Однорукий дворник

Снежинки, белые хлопья, медленно оседающие на черноту земли... Как прекрасно это зрелище, как завораживает и успокаивает, как искусно в простоте являет миру оно свое величие! Чтобы насладиться им, не нужно покупать билет в театр, нет нужны идти в церковь, чтобы проникнуться покоем и неспешностью этого чуда природы, не нужно обладать никакими знаниями, чтобы обозреть его точность, размеренность, настойчивость и безапелляционность.

Он очень любил снегопады, когда на грани тепла и холода темнота рождала из ничего снежные хлопья. Белые пушистые сгустки почти невесомы и легко тают дотронувшись ладони. Они напоминают человеку о том, что век его короток, что жизнь скоротечна, что мы все канем в небытие, слившись с окружающим миром, что мы не властители и не рабы, но еще одно чудо природы, которое внезапно появившись из ниоткуда, также внезапно покинет этот мир.

Может быть поэтому Он стал дворником - потому что всегда поэтически относился к временам года и их подаркам в виде снега, дождя и опавшей листвы. Он хотел почаще наслаждаться этими нехитрыми дарами и чаще бывать на свежем воздухе, летом вдыхая лучи солнца, а зимой соревнуясь с морозом в мощи, отгоняя ледяное безмолвие теплом своего разгоряченного работой тела.

Он был дворником каких тысячи. Был дворником всю жизнь. Незаметным, но нужным человеком, простым и неприметным, коих многие и за людей та не считают, полагая лишь высокий социальный статус мерой человеческих заслуг перед мирозданием. Еще в юности избрав этот нехитрый вид заработка - меж тем вполне прилично оплачиваемый в стране коммунизма - не хотел уже менять его ни на что другое. Когда всесоюзную коммуну кто-то заменил чем-то непонятно-другим и урезал Его в средствах, годы были уже не те и жизнь сизнова начинать уже не хотелось, да и не в деньгах было для него счастье - в работе, в черной работе, греющей не только душу, но и тело.

Не уборкой территории Он занимался - Он был художником, творцом, упорядочивающим пространство для жизни, убирающим все ненужные детали, заменяя хаос осмысленностью, четкостью и простотой линий, менял абстракцию на реализм, импрессионизм на кубизм, подчинял пейзаж законам перспективы, лишая его сюрреалистичности. Иногда он действовал совершенно иначе и никто не мог упрекнуть Его в этом, ведь это был Его участок, Его четкий, предсказуемый, родной мирок.

Летом работа была не в тягость. Подобрать пару окурков, фантик или бумажку и не ко сроку опавшую скудную листву - все что от Него требовалось. Зима же была испытанием, но испытанием желанным. Не напрягая все свои силы, мы не знаем себе цену, не знаем на что мы способны, не ощущаем дыхание жизни. И Он любил себя испытывать, но не страхами и сомнениями, а оттягивающим руки трудом, трудом заставляющем гудеть ноги, превращающим спину в натянутую струну. Еще ночью Он выходил на работу, чтобы не мешать прохожим и большой фанерной лопатой разгребал свежий мягкий как пух снег. В сильные снегопады Он дико уставал, но видя преображенный своими сильными руками пейзаж, радовался как ребенок, нарисовавший первую в своей жизни добрую и наивную картину.

Иногда снег был тяжелым, как будто создатель был не в настроении и высекал снежинки из белоснежного, на вид воздушного, но плотного и тяжёлого каррарского мрамора. Тогда и двумя руками Он еле поднимал свою видавшую виды лопату, вынимающую из сугроба белый пушистый куб.

На руках часто появлялись мозоли. Они ныли и щипали, заставляя помнить, что все вокруг не сон, а явь, что жизнь не праздник, а испытание, что Он еще живет, что Он еще не прошел своей путь.

Подходила к концу очередная в Его жизни осень...

Еще несколько недель назад окружающий мир был устлан зеленым ковром с цветочным орнаментом, набранным на тканном станке природы. И как быстро все изменилось.

Ощущая первые признаки приближающейся зимы, душа замирала, осознавая свою мизерность и невозможность повернуть бег времени вспять. Еще месяц и горы белых замерзших частичек льда должны были покрыть все вокруг - крыши, улицы, деревья, забетонированные незримыми великанами реки и озера.

