Ангел прилетел

1.
Каждый день, с наступлением утра,  Рома выходил на общую кухню и готовил себе завтрак – жарил полуфабрикаты, купленные с вечера в ближайшем  местном гастрономе «Ромашка». Шестикомнатную коммунальную квартиру вместе с ним населяли весьма интересные личности пяти старушек (внешне похожих  - все,  как одна - на выгоревшие  на солнце зонтики), брошенных своими успешными или спившимися детьми, которые изредка проведывали матерей по случайному поводу: либо подкинуть деньжат и дальше чувствовать себя свободными от обязательств, либо изъять излишки пенсий, чтобы продлить своё жалкое существование неудачников.

Складывалось впечатление, что жилички этой квартиры постоянно сидели под дверью и подглядывали в замочную скважину, чтобы  не упустить момент появления на кухне их молодого соседа по общей жилплощади. Гонимые страхом одиночества и тоски, они придумывали несуществующие причины для того, чтобы оставить свой надоевший диван: неожиданно возникала необходимость зайти за солью, что стояла в баночке на кухонном столе или в пятый раз помыть чистую тарелку, а то и просто поставить чайник на плиту, чтобы «погреть водички». Уже десятки раз они обсудили между собой все биографические перипетии своей жизни, обговорили «ситуацию в стране», обменялись мнениями о народных способах лечения многочисленных болезней, и поэтому теперь использовалась любая возможность перекинуться парой слов с Романом, в надежде что общение с ним внесёт  в их тусклую вялотекущую жизнь  позитив и разнообразие.
 
Тамара Леонидовна, бывшая балерина кордебалета театра музыкальной комедии, энергично вошла на кухню, дымя папиросой «Беломорканал». Тонкий шарф стягивал седые волосы в  жидкий пучок; белесые, бледно-голубые глаза часто моргали от близорукости и старческих возрастных проблем, но  её гордая осанка, прямая спина выдавали  многолетнюю тренированность и выносливость, а выворотность стоп позволяла догадываться о  прошлой профессии.
 
-  Ромочка! Будьте любезны, не могли бы Вы приоткрыть форточку, пока не «налетели»  сюда наши блюстительницы порядка, - произнесла она хриплым голосом,  устраиваясь на табуретке  ближе к окну.
- И не надоело Вам готовить самому? Когда же Вы «разбавите» наше коммунальное общество молодой красавицей-хозяйкой? – продолжала  допытываться Тамара Леонидовна, явно претендуя на лидерство - узнать новость о женитьбе Ромы - первой.
 
Все ждали этого важного события в их  «малонаселённом городке», где  всё знают друг о друге и всегда готовы помочь советом и делом. Она встала, затушила папиросу в консервной банке, служившей временной пепельницей и ушла к себе. Через пару минут вернулась, держа в руках лётный шлем.

-  Вы знаете, Рома, ведь это шлем моего бывшего "небожителя" – лётчика-испытателя и я хочу его  подарить Вам, чтобы он принёс  удачу и счастье. Он очень тёплый, можно даже кататься на лыжах: уши не продует. А  не собираетесь ли Вы  в скором времени «навострить лыжи»? – сказала она игривым голосом, смеясь своей шутке. Рома ошеломлённо посмотрел на Тамару Леонидовну, удивляясь внезапно устроенной для него «благотворительной акции».
 
Подшучивания, подколки на злободневную тему повторялись изо дня в день. Рома понимал, что частые посещения Марины не могли не остаться незамеченными. Она стеснялась проходить на кухню, когда кто-либо из соседок  шаркал в тапочках «без пяток» по коридору, в надежде увидеть  гостью Ромы не по рассказам, а  своими глазами, оценить её с  головы до ног, рассмотреть «наряды», с наигранной лестью сказать несколько банальных комплиментов или озабоченно осведомиться о погоде.

Прошёл год, с тех пор, как Марина познакомилась с Романом  в театре. Ловиться на блесну, это не  то, что - на живой корм.  В этот раз наживка «обещала» быть живой. Предложение  «решиться на крайнее» следовало одно за другим, но «дурацкое» воспитание было сильнее всех чувств и гормонов, поэтому уступка всё откладывалась и откладывалась. Расстаться с девственностью представлялось чем-то обречённым и утраченным раз и навсегда.  Это теперь существует оперативный способ  коррекции  «ошибок молодости», а  раньше это  расценивалось, как нечто абсолютно невосполнимое,  что-то вроде потери руки или ноги.  Конечно, вокруг этого  важного события - превращения девушки в женщину -  всегда витали ореол романтизма стендалевских героинь, флёр нежности, любви, поэтичность чувств и  эмоций.

