Один с сошкой, семеро с ложкой

Несколько лет назад я услышал историю жизни человека, семья которого была раскулачена в 30-х. Я долго не мог понять чувств этого настоящего Художника. Он говорил что не испытывает ненависти к людям, которые отобрали у его семьи все и заставили начинать жизнь с нуля, неся на себе клеймо людей второго сорта. Мне казалось, что я бы на Его месте не умиротворенно вспоминал ледокол врезавшийся в глыбу жизни, а мстил бы нелюдям, позволившим свершиться этой ужасной несправедливости, морально и физически их уничтожал. Я думал так до вчерашнего дня.

Вчера я понял, что Художник умирает отвечая толпе, плебсу их примитивным оружием. Художник может мстить только возвышенными выразительными средствами находящимися в его руках и голове. Месть эта самодостаточна и не будет никогда толпой понята, потому что идущие вместе не способны  взглянуть на свой строй со стороны, не могут подняться из своей выгребной ямы и ощутить ее смрад, не могут воспринять, понять и тем более принять мнение, отличное от мнения большинства. Они трусливы и прибиваются к стае, чтобы она их защитила, они мыслят численными характеристиками - нас больше, значит мы правы и должны уничтожить все нам чуждое.

Толпа не слышит ничего кроме оглушающего воя и крика её вожаков. Они все сильнее и сильнее надувая щеки трубят о врагах, окружающих -шеренги- народ со всех сторон, о кознях, замышляемых против -шеренг- народа. Дуэтом, Тандэмом или в одиночку певцы счастья заглушают мысли людей и насаживают их одного за другим на кол их собственных страхов. За Мессию толпа принимает Лжецов. Лже-пророки, возвышающиеся на золотом троне, покрывают чело котелком и поедают людей одного за другим. Поедаемые извергают через анус ласточек разума и мыслей все еще оставшихся в их телах и падают не переваренные в выгребную яму. В эту же яму еще не съеденные испражняются презренным металлом, а умалишенных монахини заставляют отрыгивать свою желчь - так рисовал на своих картинах мир Иероним Босх. Ничего не изменилось. Время как будто стоит на месте. Движемся лишь мы, да и то по кругу.

Семья Его была зажиточная, обеспеченная. Просторный дом, постройки, скот, земля - всё у них было, но все это было заработано своими руками. С детства Он что-то мастерил, вырезал ложки, плел лукошко и дело у Него всегда спорилось. Возможно, Создатель одарил Его талантом, а возможно родители привили Ему любовь к работе и с этой любовью к труду он прошел через всю жизнь став Заслуженным и Художником, терзаемый только бездельем и постоянно придумывающий что-то новое.

Раскулачили их быстро. Обдумывать свое горе не было времени - может быть это их и спасло. Отец и мать кинулись снова обустраивать быт и работать за троих. Вскоре жизнь опять наладилась, если можно было назвать жизнью общественное пренебрежение и ненависть. Общество рабочих и крестьян отторгало их лишь за то, что даже по выходным не могли они усидеть без дела, за то, что были активны, имели на все свой собственный взгляд и хотели прожить свою, индивидуальную жизнь, а не стать шестерней передаточного механизма государства.

Их дом отдали многодетным бедным соседям. Детей соседских было семеро, меж тем отец не спешил работать хотя бы за двоих и раскулачивание воспринял как личную удачу и шанс всей жизнь. Сосед без раздумий и стыда вселился в Их дом и стал носить теплую рогожу, принадлежавшую Его отцу.

Прошли годы, десятилетия. Он своим трудом достиг в жизни многого - стал Заслуженным художником Союза, получил квартиру, мастерскую в историческом центре города. У него появилась семья, ученики, последователи и почитатели.

Похоронив родителей Он решил наведаться в дом где когда-то родился. В деревне уже издали Он узнал почерневший от времени и бесхозяйственности сруб и чуть покосившуюся за прошедшие годы крышу. Подойдя к крыльцу он увидел соседа и рогожу отца, до сих пор исправно служащую новому владельцу, но приобретшую вид осеннего иссохшего листа. Человек получивший дом и рогожу не изменил своим привычкам - он остался таким же паразитом, исправно бьющим поклоны большинству защищавшему его, он ничего в жизни так и не создал, всю жизнь пользовался только чужим.

Однажды я побывал в Его мастерской. Запах шлифованной слоновой кости, почерневший от тысячелетнего холода бивень мамонта, кости и размером с ладонь зубы кашалота - фантастическое ощущение навевали на меня все эти предметы. Присутствие Творца и творца ощущалось  в этой небольшой мастерской. Всё мироздание для меня тогда уместилось на двадцати квадратных метрах. Проходя мимо шкафа с инструментами я увидел Её. Она стояла  еще не до конца готовая, не до конца отшлифованная, не до конца вобравшая в себя душу автора. В тот момент я не понял что Это. Я воспринял лишь внешнюю красоту фигурок из желто-белой кости мамонта умершего несколько тысяч лет назад. Теперь я понимаю - это было Его видение мира, это была его истина, его мораль, его философия, его месть нищим телом и духом людям, которые в одночасье захотели без усилий стать всем фактически ограбив Его семью.

Вчера я понял как ощущает себя человек, столкнувшиеся с безликой, бездушной толпой. Написавшему мне в журнал «ты лжец и подонок» было абсолютно все равно что я думаю и истинны ли мои мысли. Он знал главное — так не думает он и его мнение единственно верное, а значит  подонок непременно Я. Все таки есть прогресс! Раньше бы меня сослали в ГУЛАГ или закололи аминазином. Пока они до этого еще не дошли, но направление избрано и шаг их все уверенней.

Тоталитаризм до сих пор живет в душах окружающих нас людей. Они не способны радоваться и думать - они способны только разрушать и создавать свой ущербный кастрированный, однобокий мир - мир большинства, мир где один думает, а тысячи бездумно кричат «ура», мир где первый комментарий определяет все последующие, где личная преданность и личные связи важнее справедливости и истины, мир где один с сошкой, а семеро с ложкой.