности и стал поправлять костёр. Отодвинул его и снова схватился за книгу, но теперь не смог отыскать авторучку. Тщетно ощупывал по сантиметрам почву, заглядывал за каждую невысокую травинку – вещицы не было. В кармане рюкзака ещё лежал карандаш. Точно лежал. Но и он не нашёлся. Я попытался царапать бумагу ногтем и писать обугленной веточкой, чтобы дополнить текст объяснением: так, мол, и так, Духи гор не дают себя зарисовывать. Итог этих усилий был просто жалким. Тогда я закрыл книгу и огляделся по сторонам в поисках хранилища для документа. Рядом с костром стояло дерево, мёртвое и без верхушки. Будто бы по заказу, на высоте двух метров в нём обнаружилось сухое дупло, а над тем ещё нависала культя отжившего ствола, прекрасно защищая маленькую нишу от дождя. Я поднялся, сделал шаг и поставил книгу, будто бы томик из собрания сочинений возвратил в гнёздышко на библиотечной полке.

Пора было перекурить. Но сигареты потерялись тоже. Я их искал там и сям и перерыл, кажется, все вещи. Не нашёл. Зато извлёк откуда-то хрустящие, новые три рубля. Ничего бы в этом не было удивительного – какие-то деньги имелись с собой, да только банкнота расслоилась, и через секунду я держал в руке две новенькие трёшки.

- Деньги! – я вспомнил расхожую байку о купле-продаже души. – Деньги меня не интересуют! – полубезумно расхохотался и выбросил обе бумажки в огонь.

Ой, дурак! Много позже корил себя за несдержанность, за свои замашки богемные; ведь прямо в руки был подан шанс для грандиозной ревизии мировоззрения…