Побег

Их "Записок о минувшем"

Когда мои сверстники пошли в школу, мне предстояло ещё год ходить в детский сад: в школу принимали с 8 лет, мне же, согласно  фиктивной  дате моего рождения, недавно исполнилося лишь семь.

Я уже давно свободно читал и писал, знал азы арифметики. В детсаду  был на особом счету.  Мне часто поручали занимать детей чтением, особенно, если воспитательнице нужно было ненадолго отлучиться. Помню, как однажды её куда-то позвали, когда она читала нам книжку. Воспитательница попросила меня почитать за неё и ушла. Дети начали шуметь, плохо слушали. После безуспешных попыток призвать их к тишине, я захлопнул книжку.
— Всё! — сказал  я. — В таких условиях я работать не могу!
         Ребята удивлённо притихли, и я продолжил чтение.

Летом перед школой тётя Соня по блату устроила меня, переростка, в санаторную дачу от нашего детского сада. Я был маленький, щуплый и вполне мог сойти за детсадовца средней группы.  Дача располагалась в лесопосадке «Зеленстрой» километрах в пяти от города, недалеко от Урала. 

И вот я, который мог бы уже закончить первый класс, прилично начитанный, считавший себя почти взрослым парень, оказался среди сущих малолеток, которым было ещё год, а то и два до школы. Они и вели себя, как положено малышам: орали, кривлялись, прыгали на кроватях. Мальчишки сдёргивали друг с друга трусы, девчонки визжали…
 
Я был чужим в этой  галдящей компании, мне было очень тоскливо. Я отдал бы всё, чтобы оказаться дома, среди родных, встретиться с дворовыми друзьями… На прогулках я уныло бродил в одиночестве возле дачных построек, предаваясь мрачным мыслям.

 И вдруг меня осенило: нужно бежать.

 Это был третий день моего пребывания на даче. Во время прогулки, улучив момент, я украдкой перелез через высокую изгородь из проволочной сетки и побежал, продираясь сквозь кусты. Кусты закончились, и я оказался в полутёмном лесу. Дороги я, конечно, не знал, шёл сначала напролом, а потом брёл туда-сюда между деревьями, обходя густые заросли, озираясь в поисках какой-нибудь тропинки. 

Тихо, только шелестят на ветру листья, и похрустывают сухие веточки под ногами. Жутковато. Конца лесу не видно.  Меня охватила паника: вдруг заблужусь?
 И тут неожиданно, уже в полном  отчаянии, я обнаружил идущую среди деревьев тропинку. Решил идти по ней, никуда не сворачивая – куда-нибудь да приведёт. Сначал пошёл, а потом, подгоняемый страхом, побежал, в надежде поскорее выбраться из этого страшного леса.

 Внезапно лес  поредел, перешёл в кустарник. Впереди показалась  изгородь, за ней – длинные бараки. Вгляделся и обомлел: это же наша дача! Вот это да! Пришёл туда, откуда вышел!  Видать, пошёл по дорожке не в ту сторону.
Близко  подкрадываться  не стал,  и так видно: пацанята носятся, воспитательницы спокойно беседуют. Значит меня ещё не хватились.

 Вернуться? Можно быстро добежать до калитки, пока там никого нет, никто и не заметит. Но хоть и  неохота было возвращаться обратно в этот жуткий дремучий лес, колебался я ровно секунду. Нет, нет, ни за что! Нечего тогда было и убегать.
Я теперь знал, куда идти. Эта тропинка выведет меня из леса. Решительным шагом я снова вошёл в сумрачную темень.
Шёл долго, спотыкаясь о  сучки и  корни, один раз упал.

В голову начали закрадываться тревожные сомнения. Вдруг дорожка ведёт не в город, а к какому-нибудь посёлку? Их тут вроде полно вокруг. Через какой-то мы проезжали, когда нас везли на дачу.
Прошёл ещё немного и остановился как вкопанный, увидев тропинку, пересекающую ту, по которой я шёл. Ну вот, по какой же из них идти? Я растерялся, но тут же успокоился. Моя была  широкая, утоптанная, а на той, узенькой,  даже трава не  вся вытоптана. Решил идти  дальше. Потом попались ещё две или три такие тропинки.

