Свеча на снегу

Неотапливаемая крохотная комнатенка, арендованная на полузаброшенном судоремонтном заводе. Пара холодных железных станков. Мешки с кусками источающего аромат меда, золотисто-коричневого мягкого пчелиного воска. Брикеты белого безжизненного трупного цвета парафина. Горючая нить. Коробки с готовой продукцией. Наниматели, разговаривающие на плохо понятном, варварском языке. Вот первое, что увидел Бахром в России.

Он, мусульманин, за несколько тысяч рублей в месяц изготавливал в полулегальной шарашке свечи для православных церквей, кои прихожане, верующие, а зачастую просто случайные в церкви люди бежали воспалять перед иконами, как только в жизни гремели горестные события. Вот первая работа, на которую мужчина, разменявший пятый десяток и свою Родину на чужбину, не раздумывая согласился.

Иногда в конце рабочего дня Бахром зажигал готовую поминальную свечу, даже не задумываясь о таинстве которое совершает, и ставил на бетонный некрашеный подоконник. Ровно полтора часа яркое пламя озаряло каморку, ровно час с небольшим надежда на перемены к лучшему разгоралась в душе Бахрома с новой силой. Пламя то потрескивало, то завывало, то затихало, то с новой силой пожирало и плавило воск, оставляя возле окна после себя остывшее маслянистое пятно луковичного цвета.

Жил Бахром прямо на рабочем месте - под лестницей на второй этаж, давно заваленной всяким хламом. Получал за работу гроши и большую часть сразу же отправлял семье, оставшейся на Родине в стотысячном городе Термез на границе с Афганистаном — в засушливую местность, где не было ни работы, ни перспектив, где родились его дети и давно умерли его надежды и мечты.

Дело Бахрому нравилось - приятный запах, относительная чистота; почти бесшумно работающий станок, переплавлявший парафин и воск в единую массу; мысли о Боге, появляющиеся когда брал он в руки горсть свечей, тех, что вскоре должны были, по непонятной для него традиции, вспыхнуть и сгореть в христианском соборе, под своды которого, как верный сын Аллаха, Бахром ни разу в жизни не входил.

Родился и вырос Бахром в Узбекистане — на самом юге страны, где в летние месяцы Аллах не посылает правоверным ни капли дождя. За годы коммунизма Узбекская ССР сделала тройной прыжок из феодализма и каменного века в десятилетия просвещения и индустриализации. На этот прыжок ушли все силы и в конце двадцатого века узбеки снова провалились в зиндан рабства и восточной тирании.

Ислам Каримов, ухватившийся за конский хвост власти проскакавшей мимо, вместо гласности и демократии показал народу плетку и ярмо, все мало-мальски значимые предприятия подчинил себе, неугодных и несогласных уничтожил физически или морально — как в Средние века устраивал ордалии кипятком, да судил по закону талиона.

1

Бахром совсем не знал снега. Человек, выросший в жаркой засушливой местности, видел, как рассказывали о снеге старики, белый, холодный, липкий порошок только по телевизору, да и то лишь в редких выпусках международных новостей. Еще поэтому Бахром решил ехать именно в Сибирь — туда, где снега было очень много, в большой город, где ему легче будет затеряться и укрыться от проблем и опасностей.

Правда тогда не знал он, сын узбека и таджички, что бежит из песчаной пустыни в пустыню снежную, из жары и нестерпимого пекла в стужу и ледяной ад, из нищеты и бесправия... к тому же беспросветному безденежью, ненужности и презрению окружающих чужих духом и телом людей.

Как у любого человека были у Бахрома друзья — со школы, с техникума, просто хорошие люди, с которыми сталкивала судьба. Всем скопом поддерживали они друг друга в горестях и печалях, вместе веселились на праздниках и радовались успехам детей.

К тридцати Бахром обзавелся семьей и устроился на солидную, по меркам их маленького городка, должность. Предприятие его обеспечивало комплектующими конвейер Уз-Дэу-Авто и работы всегда хватало, а трудиться Бахром любил и умел.

Многие друзья преуспели больше - делали собственное дело - в кафе, в автосервисе, в маленьком местечковом банке. Несмотря на различия в доходах, дружба не давала трещин, ещё больше закаляясь в печи времени.

И вот однажды пришла беда. Хотя облик и имя у нее были вполне радостными. Гульнара Каримова, дочь президента Узбекистана, в погоне за монополизацией банковского сектора страны добралась и до мелких провинциальных ростовщиков, выжимающих последнее из и так не слишком нищей абсолютной республики Средней Азии.

