Ягода черника
А нам и в радость! Значит, утреннего тррам-тррам-тррам – «Бегом марш!» – не будет. Да и сколько можно долбить сапогами немецкий булыжник? Вернее, немецким булыжником дубасить наши сапоги.
Лично для меня утренний бег в строю – десятки пар кованых сапог, нудно, тупо – был сущей пыткой. Тррам-тррам-тррам. Через распахнутые настежь решетчатые ворота с прикрепленными к ним красными звездами. Тррам-тррам-тррам. Через дощатый настил железки-одноколейки.
Железка… В пятидесяти метрах от КПП. Ну, не пытка ли? Ведь что такое для солдата рельсы? Дорога домой. Нам же приходится пересекать их (переходить, перебегать, переезжать) ежедневно с неизменной сладкой болью в сердце: придет, придет час, и помчит, помчит нас эшелон… А как реагировали дембеля на мелькнувший на экране поезд? Клуб буквально взрывался: «Едем!»
Тррам-тррам-тррам. Мимо футбольного поля с длинными лавками из обструганных брусьев. Тррам-тррам-тррам. Вон до того перекрестка, что у офицерской столовой. Там – направо и уже до самого предместья Фюрстенберга – маленький такой городишко. Потом резко – налево, в сторону автопарка. Тррам-тррам-тррам…
И, чтобы совсем уж не свихнуться, глядя в затылок впереди бегущего, старался как-то отвлечься, подумать о чем-нибудь приятном. Но о чем? О том, что будет на завтрак? А что тут думать-то: «кирза» (овсянка). О весточке из дома? Дома вроде всё нормально. Ждут! А друзья пишут всё реже. Ясное дело, у них свои заморочки, которые нам из нашего солдатского далека и не понять. О подружках и говорить не приходится…
Можно просто мурлыкать себе что-то под нос. Но, увы, не думается и не мурлычется. Потому как, словно молотом по голове: тррам-тррам-тррам!
И какое же благо «Шагом марш!» Не идем, а плывем. Лишь изредка чиркнет о булыжник чья-то неловкая подковка. Но благо эта продолжается недолго, до следующего поворота, что у озера. И снова как наказание: «Бегом марш!»
Ну почему, старшина, ты не жалеешь наши сапоги?
А вот за сегодня спасибо! Разбредемся по лесу кто куда. Лес это –ощущение свободы. Хоть на голове ходи. Песни ори. Сильное чувство!
А черники наберем. И полопаем ее вдоволь. И чистым воздухом подышим. Красота!..
Но уже доносится (неужто час пролетел?) далекое, как с другого берега: «Рота, строиться!»
Щас! Успеется. Еще пару ягод. А черники в тот год выдалось – не меряно.
Один за другим подтягиваемся в строй какие-то совсем другие, посветлевшие, посвежевшие, хохоча и тыкая друг в друга пальцем: у кого губы чернее, тот больше ягод и слопал. Вроде все. Вон еще Орех.
– Орех, давай скорей!
Орех – прозвище. Фамилия – Орешин. Запыхавшийся, пристраивается рядом со мной:
– Отсыпь чуть-чуть, – показывает полупустой котелок.
– Чё, не набрал?
– Споткнулся о корягу, рассыпал…
– Ну, ты даешь! Ладно, возьми чуть-чуть. Саш, – толкаю Красненко. – Отсыпь и ты. Надо же выручать Ореха.
Красненко – сибиряк. Высоченный, а сапоги носил, смешно сказать: 38-го размера. И как только на ногах держался? И шаг у него был короткий, куцый, совсем не строевой. Да и не любил он строевую подготовку. Впрочем, кто ее любил? И еще постоянно хмурился. Вот и сейчас насупился:
– Ему бы только орехи и собирать.
– Рота, смирно! – командует старшина.
В лесу? Смирно? Чудной ты, старшина! Мы же не на плацу.
– Напра-во! Шагом марш!
Щас последует: «Запевай!» А что? И запоем. Настроение у нас что надо: «Жил да был черный кот за углом…»
А компот из черники получился на славу. Нам его несколько дней подавали, потом сказали:
– Хватит!
– Черника, что ли, закончилась? – недоумевали мы. – Так мы её снова наберем.
– Отставить! – отрезал старшина. – Черникой будете зимой баловаться.
Словом, потянулись обычные армейские будни с их подъемами и отбоями, дежурствами и «караулами», долбанием «морзянки» и неизменным утренним тррам-тррам-тррам!
А тут как-то после подъема объявляют:
– Всем зайти в ленкомнату*.
Мы переглянулись: с чего бы это? Срочное объявление, политинформация? Такое бывало.
Усаживаемся за столы с аккуратно разложенными на них подшивками газет, журналов: «Советская армия», «Советский воин», «Красная звезда», «Комсомолка»… – в окружении плакатов и стендов о Вооруженных силах, о боевом пути полка, подкрепленных ленинскими цитатами и выдержками из решений партсъездов…
Напротив, за столом – командир роты, начмед в белом халате поверх френча.