Через какое-то время впереди показалось что-то тёмное, заслонившее просвет между деревьями. Оно приближалось. Я успел метнуться в сторону, присел на корточки в  траве.
Это была лошадь, на ней сидел дядька в грязно-зелёной спецовке. Совсем рядом проехали сапоги,  пахнуло конским потом. За спиной у дядьки ружьё. Объездчик, догадался я. Вот откуда загадочные тропинки! Ездит по лесу туда-сюда. Во дворе рассказывали, что объездчики стреляют солью в пацанов, срывающих ранетки. Но сейчас-то их рвать ещё  рано, они зелёные, жутко кислые.

 Вдруг лошадь остановилась. Я вжался в траву. «Эй, пацан! Ты что тут делаешь?»
 В ужасе я вскочил и побежал вглубь леса. «Стой, куда ты!» Я бежал, не оглядываясь, ожидая выстрела. Ветки больно хлестали меня по щекам. Сердце бешено колотилось. Силы кончились, я упал в густую мягкую листву и притаился. Тихо. Долго лежал, прислушиваясь, потом поднялся  и пошёл с опаской обратно к дорожке.
С перепугу я не сразу смог сообразить, в какую сторону идти, вертел головой туда сюда.  Так. Объездчик вроде ехал оттуда,  значит, мне  нужно двигаться... туда. Сначала, опасаясь новой встречи с объездчиком, пошёл рядом с тропинкой, прячась за кустами, но идти по высокой траве, раздвигая ветви,  было трудно, и я вернулся на дорожку.

Сзади послышались голоса. Я остановился. Голоса приближались. Быстро отбежал и спрятался за деревьями. Вскоре показались две женщины, негромко разговаривавшие между собой. Я различал не все слова, но понял, что они идут в город.  Тоскливая тяжесть спала с души, теперь я наконец-то  был уверен, что иду в правильном направлении. Пошёл за ними, держась на некотором расстоянии. 

Впереди за редеющими деревьями показалась  гора. «Зеленстрой» закончился. Чтобы женщины не заметили меня на открытой местности, я ешё немного поотстал, но не упускал их из виду. Следуя за ними, перешёл некрутую гору, покрытую короткой жёсткой травой. Под горой  появились домишки, а за ними – наш «маленький базарчик», оттуда я уже знал дорогу.   
      
 С бьющимся сердцем я поднялся на третий этаж и постучал  в дверь. Открыла мама, в руке она держала иголку с ниткой. Увидев меня, она оторопела.
 -Что случилось? Ты  откуда? — испуганно  задохнулась она.
 —  Из Москвы! — выпалил я и неожиданно заплакал.

 Когда мы оба пришли в себя, мама дрожащим голосом сказала:
 — Ничего не понимаю! Посмотри, на кого ты похож! Исцарапанный, оборванный!  Давай рассказывай!
 Я боялся, что мама будет ругать меня, настаивать на возвращении на дачу. Но, выслушав мои сбивчивые объяснения, она лишь встревоженно засуетилась:
— Ведь тебя, наверное, уже ищут! Ты представляешь себе, какой там переполох? Нужно немедленно сообщить в детсад!
Из садика она вернулась расстроенная. Заведующая, обескураженная моим поступком, уговаривала маму отправить меня обратно, через час пойдёт машина. «Пришлось крутиться», — с укором сказала мама.

Тётя Соня  была возмущена моим побегом, но ещё больше тем, что мама не отправила меня обратно на дачу. «Потакай, потакай ему! — говорила она. — Если он сейчас так своевольничает, то что будет дальше?»
Но потом её весёлый характер взял верх, и она стала подшучивать  надо мной, называя то отважным беглецом, то почему-то графом Монте-Кристо.

Вскоре с дачи доставили мои вещи. За неиспользованные дни детсад выдал продукты: частично сухим пайком — хлеб, крупа, сахар, яичный порошок — частично горячими обедами, которые я ежедневно приносил в судочках, таких кастрюльках, поставленных одна на другую и скреплённых общей ручкой; верхняя кастрюлька накрывалась крышкой. Судочки или судки были по большей части самодельными: умельцы мастерили их из больших банок из-под американской тушёнки.

Так закончилась моя детсадовская жизнь. Впереди был сентябрь, школа.