Эпистолярия тринадцатая. Глядя вслед...

23.04.11г.
Глядя вслед…
     Передо мной чистый, бело-голубой лист весеннего Байкала…
К  решётчатому, не закрывающему неба, верху, построенной всеми нами,  давным-давно, беседки поднимается дымок моего сегодняшнего костерка.
     Я сижу на пороге беседки и,  делая отчаянные усилия, что бы не заплакать, пью крепкий чай с молоком. Я провожаю в далёкую дорогу Друга.
     Кто я сейчас? Лис, провожающий Маленького Принца, Чайка по имени Джонатан Ливингстон, стойкий Оловянный Солдатик, просто ветер, который обрёл человеческие очертания, пилот самолёта потерпевший крушение??? Кто я сейчас?
     Надо ли знать об  этом мне, глядящему на эту,  освещённую светом уходящего за горы Солнца, ледяную пустыню? Там, где то под толщей человеческого тела, острая грань разлуки с Другом. Она пролегает всё глубже и глубже, разрезая связавшие нас в жизни узы и делая его всё более свободным. Мне больно, беспредельно, не человечески больно… Но я сознаю что по другому в этом мире не бывает…
     Что бы твой Друг ушёл легко и безболезненно, нужно взять часть этой боли, а если возможно,  и всю её. Боль держит у земли, поэтому,  провожая Друга,   надо удержать равновесие и отпустить его взлететь  по  пути в страну Великой Охоты, уйти по Лунному  Лучу, уплыть по Солнечной Дорожке в страну -…где нет обид и сожалений, в мир света без теней, в  пространство радостей без тревог и волнений. Пусть это великое Событие в жизни для него не будет омрачено моим горем. Поэтому я – не горюю.
     Я  смотрю ему вслед и знаю, что мне хорошо. Потому что я отпускаю его с лёгким сердцем и чистой душою туда, где ему будет лучше, свободнее, легче и радостнее. То место, где он жил все долгие годы, в моей душе останется навсегда не занятым. Потому что его не заменит никто. Он из тех людей, которые помогают жить даже отсутствуя. И его  отсутствие в моей теперешней жизни, говорит лишь о том, что я стал крепким настолько, что могу прожить самостоятельно без этой надёжной, постоянной, верной, могучей поддержки.
      Я вырос…
      И освободил Друга от своей слабости. Возможно,  в моей жизни будут новые друзья, которые займут место в душе, рядом с тем,  которое будет помнить его – остроумную,  спокойную речь, молчаливую сосредоточенность, теплоту ладоней с музыкальными длинными пальцами, не потерявшими красоты от тяжёлого труда. То уверенное тепло, которое исходило от него, где бы он ни находился. Планета с ним была теплее. Но душа растянется от присутствия в ней новых людей, для которых  мне, возможно,  предстоит отдавать то тепло, которым он  наделил так щедро  при жизни меня.
     Я сижу в беседке и слушаю молчание,  наполненное только треском лиственницы, сгорающей в костре. Над ветками пляшут огневицы,  свершая жертвоприношение во имя Животворящего тепла, оно  поможет моему Другу расправить крыла и отправиться по пути бессмертия.
    Теперь мне не надо ждать его из долгих разлук, теперь он всегда рядом. Он  в кроне кедра над беседкой… Я помню -  как весело и беззаботно мы её строили. Он у своего сиреневого дворечика -  покуривает неизменную папироску, улыбчиво поглядывая на свою половинку очаровательно – шебуршинистую - Иннусю. Он на чайпитном месте -  смотрит сверху на реку, держа в огромной ладони колпачок от термоса с душистейшим чайком.
     Он стал миром вокруг меня. И даже те розы, что случайно заколосились в моей вазе,  наверняка имеют к нему непосредственное отношение. Он смотрит сейчас на меня всей синевой вечернего Святого Моря и прощает мне мои слёзы, потому что плачу не я, а мои глаза.
     Мне хорошо, что я успеваю разделить, или взять на себя часть его боли от неизбежного расставания. Если бы я мог взять её всю, я без колебаний бы взял. Но он никогда не позволял друзьям брать больше, чем им по плечу. И это его урок для меня, который я усвоил и осознал.
     Он научил меня многому,  и я свято сохраню и передам эти знания всякому, кто готов будет их принять.
    Костёр притих и задумался как то… Вот и наступило время прощания…
    На ледяное основание Великого Моря,  встала крошечная свеча и затанцевало, закружилось, зажило; на тихом ветерке её пламя. Зрелище завораживающее и вечное, как море  которое он так любил.
    И в этом крохотном огоньке, вместо фитилька, появилась человеческая фигурка. Она повернулась, будто оглядываясь; потопталась с ноги на ногу, будто разминаясь; взмахнула руками,   как бы пробуя их на крепость и подвижность…  А потом, словно  почувствовав мой взгляд, повернулась ко мне застыв на какое – то мгновение, долгое, растянутое во времени, пульсирующее  воспоминаниями о прошлом.
      А потом , медленно подняла руку вверх и помахала мне из пламени, становясь всё больше и больше; вырастая на глазах, обретая знакомые любимые очертания, черты, выражение помолодевшего лица, в глазах цвета вечернего байкальского льда появилось выражения сочувствия и понимания. Они словно говорили мне : «Ну, ну… делов то ещё сколько… а вы тут плакать… лечите лапку…» И разом став маленьким человек раскинул руки и побежал в сторону уходящего Солнца, одновременно расправляя два огненных крыла за спиной, проверяя их на упругую крепость, с силой отталкиваясь от фитиля и стараясь оторваться, от этой тонкой связующей его с Землёй, раскалённой точки….

      Дальше смысла смотреть на уход Друга не имело смысла. Я повернулся и пошёл с берега к догорающему костру в беседке. 
    Шёл и говорил про себя: «Иди с миром, Друг… Да будет легка твоя дорога к берегам Непечального Моря… Плачут только глаза мои, сердце не плачет тебе вслед… Я буду слушать, как смеются звёзды и место твоё в моей  душе всегда готово к встрече с тобой. Спасибо тебе за счастье встречи и за светлую радость расставания. Теперь разлуки между нами нет, теперь нас ждёт только встреча. Я гляжу тебе вслед без скорби и страдания, мой Солнечный Друг, ушедший навстречу  Рассвету. »
     Солнце исчезло за горами,  и Байкал из белого и голубого стал густо – аквамариновым. Мой Друг ушёл вслед за Солнцем.