Еще несколько недель назад Он без страха ожидал следующего дня, а теперь все изменилось. Появилось ощущение беспомощности, неуверенности и ненужности, страха перед будущим. С
содроганием сердца Он ждал следующего дня, следующего снегопада. То, что раньше было для Него воплощением красоты, философией увядания и кратковременного сна природы, стало тяжелым испытанием.

Еще несколько недель назад Он ничем не отличался от окружающих людей и очень любил снегопады, метели, летние ураганы, рассыпающие по мостовым обломки тополиных веток, осенние листопады, превращающие тротуары в мягкий, шуршащий багряно-красный ковер. Раньше мир был для Него другим или скорее Он был иным в мире. Все изменилось в одну секунду, в один момент и пути назад уже не было.

Дорога к дому тянулась через вокзальный перрон. Проплывал замечательный теплый вечер. Поздняя осень переплелась с ранней зимой. Из ниоткуда сверху падали снежинки. Одни, тая,  превращались в небольшие мокрые точки, другие уже не получали тепла от земли и слипались в белоснежную пуховую перину.

Месяц висел на небе серпом, электричка набирала ход, завывая как сотня коров.

Он смотрел на темноту неба, на звезды, на пар от его дыхания, как вдруг нога провалилась в бездну, в глазах мелькнул вагон, окна, из которых незнакомые люди с грустью в глазах махали провожающим, огромные железные колеса и полуподвальная темнота.

Очнувшись от ужасной боли в локте, Он с трудом открыл глаза. "Хорошо хоть руки целы, иначе остался бы без работы", - подумал Он, почувствовав, что голова была жестко зафиксирована корсетом. Пошевелиться чтобы осмотреть себя он не мог. Потянулся правой рукой, чтобы протереть заспанные глаза, но рука прошла лицо насквозь. «Неужели я умер?» - завертелось в голове, - «я умер и тело мое уже не со мной? Какая ужасная мысль!» Туман окутал комнату, сердце забилось с утроенной силой.

На стене Он увидел зеркало. Встал. Шаги дались нелегко. Постепенно выглядывая, он боялся посмотреть на себя. Осторожно Он показал зеркалу ухо и глаз, затем нос, затем всю голову. Лицо было оцарапано, но в целом почти не пострадало. Осторожно появилась рука и нога - они были в порядке. Он полностью вышел к зеркалу. Руки и ноги были на месте. Стоп! Где же рука? Вместо нее виднелась лишь перебинтованная красная от сочившейся крови культя! Ни ладони, ни локтя - не было ничего. Они остались там, ушли вместе с уходящей электричкой. Он покачнулся, упал на кровать и первый раз в жизни разрыдался, закрывая глаза единственной оставшейся рукой. В этот момент красота снегопада, шорох листвы под ногами превратились для него в ад, то что Его всегда радовало, вмиг превратилось в непреодолимую преграду, в дистанцию, одолеть которую ему было уже не суждено.

Прошел год, затем еще один. Мир продолжал играть в свой театр теней. Трагедия Этого безымянного человека отошла для меня на задний план моей пьесы в одном действии.  Дворники все также жгли листву и строили из снега снежные горы, природа все также заботливо подкидывала им топлива и строительного материала. Мир рождался и умирал два раза в год, умирали и рождались люди - актеры, политики, художники, дворники... Все шло своим повторяющимся, крутящимся как юла чередом.

Я все также любил снегопад и по вечерам выходил гулять в океан снежных хлопьев. В тот вечер я был один. Я шел в никуда из ниоткуда, рассекая заполненный белыми частицами воздух. Вдруг вдалеке я увидел нечто знакомое - увидел сугроб и большую лопату, накидывающую на вершину белоснежной пирамиды кубы снежинок, спрессованных как пенопласт. Я подошел ближе и увидел как однорукий человек ловко справлялся со своей нелегкой работой. Как жонглер он подбрасывал лопату и снежные кубы, кубы падали друг на друга, некоторые рассыпались как плохо обожженные кирпичи.

Все было тоже - природа, снег, сугробы, а вот Человек был не Тот. Он не обращал внимания на прохожих, не уступал им дорогу - Он ощущал себя главным и делал Свое дело ни смотря ни на что - ни на погоду, ни на маленькую зарплату, ни на общественное пренебрежение, ни на само общество, ни на отсутствие руки...