Как бы то ни было, вся студенческая общежицкая комната потихоньку начала подсмеиваться над  Мариной, которая до смешного долго оставалась «в девках». Это считалось уже верхом неприличия и даже  в определённой степени - ненормальностью. Каждый раз, после возвращения с  очередного свидания с Ромой, её  спрашивали хором:  «Ну что? Сдалась?»  Далее следовал общий выдох разочарования, а потом - повторяющийся процесс обсуждения и откровений  со своей подругой Надеждой:  они брали сигареты, выходили в коридор, усаживались на подоконнике,  много курили и, уж тогда-то, доверительным разговорам на трепещущую тему не было конца.
Споры продолжались далеко  за полночь и  накалялись иной раз до такой степени, что из ближайшей комнаты высовывалась голова и  отчаянно просила: «Можете орать потише?!»

Надежда подробно и живо делилась своим  эмоциональным  и сексуальным опытом  и уверяла, что  «ничего  такого особенного в этом нет».  Этот «опыт»  был частенько заметен на её шее и груди от поцелуев неумелого любовника: приходилось тщательно втирать спасительную бодягу, чтобы устранить следы бурно проведённой ночи.
Чувствуя себя почти Наташей Ростовой перед первым балом, Марина горячо отстаивала своё неопытное мнение, высказывала массу сомнений,  боясь получить психологическую  травму на всю жизнь, если это произойдёт не так, как представлялось в  мечтах, воспитанных книгами и в сновидениях. Приводилось множество гипотетических доводов, уверений в рискованности того, что ещё не произошло и предстоящих не пережитых, но почему-то наверняка негативных ожидаемых душевных  терзаний.
 В подтверждение   слов  вся литература была «поднята на ноги» - в качестве аргументов один за другим озвучивались многочисленные примеры  любовных историй из романов, стихов, живописи, музыкальных произведений и прочих  видов искусства. И смысл,  и итог  разговоров следовал один: «только по Любви!» и, желательно, «только по большой взаимной Любви!»

Уже позднее,  из рассказов, Марина  узнала, сколь непритязательны были требования к этой самой большой Любви  у студентов в то время. Освободившиеся из-под тяжёлого гнёта родительской опеки юноши, подталкиваемые жаром обретённой самостоятельности,  они не тратили время зря. Учёба неизбежно отходила на второй план. Конечно, комната в общежитии не располагала к  осуществлению самых смелых фантазий, но,  отгородившись полотенцем на спинке кровати, всё происходило легко, быстро,  без стеснения и  раздумий о том, как к этому отнесутся соседи по общей жилплощади.

Девушки «сгорали» от любопытства и стремления к независимости. Под напористостью страстных натисков  раскрепощённых молодых людей, они расставались с невинностью без сожалений и  раскаяний.  Переходить из постели в постель,  повышая собственную самооценку, считалось естественным, и это не только не осуждалось, а наоборот - одобрялось, как одобряется  исследовательский   экспериментальный процесс познания и накопления практического опыта.  Впоследствии они удачно выходили замуж за «нормальных мужиков»: инженеров, лётчиков, врачей, учителей, и слыли примерными  добропорядочными жёнами. Их бурная молодость никого не интересовала.
  Те студенты, которые  жили с родителями и не имели  возможности познать радости настоящей свободы, страстно завидовали общежитскому счастью.  Им так и говорили: «Если не жил в общежитии, то ты вообще не знаешь, что такое настоящая студенческая жизнь!»

Время шло. Марина продолжала удерживать свои позиции и  «выбрасывать белый флаг» в ближайшем будущем не собиралась. Свидания с Ромой продолжались.  Но однажды произошло событие, которое изменило всю её жизнь.
 