– Ну вот, – совсем не по-военному начал начмед.
Он недавно в нашей части, прибыл по замене. Почему-то мы его недолюбливали. Наверное, потому, что прибыл он с молоденькой медсестрой: красивая – спасу нет. Короткий белый халатик…
– Так вот, – продолжал начмед. – Вы собирали в лесу чернику, две недели тому назад, и ваш Орешин…Орешин, встаньте!
Орешин поднялся, бледный, потерянный.
– … подцепил триппер.
По рядам брызнул смех.
– Ничего смешного, – как можно строже сказал начмед. – В тот день кто-нибудь из вас видел немку на велосипеде?
– Не-е-е, - загудели мы.
– А немка-то оказалась заразной, – нагнетал он. – Ее специально к вам подослали.
– Да не видели мы её!
– На хрен она нам нужна!
– Вот именно на хрен, – ухмыльнулся ротный. Он вообще любил подшучивать, при случае мог смачную присказку вкрутить, анекдот травануть. Такой он был, наш ротный Кашин. Капитан Кашин. Может, в фамилии и заключалась разгадка легкости его характера. Мы, действительно, редко видели его раздраженным. Да это и не шло ему, что он и сам наверняка знал, потому как в крике мягкий его баритон срывался на такой дискант, что ему, наверное, становилось неловко за себя. А нам – за него...
– Что ж, – протянул начмед и стал натягивать резиновые перчатки. – Тогда по одному ко мне.
– Насилие над личностью! Протестуем! – зароптали мы, не переставая ржать.
– Ладно, мужики! – выходя из-за стола и продолжая ухмыляться, проронил ротный. – Надо – значит надо.
Расстегнули ширинки (в ленинской-то комнате!) и двинулись к начмеду. Дело обычное. Уж сколько раз приходилось спускать трусы, кальсоны перед разными начмедами – в военкомате, на сборных и пересыльных пунктах. Армия – штука суровая, мужская, и твои мужские достоинства в такой же мере принадлежат ей, как и ты сам…
– Орех, ну ты дал! Расскажи хоть, как дело было? – пристали мы к нему, рассаживаясь в курилке (вокруг вкопанной в землю бочки из-под солярки или бензина – этакой, как сказали бы сегодня, корпоративной пепельницы).
– Да как, как? – вполне освоившись со своим положением, улыбнулся он. – Забрел я далековато. Смотрю, у лесной тропинки немка с велосипедом возится. Цепь слетела. Ну, я естественно, вызвался помочь. «Я-а, я-а-а!» – защебетала она. Ну, в смысле «Да-да».
– Знаем, знаем… – нетерпеливо перебили мы его.
Я все быстро поправил. – Орех явно тянул резину. – «Данке шён!» – защебетала она и чмок меня в щеку, ну, и как бы собирается уезжать. Я слегка придерживаю её за руку и показываю на чернику в котелке: дескать, угощайтесь, мамзель. Она снова: «Данке шён!»
– Да что ты разданкался? – не сдержался хмурый Красненко.
– Сами же просили рассказать, – притворно обиделся Орех. – Ну, в общем, берет она одну, другую ягоду: «Гут, гут!» Я тоже беру одну, другую, а следующую придерживаю в губах и несу к ее губам. Она секунду помедлила и принимает мою ягоду, и мы целуемся.
– А ты, молодой, как тут оказался? – наорали мы на невесть откуда взявшегося первогодку Ляликова. – Рано тебе ещё такие вещи слушать.
– Да ладно вам, – обидно заворчал Ляликов, отходя в сторону, и его лицо по-юношески зарделось. Вообще, румянец не сходил с его лица. В благодатных местах, видать, росли его предки, и он сам. Служба, правда, у него не ахти как складывалась, зато на утренний осмотр он становился одним из первых: не нужно было бриться. Да и что было брить на девственных-то щеках?..
– Ну, а дальше? – мы снова – к Ореху.
– Дальше? – наигранно вздохнул он. – Снова подношу ягоду к ее губам, и мы снова целуемся.
– Ну и?
– Что «ну и»? А-а…Во-о! – и он торжествующе поднял большой палец...
Из курилки расходились молча. Что-то с командой на завтрак медлят… А киселя из черники наверняка и сегодня не дадут… И все-таки Орех – счастливчик…
-----------------------------------------------------------
* Ленинская комната. Помещение в казарме для проведения собраний, политзанятий, своего рода просветительско-идеологический центр роты.
Свидетельство о публикации №212062101455
Ну как во цвете лет им запрещают любить?:))) Вот тут и не осудишь, а порадуешься за парня. А черника и правда вкусная!
Всех благ!
Тоня
Антонина Романова -Осипович 21.08.2012 00:02 Заявить о нарушении
Николай Соляник 2 14.09.2012 01:06 Заявить о нарушении