2

Давнего друга Бахрома без объяснений бросили в тюрьму. По сфабрикованному делу оперативно припаяли несколько суровых зим, а банк отняли. Несогласным, выходившим пикетировать здание суда, в милиции на кулаках объяснили что может случиться с их семьями и отпустили на все четыре стороны, тут же выставив за пороги заводов, фабрик, прикрыв их мелкие лавчонки. Бахром тоже остался без работы.

Надежды на справедливость и перемены в стране не было. Каримов проводил хитрую угодническую внешнюю политику, не допуская вмешательства извне в свои дела внутри Узбекистана, да хорошо кормил и вооружал, за это фанатично преданную ему, армию.

Случайные заработки - чистка сверхзловонных выгребных ям, замешивание вручную тонн цементного раствора, унижения, насмешки, в лучшем случае отказ и разведенные руку. Вот в какой мир окунулся с головой отец семейства, гордый восточный, еще не старый и сильный мужчина. Случайные заработки - так цинично называют ад те, кто живет в раю.

Раннее утро. Стрельба, крики, взрывы, плач. Люди, бегущие куда-то. Бахром вскочил с циновки. Похоже сон, - подумал он и в тот же момент несколько тысяч дынь и арбузов раскололись за окном, с гулом упав на каменную мостовую. Несколько улиц, с десяток высотных домов, полуразрушенный стадион и крохотный аэропорт - все было оглашено тревожными знамениями.

Они вошли в город тремя группами по пятнадцать человек. Один отряд направился к комендатуре, второй - к райотделу милиции, бойцы третьей захватили представителей городской администрации, прокуратуры и суда. Действовали четко и молниеносно. Менее чем через пятнадцать минут канонады в разных концах городка стихли. Жители осторожно выглядывали из своих жилищ не понимая что происходит.

Военные и милиция были перебиты, на центральной площади, немного покачиваясь на ветру, висело обезображенное тело прокурора города и еще пары местных жителей, выскочившими из дома с автоматами.

Вооруженные мужчины в камуфляже собрали всех жителей на площади и, небрежно передёрнув затворы, предложили мужчинам по своей воле последовать за ними - на помощь братьям мусульманам. Это были бойцы движения Талибан из соседнего Афганистана, огнем и мечом возвращенного, как будто по воле злого джина, от каменных электростанций и черных асфальтовых дорог к глинобитным домам и алым полям мака. Талибы спешили. К городу наверняка уже выдвинулись верные Каримову войска.

Ночью по дороге на юг Бахром и еще несколько мужчин бежали. После недолгих раздумий и прощания с семьей, опасаясь мести как талибов, так и режима Каримова, отправились в Россию — в Сибирь - на большее не хватило денег, собранных всеми родственниками и знакомыми.

На берегу желтоватой, протекающей по глинистой почве, реки, среди берез и лесостепи Бахром с нетерпением ожидал зиму... и снег. Осень выдалась теплой и он не понимал почему Сибирь называют суровым краем. На улице было тепло, листва еще была зеленой и лишь холодные ночи заставляли задуматься о грядущем.

Зима, как водится, наступила неожиданно - за одну ночь. Еще вечером Бахром любовался чернотой земли и непроглядной тьмой, а утром не узнал мир - так тот изменился. Белые хлопья  не спеша падали с неба. Бахром пробовал их на вкус, грел в руках, собирал горсти с земли и играл как ребенок в снежки. Он был счастлив - его мечта осуществилась. Он увидел то, о чем так долго мечтал, снова почувствовал себя ребенком - радостным, беззаботным, почувствовал себя человеком, свободным, самодостаточным и счастливым.

Привыкший к теплу Бахром простудился. Через пять дней его не стало.

Снег, с которым он лишь раз соприкоснулся, укрыл белым пушистым покрывалом могилу человека не нашедшего счастья на Родине, мусульманина, вкладывавшего свечи в руки Христиан, человека родившегося в одной стране, прожившего почтив всю жизнь в другой, а умершего в третьей.

В белую рыхлую пену, о котором так мечтал Бахром, чья-то рука почти равнодушно воткнула одну из последних его свечей. И зажгла. Пламя медленно сползало вниз по коричневатому столбику. Золотистые слезинки скатывались и тут же проваливались в снег Сибирской равнины, как скудная влага в выжженный песок Ферганской долины. Блики скользили по замерзшей воде, постепенно оплавляя верхушки крошечных снежинок. Через час с небольшим от свечи на снегу не осталось почти ничего - ничего не осталось и от человека, чьей рукой она была создана.