Как всегда, вечер предвещал много удовольствий: жарили любимую картошку, варили сосиски;  обсуждали театральные новости,  делились впечатлениями о последнем премьерном спектакле;  отпивали маленькими глотками сухое вино,  а затем неизбежно наступало  время  нежностей, поцелуев и ласк. «Бастионы стояли насмерть», и разрушить их казалось немыслимым. Неожиданно Рома, едва сдерживая себя от нетерпения,  тихо и отчётливо произнёс, словно выдохом процедил сквозь сжатые зубы: «Уходи!» Марина понимала бесполезность дальнейших разговоров и выяснения отношений. Она  быстро оделась и вышла в ночь: без денег, без надежды на возвращение и без понятия, как она доберётся до общежития в два часа ночи.

Май  радовал теплом,  даже ночью не чувствовалось холода. Луна таращилась  своим жёлтым глазом на Марину, являясь единственным свидетелем её удушливого состояния отчаяния и тоски. По дороге пронеслась карета «скорой помощи», а затем, то ускоряясь, то слегка притормаживая, девушку стала преследовать легковая машина. Марина разглядела её молочно-кофейный цвет и восседавшую на капоте куклу в белом нарядном платье. Каким-то непонятным образом голова её была развёрнута так, что глаза глядели прямо в лобовое стекло, как будто она хотела рассмотреть, что происходит в салоне автомобиля. Плохо укреплённые капроновые ленты после дневной суеты лениво трепетали на лёгком ветерке.

Водитель, опустив стекло, громко спросил: «Вам куда? Может,  подвезти?»  Темноволосый мужчина средних лет в рубашке с короткими рукавами улыбался, постукивая короткими пальцами по рулю, оплетённому цветной проволокой. Видимо, он подрабатывал: днём, используя машину в качестве свадебного кортежа, а ночью - извозом. Желающих  воспользоваться частным такси не попадалось, а приятное общество молодой девушки могло скрасить время,   медленно тянущееся в одиночестве. Совершенно неожиданно для себя, она  решилась принять предложение.
 
Подъехали к общежитию. Водитель заглушил двигатель и завёл разговор, задавая незатейливые вопросы: «что случилось? почему так поздно ночью одна?  поссорилась с любимым?» Марина интуитивно чувствовала, что уйти так скоро  вряд ли удастся; чтобы его не злить, пыталась отвечать односложно и коротко. Искателя ночных приключений  это не устроило:  хотелось общения, подробностей о случившемся, выражения сочувствия и поддержки. Сквозь треск и помехи по радиоприёмнику зазвучала романтичная «битловская» песня в переводе на русский язык в чьём-то довольно фальшивом исполнении: «Как тревожно моё сердце в этот миг стучало, ты одна на свете, ты одна...о-о-о-о гёл, гёл…».
 
Марину подташнивало от страха, она попыталась открыть дверь, но водитель крепко и грубо схватил её за руку. Сердце заколотилось, мелькнула мысль: лежала бы сейчас в объятиях Ромушки, наслаждаясь приятными ощущениями, а теперь нужно искать какой-то выход, чтобы не потерять так ревностно охраняемую ею девственность, да ещё и насильственно.  От осознания иронии судьбы, абсурдности происходящего, слёзы покатились по щекам. «Да ладно! Чего ты раскисла? Не трону я тебя!» Марина резко оттолкнула  от себя дверцу и выскочила из машины. Пришлось долго стучать в дверь: дежурная по общежитию  добросовестно закрывала её в полночь.

Девчонки, соседки по комнате, не спали, лежали по кроватям и  о чём-то увлечённо болтали. Увидев заплаканное лицо Марины, посыпались любопытствующие вопросы: «Неужели чудо свершилось?.. Тебя можно поздравить?..»
 Надежда сразу  поняла, что тут не до смеха, подколки совсем неуместны и нужно срочно поговорить. Она набросила халатик, взяла сигареты и вышла вместе с подругой в коридор. Сначала Марина зашла в умывальную: брезгливо морщась, долго отмывала руки, как будто хотела  стереть из памяти все гадкие воспоминания о прикосновении незнакомца, а потом нервно и сбивчиво стала рассказывать, что произошло на самом деле. Надежда  слушала, удивлялась и, наконец, решительным голосом произнесла вердикт: «Если не хочешь и дальше попадать в такие ситуации, будь нормальным здравомыслящим человеком… Не веди себя, как законченная эгоистка, подумай  о Ромке!» Получалось,  что Марина уже не относилась к категории глупеньких девушек, но и не стала ещё настоящей женщиной, а была кем-то посередине.

Рома не звонил четыре дня. Все попытки заполнить  время обычными учебными занятиями - выполнением заданий, штудированием учебников, подготовкой к летней сессии - оказались для Марины безуспешными. Одна единственная доминирующая мысль сверлила душу и сердце. Рождались разные предположения, прокручивались всевозможные варианты событий, рисовались фантастические картины исхода в случае её согласия или отступления.

Звонок от Ромы,  и короткое - «нужно поговорить» прозвучало для неё как выстрел в затылок.  Она успела присесть на стул, чтобы не рухнуть на пол от слабости и очевидной опустошающей мысли – «всё кончено!» Она не знала, что всё ещё только начиналось…

2.
…Холодный ветер подгонял пассажиров, понуждая всех быстрей подниматься по трапу, чтобы  занять свои места в уютном салоне самолёта.  Приглушённый свет, источаемый небольшими лампочками над каждой парой кресел, мигнул раз-другой,  шум двигателей начал постепенно нарастать: самолёт уверенно пошёл на взлёт.

Марина, чувствуя усиливающееся давление, прижимающее её к креслу, несколько минут следила за тем, как воздух менял цвет,  добавляя  белесую туманность; земля быстро удалялась, высота увеличивала  объём обзора и вскоре  на толстом стекле иллюминатора появились маленькие звёздчатые снежинки, свидетельствующие о минусовой температуре за бортом. Она прижалась плечом к  Надежде, ища взглядом  её спокойствие и понимание. Они летели в *Ленинград. События последних дней пронеслись со скоростью мелькающих вагонов проходящего поезда, когда сбиваешься со счёта и не улавливаешь время, которое улетает безвозвратно.

Самолёт пошёл на посадку. Над Ленинградом висели тяжёлые облака, похожие на дрожжевое тесто. Ближе к горизонту время от времени  «плескали» молнии, угрожающе грохотало. Казалось, что ветер гнал огромные массы воздуха, пытаясь стянуть их в грозовые тучи, но они ловко уворачивались, разлетались в разные стороны, освобождая голубые проёмы небесного пространства для  солнечных лучей. Дождь прошёл стороной.

При выходе из зала аэропорта рядком стояло несколько человек, преимущественно – женщины,  с табличками в руках, предлагая жильё для временного проживания. Надежда и Марина  выбрали недорогую комнату на окраине города и оплатили вперёд за трёхдневное проживание.

В БДТ давали  спектакль «Валентин и Валентина». К  удивлению подруг билеты продавались свободно; объяснялось это, по всей видимости – не сезоном, отсутствием наплыва туристов.  Марина любила театр, а уж попасть в товстоноговский даже не мечтала. На сцене известные актёры произносили реплики, зрители аплодировали, но всё это тонуло в атмосфере настоящего, а Марина  жила  недавними событиями:  губы,  колени, плечи, слёзы... и вновь губы, которые лишали слов и дыхания. И Роман, такой нежный,  родной...

Она бежала в этот холодный северный город, чтобы остудить горячность той ночи, когда всё свершилось, отталкивая от себя  навязчивые смутные образы полустыда и смущения.
На следующий день  Надежда решила посвятить время знакомству с музеями и достопримечательностями, но Марина хотела в одиночестве побродить по своему, другому городу...

Уехать, чтобы посмотреть на всё случившееся со стороны, вернее издалека - за тридевять земель. Стоило ли себе завидовать или следовало  раскаиваться? Она медленно шла по парку Летнего сада; встречая прохожих,  стыдливо отводила глаза в сторону: казалось, что все догадывались, что с ней произошло, видят её волнение и душу, полную нервного смятения и растерянности.
К природе, к воде! Они безмолвны и безучастны к её потере. Остыть, успокоить жар, сжигающий её изнутри,  на сквозняке балтийских ветров; пройти обряд очищения, впустить в себя мир и  свободу. На набережной Невы  она подошла к огромному мраморному шару,  прижалась к нему  лбом, с наслаждением поглаживая руками  прохладную шлифованную поверхность; по лестнице, ведущей к воде,   не спустилась, не пробежала, а скользнула бесплотной,  невесомой  тенью, так легка была её душа, уже свободная от мистического клейма под именем «Женщина». Она присела на корточки, не боясь потерять равновесие и упасть  в шевелящуюся  свинцовую пучину; погружёнными в Неву ладонями ловила маленькие волны, пропуская сквозь пальцы упругую ледяную воду, противясь желанию сбросить с себя одежду, чтобы  окунуться с головой, словно в крещенскую прорубь...
 
Подошла компания молодых людей, устроилась на лестнице кружком вокруг магнитолы. Те, кто стоял, переминались с ноги на ногу под звуки битловской  «Girl». Она раздражённо передёрнула плечами, вспоминая обстоятельства, при которых последний раз звучала эта песня и пошла прочь. Вдогонку слышалась, сменившая её: «Oh! Darling, please believe me!...».

Ленинградские дворы, напоминающие дно глубоких колодцев, хранили тайны жилых домов,  перенаселённых  преимущественно обитателями  коммунальных квартир. Вверху, в прямоугольном проёме расплывались,  словно от невысохшей акварели, потёки серого неба. После промозглой ветреной зимы в таких дворах снег таял в последнюю очередь из-за кратких мгновений промелькнувшего солнца. Марина прошла под аркой, вгляделась в мрачную темень: углы смердели занесённым ветром мусором, а площадка  «глазела» мутными лужами, застоявшимися в  образовавшихся  от разбитого асфальта  ямах.
 Из открытого окна на втором этаже неожиданно раздались звуки музыки. Кто-то усердно разучивал гаммы и пытался наиграть примитивную мелодию про чижика. Вырвавшийся на волю звук, отражаясь эхом от стен, поплыл вверх. Она вспомнила, как будучи девчонкой, приезжала к бабушке в гости, которая жила неподалёку от Исаакиевской площади вот в таком доме. Любила лежать на подоконнике и пускать вниз плевок, который падал и, достигнув «дна», гулко отдавался громким «чмоком».
  А в зимнюю пору детвора развлекалась потешной забавой: падали спиной в девственный снег, разводили руки  в стороны, одновременно «работая» ими, как двумя порхающими крыльями. Отпечатанные детские фигурки романтично назывались  «ангел прилетел». Она мгновенно представила себя, лежащей в мягком сугробе, как на облаке, размахивающей руками и летящей в пронизывающих её тело потоках воздуха и света… Но сейчас  на дворе «маялся» предшественник лета - май, а «ангелов» и след простыл.

3.
Проходя  зону турбулентности, самолёт несколько раз сильно тряхнуло. Спустя несколько минут  из-за облаков неожиданно близко показалась посадочная полоса. *Свердловск  радушно встретил пассажиров теплым туманом, который быстро рассеялся, пока  добирались на автобусе из аэропорта в город. Общежицкая комната показалась настолько  родной, что захотелось  повалиться на кровать и заснуть спокойным сном. Надежда, оставив сумку с вещами не распакованной,  поспешила в магазин за продуктами, чтобы перекусить  после долгого перелёта. Марина уткнулась носом в подушку и не заметила, как погрузилась в  блаженное состояние сна.

...Школьный коридор широк,  блестит чистотой. Марина движется, как сомнамбула, сквозь шеренгу молодых людей - мужчин, раздевающих её взглядом... Чьи-то жадные, торопливые, опытные руки расстегивают пуговицы на блузке, бретельки тонкой кружевной  комбинации соскальзывают с плеч, юбка спадает с бёдер воздушным колоколом, ложится у ног. Косые лучи солнца с любопытством заглядывают  через  окна и наблюдают, как она проходит  сквозь  яркий свет, обнажённая и восхитительная.  В конце коридора стоит Ромка  в лётном шлеме,  он зовёт её, жестикулируя руками; произносит слова, которые она не слышит.  Её взгляд сосредоточен на двух мальчишках, очень похожих  на Рому, с копной кудрявых волос и стройными фигурками... Наконец, она подходит  к ним, видит, как он снимает шлем  и говорит спокойным ровным голосом: «Возьми его и сохрани на память, он мне больше не понадобится».

*** 
 Пробуждение не облегчает нам жизнь. Но иллюзия  реально происходящего снова гонит нас в сон, в надежде, что проснувшись, мы почувствуем себя другими, одержимыми желанием жить, любить и готовыми принять новую иллюзию возможного счастья  своим доверчивым сердцем и страстной душой...
 

* Название городов в 70-е годы.